Кирилл Казанцев - Народная диверсия Страница 7

– Но они сто лет жили на этой земле, и никто никогда им слова не говорил! Что же им теперь делать? Кто им поможет? Их же просто выкинут, как щенят...

– Володь, у нас, в конце концов, есть полиция, прокуратура, я не знаю, там... какие-то еще организации...

– Какие именно? Кто будет бодаться с замом главы администрации и самым главным газовиком города?

– Пусть общественность поднимется...

– Ну, пусть поднимется. Только кто ее поднимет? И кому вообще есть дело до этих людей?..

– Слушай, Володь, пошли перекусим, что ли? Я еще не обедала, а у Ирки мы только чай пили.

Они сели на кухне, Лида быстро разогрела плов и поставила перед Володей тарелку с дымящейся ароматной едой. Потом положила плов и себе и тоже села за стол.

– Лид, ты только подумай, – продолжал кипятиться Строгов, – три маленькие бедные семьи, живущие на выселках, на краю света – в шестидесяти километрах от города, почти в лесу! У них даже газа нет, они печки до сих пор дровами да кизяками топят. Знаешь, что такое кизяк?

– Нет, – равнодушно бросила она, работая ложкой.

– Навоз. Перемешанный с соломой, высушенный и сформированный в такие подобия брикетов...

– Фу, Строгов! Нашел о чем говорить за столом!

Лида с отвращением посмотрела на плов в своей тарелке.

– Что, неприятно? А они ими печки топят и еду в тех печах готовят, между прочим.

– Ты же сам говорил, что газ туда тянут...

– Ага, тянут. Только не ради них. Да если бы начальнички не присмотрели себе этот хутор...

– И что, теперь ты, как доблестный рыцарь Робин Гуд или этот, как его?.. Который с ветряными мельницами боролся... Дон Кихот... Теперь ты будешь бороться за справедливость? Отстаивать какой-то там хутор?

– Наверное, буду.

– Строгов, ты ненормальный. Зачем тебе это? Их же там всего два с половиной человека! Да для этих людей даже лучше, если они переедут в деревню, как ты не понимаешь?

– Это чем, интересно, лучше?

– А тем! Ты только представь, как они живут сейчас: одни на краю света, практически в лесу, как ты говоришь, без газа и цивилизации. Навозом печки топят – это же дикость какая! И это в двадцать первом веке! Ракеты вон в космос каждый месяц летают, скоростные поезда, компьютеры, смартфоны... А тут... Господи! Я даже представить себе такое не могу. И вот, наконец, у них появилась реальная возможность зажить нормально, переехать в деревню, к людям, начать топить газом, готовить на плитах... Там и почта в деревне есть, ты сам говорил... Да о таком можно только мечтать! И к дороге они будут поближе. Мало ли что – «Скорую» надо будет вызвать или еще кого-то... Нет, они просто дураки, твои хуторяне, сами не понимают своей выгоды.

– А ты их спросила: хотят они себе такой выгоды? Да, газ – это газ! Тут не поспоришь, удобство и все такое. А в остальном? Пойми: эти люди всю свою сознательную жизнь жили натуральным хозяйством, своей скотиной, своими огородами, рыбой, что ловили в озере, ягодой, что собирали в лесу. Они, я думаю, как и каждый человек, имеют право на выбор: остаться жить на хуторе в своих домах, которые они, между прочим, сами себе строили, или идти в деревню, в чужие дома, которые, кстати сказать, еще латать нужно. А им этого выбора не дают, все решают за них. Это же несправедливо, Лида, пойми...

– Ну, ты даешь, Строгов! О какой справедливости ты тут говоришь? Где ты ее видел, справедливость-то? Ты что, в самом деле, собираешься один на один тягаться с этими чинушами? Да они тебя сомнут и растопчут, как букашку!.. Володь, ну, брось ты к чертям эту затею, поехали на море, я тебя очень прошу... Отпуск пролетит, не заметишь, а потом опять целый год пахать в этой чертовой фирме. Так все надоело, а тут еще ты со своим хутором...

– Поезжай одна.

– Что? Одна? Почему я должна ехать одна, у меня что, парня нет? Или ты хочешь отдохнуть от меня? А может, ты там, на хуторе, какую-нибудь девчонку приглядел?

– Ты говоришь чушь.

– Значит, чушь... А не боишься, что я кого-нибудь подцеплю на море? Я же не уродина какая-нибудь, на меня, между прочим, парни посматривают...

Нет, это уже перебор. Володя молча встал и вышел из кухни. Дешевая провокация – все эти девчоночьи угрозы. Сопливому пацану еще можно было такое втюхать, но не ему, боевому офицеру, прошедшему Чечню, воевавшему и имевшему награды. Он взял сигареты и вышел на балкон. Жалко, что Лида его не понимает, очень жалко. Когда тебя понимает твоя девушка, это дорогого стоит.

Он курил и посматривал вниз, на двор, где гуляли бабушки с ребятишками. Она тихо подошла к нему и обняла его сзади за плечи.

– Володька! Дурачок ты. Я же люблю тебя и хочу, как лучше. Я забочусь о тебе... Пойми, тебе надо отдохнуть, набраться сил для целого года работы... У тебя такая ответственная должность! А этим людям ты все равно не поможешь. Захотел тягаться с самим начальником «Горгаза»! А этот балабол чего-то стоит. Ты не смотри, что он по полчаса по «ящику» треплется, он и дела делает. И если он себе дачу задумал там построить, то ты его не остановишь. Это же власть! Моя мама всегда говорила: против власти пойдешь – шею свернешь. Володь, ты все-таки подумай...

– Да я и так думаю, только об этом и думаю.

– Значит, ты решил посвятить свой отпуск благородному делу заступничества за беззащитных, вспомнить свои боевые подвиги? – В словах Лиды явно сквозила усмешка.

– Значит, решил. А ты и вправду поезжай на автобусе в свою Кабардинку, ты-то почему должна страдать? Хочешь, я тебя в турфирму отвезу, путевку тебе купим?

Она посмотрела на него грустно: нет, он ее не понимает, совсем не понимает. Баран упертый. А она ради него еще перед начальницей унижалась, презент ей дарила! Ну, не совсем ради него, конечно, скорее уж ради себя, чтобы быть с любимым на море вместе... Глядишь, и растает Володька под ласковым южным солнышком на пляже и сделает наконец ей предложение, после двух лет их отношений. Да, замуж ей давно пора: как-никак, двадцать семь уже стукнуло...

На хутор Володя приехал в этот же день ближе к вечеру. Проезжая мимо озера, из окна своей «Нивы» он увидел такую картину, что просто обалдел: на берегу, там, где они еще вчера рыбачили с Арсением Матвеевичем, работал бульдозер. Он разравнивал отвалом площадку, бороздил землю своими гусеницами и рычал, как огромное животное. Рядом рабочие в зеленых комбинезонах устанавливали забор из профиля. Володя вышел из машины и подошел к одному из рабочих:

– Это что же здесь делают?

– А тебе не все равно? – не слишком-то дружелюбно парировал рабочий.

– А тебе что, ответить трудно? Я же просто интересуюсь. Я в Дубровино живу, сюда иногда рыбачить приезжаю... Как же теперь рыбачить-то? Берег вон уродуют...

– Не уродуют, а площадку под пристань ровняют. Лодочная станция здесь будет, ясно тебе, деревня?

– Ясно.

Володя сел в свою машину и подъехал к воротам дома Угорцевых.

Арсений Матвеевич открыл ему калитку и мрачно отвел глаза:

– Вона, видел, понаехали! Строители, мать их...

Он распахнул ворота, Володя завел свою «Ниву» во двор и вышел из машины.

– Давно они тут? – кивнул он в сторону рычащего бульдозера.

– Да как только ты уехал в город, так и нагрянули, ешкина вошь! Я подходил, спрашивал одного... Говорит, лодочную пристань делать будут. На кой черт тут лодочная пристань, скажи ты мне?!

– Должно быть, у новых хозяев лодки есть.

– И что, нельзя их прямо к берегу причаливать? У меня, вишь ты, тоже когда-то лодка была, хотя большинство народа всегда с берега удило... Ладно, чего теперь! Проходи в дом...

Мужчины прошли в просторную горницу, Володя сел на гордость Угорцевых – старый диван с резными деревянными ручками.

– Сейчас я Татьяну позову, она в огороде копошится...

– Не надо, Арсений Матвеевич, это даже хорошо, что ее нет. Я хотел с вами один на один поговорить.

Хозяин опустился на стул, что стоял возле стола, положил руки на колени. Он был мрачен, смотрел на Володю с ожиданием.

– Я вот что думаю, Арсений Матвеевич, – начал Володя негромко, – эти новые хозяева, что дачи тут себе решили построить, – я узнавал, – большие начальники...

– Козе понятно, ешкина вошь!

– Дачи они себе решили тут возвести от больших денег и от своей затеи просто так не откажутся. Как у вас настроение?

– Да какое тут настроение?! – возмутился хозяин дома. – Токмо недавно Макариха у нас была, в голос рыдала, говорит, мол, не уйду со своей земли, пусть меня тут убивают, изверги. Моя, понятное дело, помогла ей хату подмачивать...

– А как настроение у третьей семьи?

– У Егорыча с Дарьей? Тоже не хотят съезжать... Кто же захочет из своего дома-то? Мы к ним втроем ходили – я, Татьяна моя и Макариха, разговаривали насчет ентого дела. Егорыч, вишь ты, все твердит: пусть, мол, только попробуют ко мне во двор сунуться – вилами их встречу! А куда уж ему воевать: восьмой десяток разменял...