Ростислав Самбук - Мафия-93 Страница 7

Полковник сквозь пальцы смотрел на Филины «шалости» в Городе, в свою очередь, Хусаинов информировал его о тайнах преступного мира, безжалостно продавая конкурентов.

Оба были довольны друг другом.

И все же Псурцев морщился, подъезжая к условленному месту. Разговор с Филей не радовал его. Знал: Хусаинов сделает все, что нужно, однако сам факт, что он, полковник милиции и без пяти минут генерал (это ему твердо обещал сам Пирий), будет вести переговоры с обыкновенным рэкетиром, портило настроение.

«Хотя, – подумал с досадой, – хоть крути-верти, хоть верти-крути, а разговора с Филей-прыщом не избежать. Не зря Белоштан сказал прямо: Хмиза надо убрать. А Белоштан слов на ветер не бросает».

И здесь Псурцев вспомнил, как заблудился в Жориных тенетах. Случилось это несколько лет назад, в те застойные времена, – Белоштан пришел к нему в городское управление, нахально уселся в кресло, подождал, пока полковник выберется из-за стола, и спросил просто:

– Хочешь, полковник, получать по десять тысяч ежемесячно?

У Псурцева зашлось сердце: молниеносно прикинул – ему, чтобы получить десять тысяч, нужно вкалывать более двух лет. А здесь ежемесячно…

Но все-таки на всякий случай поломался и ответил с достоинством:

– Офицеры милиции не продаются.

– Ого, еще и как продаются, – возразил Белоштан безапелляционно, – и значительно дешевле.

– Меня ты не купишь.

– Не хочешь – не надо, – Белоштан сделал попытку встать, и вдруг Псурцев со страхом подумал: сейчас уйдет и пропали его деньги. Десять тысяч ежемесячно, целых десять тысяч, когда ему, кроме зарплаты, перепадают какие-то крохи. Ну за прописку в Городе, еще от благодарных родителей, когда вытянешь неразумного мальчишку из колонии, – крошка там, крошка здесь, сытым никогда не будешь. Поэтому и спросил уже совсем другим тоном:

– За что же ты, Георгий Васильевич, собираешься платить такие бешеные деньги?

Белоштан не ждал такого оборота разговора. Он еще не успел встать, как опять плюхнулся в кресло и объяснил:

– А ни за что.

– Ни за что? Ты мне голову не морочь. Говори уж прямо.

Георгий Васильевич закурил дорогую американскую сигарету, предложил и Псурцеву. Они задымили, потом Белоштан, сделав пару затяжек, раздавил сигарету в пепельнице и сказал серьезно:

– Я с тобой, Леонид Игнатович, не шучу. Ибо человек я серьезный, очень даже серьезный. Действительно, предлагаю тебе десять тысяч пока ни за что. Если примешь мое предложение, поговорим более детально.

Псурцев рукой разогнал ароматный дым «Кента», мешавший ему видеть лицо Белоштана. Сказал неопределенно:

– Предположим, я соглашусь…

– Нет, – возразил Белоштан, – никаких «предположим». Да или нет?

– Но я даже не знаю, в какие игры будем играть.

– А если даже в небезопасные? Разве ежемесячные десять тысяч не окупят риск?

– Окупят, – вздохнул Псурцев.

– Я был уверен, что мы договоримся.

– За что все-таки платить будете?

– Я же сказал: пока ни за что. За красивые глаза и за то, чтобы ты закрывал их, когда я скажу.

– Уже закрыл.

– Кроме того, держи меня в курсе. Понимаю, не все от тебя зависит, не все можешь прикрыть или подправить, но мы должны иметь информацию из первых рук. Собираемся мы, Леонид Игнатович, наладить производство дефицитной продукции. Для нужд населения, так сказать, – не удержался от иронии, – для его возрастающих запросов.

– Левый цех? – уточнил Псурцев.

– Называй, как хочешь: левым, правым, меня это не колышет. Но я хочу: во-первых, чтобы твои не совали нос на фабрику. Так же и в магазин, где реализуется товар. Во-вторых, со всей информацией о делах областного и городского управлений милиции, какие прямо или косвенно будут касаться наших дел, должен знакомить меня немедленно.

– Это в моей компетенции. Однако не могу гарантировать, что из областного управления…

Белоштан предупреждающе поднял руку:

– Это понятно. Но областное управление обойти тебя не может. Если и запланируют операцию, должны посоветоваться с тобой.

– Да, такой порядок есть.

– Хороший порядок… – Белоштан расплылся в улыбке, показав белые безукоризненные зубы. – Наш, социалистический.

– Ты что, против социализма?

– Я против всего, что мешает мне нормально жить.

– Если только мне будешь платить по десятке в месяц, представляю, сколько имеешь сам!

– А сон? Во сколько оплачивается мой сон? А разве легко трудиться и оглядываться? Там, – многозначительно кивнул, – меня бы уважали и на руках носили. Ты пойми, нет у меня сейчас стимула для работы. Эту фабрику я мог бы вывести в лучшие в Союзе, пол-Украины завалить первосортным трикотажем – пусть только снимут рогатки разные министерства и главки. Ну стану передовиком, на сотню зарплату повысят, премиальные возрастут. Чихал я на эти премиальные!

– Это верно, – с почтением произнес Псурцев. – Тебе лишняя сотня все равно что мне червонец.

С того времени и завертелась карусель. Белоштан наладил связи в министерстве, хвалился, что есть свои люди даже выше, а в Городе под надежным крылом Пирия и Псурцева чувствовал себя совсем вольготно. Только в последний год начались осложнения: госхозрасчет, переход на новые формы хозяйствования, демократия и гласность…

Работница в левом цехе получала в три раза больше, чем в обычном. Это устраивало всех, молчали как кроты, еще и благодарили, кланялись. Для разных Дунек и Нюр, которым Белоштан платил по четыре тысячи в месяц, он был богом, даже выше, поскольку на женский праздник Жора дарил каждой еще и по флакону французских духов. Та же Нюра никогда в жизни не видела таких духов, а получив их от директора, готова была за него перегрызть глотку кому угодно. А Белоштан только посмеивался: парфюмерию ему не доставать – привезет Степа Хмиз, а вручить – рука не отсохнет…

И все же стало труднее. На фабрике начались разные собрания, заседания, движения, нашлось несколько горлопанов, предложивших избрать нового директора, и Белоштан стал вынашивать идею отделения левого цеха от фабрики. Кооперативная идея вызревала в нем, и Пирий своим сообщением о приезде в Город «важняка», следователя по особо важным делам республиканской прокуратуры, только подтолкнул Жору.

Вспомнив «важняка», Псурцев недовольно засопел. Если бы приехал кто-либо из МВД, было бы проще, все же свой брат милицейский офицер, к тому же, почти со всеми начальниками республиканских управлений поддавал или поддерживал дружеские отношения. С коллегой – полковником или генералом – можно посидеть вечерок в ресторане или пригласить его на рыбалку. Есть близ Города два ставка, и карпы заждались рыболовов. А по соседству, в лесочке, стоит скромный деревянный домик, хозяйка которого поджарит пойманную рыбку и угостит вкусными шашлычками.

Да, с прокуратурой сложнее. Псурцев был уверен: конечно, и прокуроры берут, и коньяк из рук красотки принимают, но можно обжечься – нищие, лишней пятерки нет, а нос отворачивают.

Ему наверняка нужно знать: возьмет или нет… Если гордый и неподкупный, не стоит и пробовать: пойдут слухи, что Псурцев подъезжает со взятками, а это уже совсем скверно. Конечно, не пойман – не вор, но сейчас такие разговоры, когда может решиться вопрос о генеральском звании, совсем ни к чему.

И тут Псурцев представил себя в брюках с лампасами и с золотыми генеральскими погонами – с ума сойти можно, и прямой путь ему в областное управление: там сидит старый хрыч, доживает последние месяцы до пенсии. И правильно – надо уступать место молодым, энергичным и способным. Псурцев еще хотел добавить «неподкупным», но только хохотнул и стыдливо шмыгнул носом.

Наконец последний поворот перед березовым лесом, где назначено место встречи. Полковник съехал на лесную дорогу, «Москвич» запрыгал на выбоинах, и в голых кустах за лесом Псурцев увидел красные «Жигули», а возле них высокого смуглого горбоносого человека лет сорока с аккуратно подстриженными кавказскими усами. Он картинно опирался на капот автомобиля. Вальяжный, весь в черной коже: кожаные брюки, такая же куртка и шляпа с широкими ковбойскими полями. Красная машина поблескивала хромом и никелем, похоже, все, что могло бы украсить ее, Филя-прыщ использовал: козырек над ветровым стеклом с надписью «Зупер-авто», два зеркала на передних крыльях, две антенны – одна нагибалась с левого переднего крыла на крышу, другая свободно болталась на заднем бампере, никелированные ручной работы колпаки на колесах…

Псурцев, высаживаясь из своего обшарпанного «Москвича», не мог удержаться от смеха: разукрашенная машина – мечта всех милицейских служб, намного облегчает наблюдение.

Филя-прыщ вежливо приложил два пальца правой руки к полям кожаной шляпы.

«Мог бы и снять шляпу», – подумал полковник, но ничем не выдал своего недовольства. Остановился в двух шагах от Фили, чтобы не подавать руки – считал это ниже своего достоинства.