Александр Андрюхин - Семя титана Страница 7

За окном уже стемнело, когда Воронович на грани отруба поволок её в соседнюю комнату и, как обычно, не захлопнул дверь. В эту минуту Инга ощутила себя маленькой девочкой, которую тащит куда-то морская волна, и она не в силах не только сопротивляться, но даже заплакать или позвать на помощь. Но так уже было: огромное серое небо над головой и суровая обветренная скала в маленькой тихой бухте. А небо по-прежнему хмурое и недоброе. И девушка внезапно поняла, что не заслужила ясного неба не только в этой московской жизни, но и в той, ирландской.

Почему она ни в чем не может отказать Вороновичу? Почему не сопротивляется? Почему не кричит, не зовет на помощь, не грозит, наконец, милицией?

Он, астматически дыша, навалился на неё своей свиноподобной плотью, впечатав её тоненькое тельце во влажные покрывала. Воронович уже ничего не соображал и был не в силах расстегнуть даже молнии. И вот он нетерпеливо лезет под юбку и грубо стаскивает колготки с ажурными трусиками. И куда-то проваливается Ирландия, но волна, холодная и тоскливая, продолжает тащить в открытое море. Там, где уже не донырнуть до дна, есть едва заметный риф, за который можно уцепиться и обождать, когда пройдет основной вал.

— Подожди, подожди… Порвешь колготки… Я сама…

А в соседней комнате курил и кашлял Чекушкин. Слышимость просто космическая. Несвежие простыни отвратительно впиваются в лопатки. Чекушкин шумно втягивает дым и пьяно вздыхает.

— Подожди же! Закрой дверь! Я сама!

9

Приехавшие в редакцию криминалисты не скрывали изумления. Выскочивший из машины начальник экспертного отдела подошел к следователю и хмуро поглядел в глаза.

— Это какой-то классик, лауреат Государственной премии?

— Увы, Анатолий Ефимович! Был бы классиком, наверно бы этим делом занималась ФСБ, — развел руками Батурин. — Лично я никогда не слышал его фамилии. Короче, кроме комнаты, мне нужно дополнительно обработать стол в коридоре.

Криминалисты облепили бестумбовый стол, стоящий в двух метрах от кабинета, нанесли на него порошок и принялись рассматривать через увеличительные стекла края и углы. Через несколько минут эксперт поднял глаза на полковника.

— С обоих концов стола стерта пыль и имеются свежие отпечатки ладоней. Пыль также стерта с середины поверхности. По всей видимости, человек, поднимавший этот стол, прижимал его к животу.

— Следы обуви на столе есть? — спросил Батурин.

— Следы не проявились, но на краю стола обнаружены свежие частички земли. По всей видимости, на стол вставали ногами. Впрочем, точно утверждать можно только после лабораторного анализа.

— Нельзя ли определить, ставили на этот стол стул?

— К сожалению, нет, поскольку середина стола обтерлась об одежду.

После чего, внимательно обследовав полы кабинета, мебель и ручки двери, эксперт произнес:

— На стуле частички той же уличной грязи.

— Той же? — подозрительно сощурился следователь.

— А какой же еще? — удивился эксперт. — Хотя об этом наверняка можно говорить только после лабораторного анализа, но, по-моему, в поле зрения больше нет ничего такого, с чего бы самоубийца дотянулся до крючка. Свой письменный стол он сдвинуть не рискнул, поэтому и воспользовался легким столиком в коридоре. Больше поблизости, как видите, столов нет. Так что грязь та же. Не сомневайтесь! Он втащил этот столик, поставил на него стул, взобрался, накинул веревку на крючок, спрыгнул и привязал конец веревки к ручке двери. После чего вынес стол обратно в коридор, взобрался на стул, затянул на шее петлю и спрыгнул со стула.

— Стоп! — предостерегающе поднял палец Батурин. — Допустим, что на его месте вы. Стали бы вы за минуту до смерти выносить столик в коридор? По-моему, смертнику все равно, как после его смерти будет стоять мебель.

— Ну, знаете ли! — развел руками Анатолий Ефимович. — Может, это вам все равно. Ну, мне, может быть, безразлично. А вот ему нет. Может, он был таким педантом, что машинально отнес столик на прежнее место. Может, он арийской крови и у него страсть к порядку заложена с рожденья.

— Э, нет! — хитро улыбнулся следователь. — Никакой страсти к порядку у него не заложено. Скорее, наоборот. Посмотрите, какой бардак в кабинете! Это первое. Второе: обратите внимание, как лежит под ним стул. Вы видели когда-нибудь висельника, который бы вставал вперед ногами к спинке стула? Как с него прыгать? Назад? Обычно прыгают вперед.

— Но, может быть, он подпрыгнул и в прыжке, пнул спинку стула, чтобы наверняка. Кто его знает, чем он руководствовался? Каждый самоубийца имеет право на собственные причуды.

— Я тоже так сначала подумал, — покачал головой Батурин. — Но если бы он пнул спинку, стул бы отлетел вперед. А ведь посмотрите, стул л ежит строго под петлей. Более того, поставьте его и увидите, что петля и спинка стула находятся почти на одной прямой: то есть, колени повешенного почти вплотную упирались в спинку стула. Можно ли в таком стесненном состоянии да ещё будучи в петле подпрыгнуть и пнуть тяжелый стул с такой силой, чтобы он упал?

Эксперт вытащил из кармана платок и двумя пальцами поднял стул. Спинка действительно находилась строго под петлей. Эксперт сначала недоуменно почесал затылок, но потом его осенило:

— Я понял, как все произошло! Одну ногу он поставил на стул, другую на спинку стула.

— Зачем? — пожал плечами следователь.

— А затем, что петля оказалась слишком высокой. Ведь он заранее привязал её к ручке двери. И, видимо, немного не рассчитал. Поэтому ему пришлось одной ногой встать на носок, а другой на спинку стула, чтобы влезть в петлю. Далее самоубийца переместил силу тяжести на спинку стула, и стул аккуратно упал на пол.

— В таком случае на спинке стула должны быть частички той же уличной грязи. Вы их обнаружили?

— Сейчас обнаружим. В чем проблема?

Эксперты занялись стулом, а следователь с начальником экспертной группы принялись искать мыло. Они перерыли весь кабинет и не нашли даже обертки.

— А ведь его распаковали именно сегодня утром, — задумчиво произнес Батурин.

Но мыла, увы, не было, как и не было частичек уличной грязи на спинке стула. Эксперту ничего не оставалось, как широко развести руками.

— Мыло спер вахтер, а самоубийца обладал левитацией.

Такой вывод не понравился начальнику следственного отдела. Он попросил внести стол в кабинет и отвязать от ручки двери веревку. После чего лично установил редакторский стул на середине стола и, взгромоздившись на сооружение, поднял руки кверху. До потолка оставалось более полуметра. Закинуть веревку на крючок Батурину удалось только с четвертой попытки.

— У меня метр восемьдесят два, — произнес он сверху. — А у самоубийцы около метра семидесяти. Вы правы, он умел летать.

Следователь слегка присел и снова принялся закидывать веревку на крючок. Попытка удалась только с восьмого раза. Батурин спрыгнул на пол и деловито спросил:

— Отпечатки есть?

— Навалом. По-моему, отпечатки на телефонной трубке и на столе в коридоре совпадают. Хотя это не точно. Точно скажу после лабораторного анализа. Ну что, теперь займемся окном? Вы его осматривали?

— Нет! Ждал вас.

— Думаете, на нем самые важные следы? — скептично улыбнулся эксперт и осторожно начал двигаться к окну.

Добраться до него было непросто. Нужно было перелезть через стол, затем перешагнуть через два завала из рукописей. Анатолий Ефимович, добравшись до окна и откинув тяжелую штору, неожиданно воскликнул:

— А шпингалеты, оказывается, отрыты!

Батурин тут же кинулся к окну, свалив по дороге две стопки папок. Он вытащил из кармана платок, схватился за ручку окна и потянул на себя. Все четыре створки распахнулись без малейшего труда. Следователь выглянул в окно и увидел сразу под ним шиферную крышу какого-то подвала. Взобраться с него на подоконник не представляло большого труда даже для человека среднего роста.

— Вот и ответ, — произнес сдержанно Батурин. — Обрабатывайте раму и подоконник. На карнизе должны быть отпечатки ладоней.

10

Вот он, риф. Главное, не проморгать и не проплыть мимо. Нужно успеть во время набегающей волны нащупать ветви и, широко раскинув руки, упереться в них ступнями. Если волна слишком высокая — следует поднырнуть под гребешки, отыскать огромную шершавую ракушку, сросшуюся с ветвистым кораллом, и переждать раскат под водой. Если волна не очень свирепая, то в эту ракушку лучше вцепиться пятками. Но сегодня волны не так уж и злы и вряд ли унесут в открытое море, однако ракушку ни в коем случае нельзя упускать из виду. Это последняя точка, определяющая границу бухты. Дальше плыть нельзя. Дальше океан, бескрайний, чужой и безжалостный, который может подхватить и унести черт знает куда. Когда на море волнение, за эту черту не рискуют уплывать даже на лодках, а вплавь и подавно.