Алексей Иванников - Хорёк Страница 7

И именно там я впервые опробовал то, что стало главным призванием и делом жизни. То есть опробовал даже не я: это сделала моя правая рука, независимо от воли и желания. В-общем, когда я стоял как-то рядом с одной девочкой, то случилась такая история. Незаметно для меня самого скользнувшая в кармашек девочки лапка вынырнула с крепко зажатым кошелёчком, в котором угадывались крупные и мелкие монетки. Лапка тут же спрятала кошелёчек под одежду: и мне ничего не оставалось, как уйти в тихое место, где меня никто не видит. А там уже я выгреб свою первую добычу, а кошелёчек спрятал, чтобы не сразу его смогли найти.

Смело? Ну что вы: смелость тут ни при чём. Это был рефлекс! Точно так же, как у какого-нибудь хищника – независимо от его воли и желания – просыпается рефлекс убийцы, так же у меня проснулся рефлекс карманника. И я же рассказывал про разговор, как-то случившийся у меня с матерью – ещё до того, а также про родившиеся в качестве продолжения разговора мысли! Так что всё легло одно к другому, и, распихивая монетки по карманам и пряча их от общего внимания, я как-то сразу понял и осознал: что это вот и есть главное, что передал мне отец, так и не захотевший знать меня, и что против всех, кто бьёт и унижает, я имею в арсенале такое оружие, с которым они точно никогда не справятся!

III

Здравствуйте, здравствуйте. Очень признателен вам. Ведь именно вы попросили сделать для меня то, о чём мы говорили? Похоже, вас тут сильно уважают: на следующий же день в моей камере устроили маленький ремонт, так что теперь не надо бояться наводнений. Если только всемирный потоп: но тогда уж смоет всех, кто находится здесь: и внутри, и снаружи. Кто же сможет из живущих здесь рассчитывать на спасение: нет таких, пускай не рассчитывают! Просто находящиеся внутри проявили слишком много настырности и силы – животной силы! – у сидящих же в охранении её оказалось намного меньше. Почему и находятся они снаружи.

Если же посмотреть внутрь – кто из себя что представляет и в каком направлении нацелен: то здесь – за исключением явно болезненных случаев – разница несущественная. Да эти вертухаи сами бандиты и подонки! Во всяком случае многие из них. А такая тема вас не интересует: «преступность в правоохранительной системе»? А то ведь тоже могу достаточно много рассказать, и про местных бандитов в погонах, и про столичных. Мне ведь терять особо нечего. Кроме жизни, конечно.

Хотя конкретные имена и фамилии, разумеется, я называть не стану: мало ли с кем из них вы знакомы. Зачем лишние сложности, мне бы как-нибудь разобраться с тем, что уже есть. В том числе и с тем кашлем, про который я рассказывал. Что вы сказали? Просили и врача прислать? Но пока ещё он не добрался до меня, так что ждём-с.

Вы сегодня надолго? Сколько потребуется? А то в прошлый раз начальство предъявляло претензии: почему так долго мы с вами тут сидели и о чём беседовали. И что я мог ответить: не рассказывать же заново истории из ранней юности, тем более что всё равно они бы их не поняли и не оценили. Тюремное начальство: оно ведь тупое и недалёкое, и фантазия у него распространяется не дальше, чем у какого-нибудь обывателя. Но это между нами, договорились? А то они решили, что, купив машину – подержанный джип или лендровер – сразу становятся элитой. В гробу я видал такую элиту в белых тапках: с ними даже поговорить не о чем, не стану же я с ними тереть о достоинствах их ржавой рухляди, которую они холят и лелеют как самое родное существо!

То есть я понимаю: каждый человек хочет, чтобы его было много. Поэтому он покупает большую машину, большую – насколько возможно! – квартиру, и строит себе дачу, чтобы продлить себя максимально далеко.

Однако у меня никогда не возникало такого желания: я всегда – наоборот – считал свою миниатюрность преимуществом, признаком неуловимости и безопасности. Ведь мелкая рыбёшка всегда проскочит сквозь сетку, в которой запутываются щуки и лещи! Так же и я всегда – и где только возможно – пользовался своей незаметностью и во всяком случае никогда не лез на рожон. Я уже понимал – в чём мои преимущество и сила. Грубо говоря: стоило моей руке скользнуть куда-нибудь чуть дальше, и сразу же в ней оказывались чужие предметы, непонятным образом извлечённые из сумок, карманов и скрытых тайных мест. Причём мне и учиться не требовалось: после того случая в саду я сразу же осознал: это и есть моё призвание! Добытые монетки я истратил на мороженное и конфеты, которые безумно любил тогда. Я не говорил? Я ведь сладкоежка, причём до сих пор, в те же детские начальные годы это проявлялось особенно заметно. Я мог – если позволялось – умять за один присест большую шоколадку, или две порции мороженного, что совершено не поощрялось матерью. У меня зубы видите какие? Чёрные, и всё благодаря вредному увлечению. Которое она старалась контролировать, в меру своих сил и возможностей, однако куда ей было уследить за мною!

Помимо настырности я проявлял ещё и самостоятельность. Ведь чтоб купить те же конфеты и мороженное: приходилось ведь путешествовать по улице. Мелкий такой шкет – явно потерявшийся – шёл себе не спеша по тротуару, не обращая внимания на других людей, но наибольший шок возникал тогда, когда шкет доставал из кармашка деньги и совал их продавщице. Она, как правило, думала, что мама стоит где-то рядом, и мило сюсюкала, всовывая мне в лапки холодную пачку. Сколько стоит богатство, я тоже уже знал: освоенные в шесть лет самостоятельно чтение и счёт превращали меня чуть ли не в вундеркинда – на фоне внешнего облика – так что когда я совал семь копеек и просил фруктовое, или требовал пломбир за пятнадцать – давая ровно столько, сколько было необходимо, то продавщица умилённо смотрела на меня и говорила какие-нибудь глупости. Откуда ж ей было знать, что моя мать не только не поощряет такое поведение, но и не знает о самом факте: что я обжираюсь время от времени сверх всякой меры запрещёнными сладостями.

Откуда я брал столько денег? Ну я же рассказал в прошлый раз: как однажды почти случайно спёр свою первую добычу. Неужели вы думаете, что я на этом остановился? Обнаруженный спустя время кошелёк вызвал некоторые волнения: кого-то из старшей группы даже с пристрастием расспрашивали, однако никто так и не признался в совершении преступления. А я? Разве мог кто-то предположить, что тощий и мелкий доходяга способен на такие ловкие искусные дела? В саду я держался тихо, но независимо: те, кто мог стать друзьями, так ими и не стал, насчёт же врагов я уже рассказывал. То есть насчёт главного врага. Которого однажды – используя обнаружившиеся способности – я жестоко наказал, хоть немного отплатив ему за боль и унижение.

Раз семь или восемь за детсадовские годы применял я по-настоящему свои умения: там были и кошельки, и пара игрушек, и просто отдельные бумажные купюры, которые я случайно замечал внимательным чутким взглядом. Помимо умения незаметно достать требовалось ведь и умение выследить добычу, найти такой предмет, к которому можно будет проложить уверенный маршрут. Я инстинктивно понимал, что цели должны выглядеть реалистично, и никогда не стал бы покушаться на какой-нибудь, к примеру, сейф, или большие громоздкие предметы. Щипачество – я узнал позже это слово – было тонким и искусным ремеслом, предполагавшим самые разнообразные умения.

Быстро увидеть незащищённый предмет; незаметно оказаться рядом; убедиться, что преступные намерения никто не распознал; аккуратно вытащить предмет, и, наконец: быстро унести ноги или скинуть добычу помощнику.

Такой порядок действий – в общем виде – предполагает моя профессия, однако постигал я его на личном опыте. В первый раз мне крупно повезло! Если бы я сразу же попался: тогда моя карьера могла завершиться, только начавшись. Однако постепенное – по шажкам – освоение процесса дало возможность набраться опыта и избежать ошибок. И особенно главной из них: недооценки жертвы.

Ведь пошедший на дело щипач, если он считает всех вокруг лохами, а себя ощущает пупом земли: он ведь почти обречён! Одно неловкое неосторожное движение: и вот уже чужие руки хватают тебя за шкирку, злобный ощеренный рот что-то орёт прямо в лицо и желанная прежде добыча превращается в вещественное доказательство. Попробуй убеги потом на маленьких кривых ножках от разгневанного терпилы, ощутившего себя вдруг могучим Голиафом! И при этом обиженным мелким таким и жалким Давидиком…

Подобный исход стал бы для меня абсолютно неприемлем, так что исключительно осторожно осваивал я данный процесс. Только стопроцентная гарантия, только верная надёжная цель, только максимально широкий – на случай обнаружения – круг подозреваемых, чтобы затеряться среди кучи возможных кандидатов. В дальнейшей своей жизни, кстати, я никогда больше не крысятничал. И ради безопасности, и просто потому, что воспринималось подобное не слишком хорошо. Хотя говорить, что в саду я был среди своих: слишком жирно! Один жиртрест чего стоил: мерзкий жирный боров, лишившийся любимой игрушки. То есть я даже не украл её: ту самую блестящую чёрную машинку – которой он хвастался перед всеми, задаваясь сверх меры и дразня всех без исключения – я просто сломал. Сломал так, что никакому восстановлению она уже в принципе не подлежала, причём заподозрить он мог любого, что и вылилось в несколько драк и потасовок, после одной из которых – уже под занавес – его выперли наконец из сада.