Вадим Григ - Ходи осматриваясь Страница 7

Я сидел, смотрел, слушал и тихо грустнел. Затея моя все более представлялась мне нелепой и глупой — как в сказке: «Пойди туда — не знаю куда, принеси то — не знаю что». Очевидно, уныние как-то выплеснулось наружу, потому что Ник вдруг умолк. Минуту он сверлил мне лицо проницательным взглядом, затем с недовольством пробормотал:

— Если бы ты посвятил меня в свои конкретные намерения…

— Прости, Ник, — сказал я винясь, — посвящать-то особо и не во что. То, чем я сейчас занимаюсь, задевает банк лишь по касательной. О сути, извини меня, пожалуйста — я не могу пока рассказывать. Когда разберусь, обещаю — откроюсь тебе первому. Но мне очень нужна твоя светлая голова — напряги ее. Требуется что-то, быть может, и не зафиксированное в досье, буквально сегодняшнее, не обсосанное нашей братией. Что-то настораживающее — ну, скажем, тебя лично. Я понимаю, что говорю туманно и путано. Но что бы ты сам при встрече затронул в разговоре такое, что посеяло бы в них беспокойство? Во-первых, твоей осведомленностью, во-вторых, возможностью нежелательной для них огласки. Понимаешь, Ник?

— Не очень, — признался он. — Но дай немного подумать.

И замолчал. Я молчал тоже, не сводя с него глаз и сдерживая нетерпение. Потом мальчишеское лицо внезапно просветлело, и, пробормотав что-то нечленораздельное, он хитро сощурился:

— Ладно, в отличие от тебя буду открытым, поделюсь своими тайнами. Не знаю, что ты задумал. Но, кажется, кое-что подбросить могу. В последнее время там, действительно, наблюдается что-то странное. Мои информированные источники сообщают — конфиденциально, конечно, — о каких-то необъяснимых движениях ценных бумаг и средств. Недавно фирма «Чермет» перебросила ценнейшие акции горнодобывающего комбината на счет страховой компании «Альянс». И почему-то все делается скрытно и спешно. Или «Унипром», владеющий акциями «Балтрыбпрома», стал вдруг активно избавляться от весьма доходной собственности, почти за бесценок продавая все, и опять-таки компании, принадлежащей банку. И еще одно: месяц назад от имени хозяев «Универса» на Кипре учреждена некая фирма «Единство», куда потекли активы и деньги оффшоров. Самое странное тут, понимаешь, в том, что деньги и ценности вытекают в основном из владений Вайсмана и вливаются в хозяйство других партнеров. Все происходит в рамках «Универса», и можно допустить, что осуществляется некая внутренняя реорганизация, какое-то взаимосогласованное перераспределение собственности. Но, согласись, выглядит, как внутренние разборки. Вайсман из этой шатии, по слухам, самый порядочный, от тех же моих источников знаю, что не раз цеплялся с партнерами — высказывал недовольство и нравами, и методами. Он из поволжских немцев, с двойным гражданством, и — опять же по слухам — в последнее время подумывает о выходе из компании: то ли намеревается создать собственное дело, то ли все здесь свернуть и перебраться насовсем на историческую родину. Как бы то ни было, говорить об этом в банке не любят и не хотят. Так что попробуй здесь, закинь удочку: что выловится, не знаю, но обеспокоишь уж точно многих. Не выйдет — не обессудь. Даю, что могу. Если хочешь, сделаю выборочную распечатку по фирмам, как? Через десять минут получишь.

— Пожалуй, это сгодится, — раздумчиво протянул я. Я не представлял, насколько сгодится и сработает ли вообще, но во всяком случае уже хоть что-то замаячило, к тому же загасить светящееся в мальчишеских глазах Ника удовлетворение было бы жестоко. Придав голосу оптимистические интонации, я добавил: — Ты умница, Ник, покупаю. В нюансах копаться мне не придется, а для затравки — в самый раз. И распечатку если сделаешь, век буду молиться.

— Сделаю, сделаю. Кормись от моих щедрот.

Я поспешил к себе и кинулся к телефону. Господин Куликов оказался на месте.

— Да-да, мне передали, — услышал я глухой баритон и почему-то представил широкозадого мужика с двойным подбородком. — Всегда готовы услужить прессе. Можем договориться на понедельник, где-нибудь во второй половине дня. Устроит?

Сознавая, что такая настырность смыкается с нахальством, я без зазрения совести приврал:

— Понимаете, у меня горящий материал. В выходные нужно над ним поработать, а кое-что требует прояснения. В частности, есть пара вопросов по вашему банку. Что, если я подъеду к концу дня? Долго вас не задержу, управимся, думаю, минут за пятнадцать.

Он замялся, покряхтел, помолчал и нехотя согласился принять меня в шесть часов.

Потом я направился к шефу. В ближайшие дни моя голова будет конечно же забита не редакционными делами, и его не мешало предупредить. Не задерживаясь, я улыбнулся Леночке и прошел в кабинет. Шеф встретил меня участливым взглядом, отодвинул лежавшие перед ним бумаги и указал на стул.

— Слышал, что-то случилось. Выглядишь неважнецки.

— Пропал Борис Аркин, — сказал я.

— Как это — пропал? — встрепенулся шеф.

Он был знаком с Борисом лично и знал про наши дружеские отношения. Я вкратце изложил пятничные события: про переполох в издательстве, про свои лихие гонки по квартирам и телефонные метания.

— М-да, — протянул шеф. — Супруге сообщил? В милицию заявляли?

— Жена — на даче, с этим пару дней решил потянуть. Ну а милиция… Туда, наверное, еще рано. Насколько знаю, чтобы объявить человека пропавшим, надо выждать какое-то время.

— Ерунда, — бросил он, — что тратить время попусту.

Он энергично взялся за телефон, набрал какой-то номер и, соединившись, бегло обрисовал кому-то ситуацию, потом, прикрыв трубку рукой, повернулся ко мне:

— Подъехать сможешь?

— Не сейчас, — резко замотал я головой, — в понедельник. Лучше в понедельник.

Он негодующе подвигал бровями, затем вновь обратился к трубке, сказал про понедельник, послушал, поблагодарил, произнес две-три общие фразы, распрощался и вопросительно посмотрел на меня. Я пожал плечами и повторил:

— Лучше в понедельник. Может, что-нибудь прояснится. Объявится Мила или он сам… Стоит подождать день-другой.

Он явно почувствовал мое подспудное нежелание вдаваться в подробности и сказал:

— Тебе виднее — будь по-твоему. В понедельник, если ничего не изменится, созвонишься с Гринько из пресс-центра ГУВД, ты его знаешь. Обещал посодействовать. Это ускорит дело. А о работе пока можешь не беспокоиться. Располагай собой. Срочного ничего как будто нет, а остальное потерпит.

От шефа я вышел с каким-то странным унылым чувством вины. Получалось, что подсознательно я жажду оттянуть, отодвинуть момент обращения в милицию. Для проволочек не было никаких объективных оснований, ничего ведь не изменится ни до понедельника, ни позднее. Но во мне все противилось: я знал, что полной правды не открою, и это меня угнетало. Двусмысленность позиции, вероятно, и побуждала подспудное желание остаться в стороне, уклониться от тягостной миссии заявителя и тем самым — от непреложности выбора. Как будто он был у меня, этот выбор. Поведать об убийстве, о том, как Борис избавился от трупа возлюбленной, а теперь вот внезапно исчез — бррр, меня передернуло от одной мысли о том, насколько сместятся акценты в головах тех, кому я откроюсь.

Ладно, сказал я себе, не надо занимать мозги миллионом бессмысленных душевных терзаний. Сейчас единственное мое оправдание — в действии. Если удастся разобраться в подноготной исчезновения Бориса, будет время предаться очистительной рефлексии. Если, конечно, удастся…

До назначенной встречи с Куликовым оставалось чуть побольше двух часов. Я решил было перекусить, но уже за рулем передумал. В голове давно уже ворочалась мысль: где разыскать номер подруги Тамары? И внезапно озарило: я вспомнил, что многие свои интимные записи, не предназначенные для бдительных глаз Милы, он держал в издательстве — не мешало бы там покопаться. Да и вообще стоило поворошить его рабочее место — вдруг набредешь на какую-нибудь нежданную подсказку.

Уже через полчаса я был на Каланчевке и поднялся на четвертый этаж. Большая — даже слишком — полупустая приемная директора напоминала наспех оборудованный провинциальный выставочный зал: пара металлических книжных стендов по углам, на стене слева — стеллаж с альбомами разных форматов, повсюду репродукции картин отечественных мастеров в простеньких латунных багетах. Одинокий стол с боковой пристройкой под дюжину телефонов и модерновый ксерокс, наверное, чувствовали себя здесь довольно сиро и неуютно, точно случайные пришельцы из другого мира. Притулившаяся между ксероксом и телефонами полноватая матрона, уже в летах, лениво оторвала узкие глаза от толстенного гроссбуха и гортанно проговорила:

— Здравствуйте. Вам к кому?

Я узнал голос своей недавней собеседницы и, изобразив улыбку, назвал себя. Последовало восклицание непонятного характера: «О-ах!» Но я поспешил предотвратить извержение вопросов, готовых захлестнуть меня мощным потоком: