Золотая дева (СИ) - Снежен Виктор Страница 7

Публика, поглощённая схваткой, казалось, не замечала расходящегося дождя.

— Прекратите! — раздался рассерженный голос Громова — и все разом обернулись.

Именно в этот момент бита Карамазова шлёпнула Апашина по макушке. Тюбетейка смягчила удар, но по виску и щеке Апашина засочила кровь.

— Убили! — вскрикнула Кутеева, бросаясь к раненому.

Апашин выронил биту и медленно повалился на траву. Растерянный Карамазов шагнул к нему и пал на колени.

— Аркаша, — пробасил он. — Прости, друг, я ведь легонько. Не думал, что до крови, прости!

— Ты не меня убил, Гордей, — простонал Апашин, — ты живопись русскую погубил…

После этих слов Апашин обмяк и впал в забытьё.

Растолкав зевак, Громов пробился к раненому и, увидев бездыханного Апашина, бухнулся рядом с ним на колени в мокрую траву и принялся щупать пульс.

— Живой, — крикнул он в толпу. — Несите его в номер. Я вызову скорую.

Фельдшер констатировал у раненого лёгкое сотрясение, неделикатно зашил ссадину на макушке и, прописав покой и горячий чай, и, сам напившись горячего чаю с сокрушённым Громовым, укатил восвояси.

— Это чёрт знает что! — тихо бушевал Дольский в своём кабинете. — Распустили вы их, голубчик! То голые по деревне бегают, то самогонку хлещут до полусмерти. Теперь вот, дуэль!

— Иван Степанович, трудный контингент, — сокрушённо вздыхал ответственный представитель. — Сами ж понимаете, творческая интеллигенция. Глаз да глаз…

— Вот, вот! — подхватил Дольский. — Ладно бы, у себя в городе куролесили. А здесь музей. Кто, я вас спрашиваю, за ущерб ответит? На открытии бюст Чайковского портвейном изгадили, за русскую классику, понимаете ли, пили, — загибал директор узловатые пальцы. — Пробкой от шампанского люстру расколотили. Хвастов этот ваш отчебучил…

— Хвастов? — сделал удивлённое лицо Громов. — Известный поэт, член союза…

— То-то, что «член», — перебил Дольский. — Вчера, во время концерта, этот ваш член заманил в подсобку Аделаиду Сергеевну, наговорил всякого, приставал, склонял к непотребствам. Насилу её потом валерьянкой отходили.

Громов виновато развёл руками. Он ни слова не сказал Дольскому о ночной краже и теперь радовался своей сдержанности. Чего доброго, узнай милейший Иван Степанович, что кто-то обнёс французского гостя, не избежать бы и сердечного приступа. А так, пошумит старик, да и охолонет. Неделю надо было, хоть режь, продержаться без визитов полиции и ненужных жертв.

6

В ночь с понедельника на вторник в парке опять видели привидение. Столкнулся с ним нос к носу драматург Шелапутников, шедший из села с контрабандной бутылью местного самогона. По пути драматург пару раз утолил жажду бобрищенским первачом, и увиденное на парковой дорожке было воспринято им, как оптический эффект, вызванный избытком сивушных масел.

Однако слух о мистической встрече быстро разнёсся по имению, и с утра вокруг драматурга бурлила аудитория.

— Не передать, друзья мои, какой ужас я испытал! — с трагическим пафосом снова и снова повторял свой рассказ Шелапутников, сдабривая его всякий раз новыми подробностями. — Парк словно бы озарился мёртвым фосфорическим светом. Самого меня обдало жутким могильным холодом. И тут появилось оно. Нет, нет! — сам себе горячо возразил драматург. — Это была она. Конечно же — она! Женщина в белом!

Шелапутников сделал эффектную паузу и продолжил, понизив голос до зловещего шёпота:

— Женщина рассмеялась и протянула руки. Я хотел бежать и не мог. Ноги не слушались меня…

— Ещё бы! — глумливо подхватил Хвастов. — Ты вчера, Игорёк не меньше литра на грудь принял. Как ты вообще-то до дома дошёл?

На Хвастова возмущённо зашикали, драматург дождался полного посрамления обидчика, прочистил горло и продолжил зловеще:

— Она прошла сквозь меня и опалила таким холодом, что сердце моё остановилось. — Рассказчик приложил руку к сердцу и очень талантливо показал, как оно остановилось. — Когда я очнулся, её уже не было, — закончил он. — Лишь дорожка, по которой она прошла, искрилась инеем.

Шелапутников повёл рукой в сторону пруда, и слушатели послушно повернули головы, но никакой дорожки, покрытой инеем, не увидели.

— Куда ж она делась? — спросил кто-то с почти религиозным испугом.

— Растаяла, — убеждённо ответил драматург, доставая платок и вытирая лоб. — Как сон, как утренний туман.

— Да что же это такое! — раздался в обескураженной тишине голос Посадовой. — Как дети малые, ей-богу… У меня на студии ученики этим сказкам уж не верят. А тут взрослые люди уши развесили…

— Да кто-нибудь может, наконец, внятно рассказать! — вмешалась Татьяна Яковлевна Гордеева, директор художественного музея. — Я только и слышу эти два дня, что о привидении. О Чехове уже и речи не идут, одно привидение у всех на уме. С какого перепугу-то оно сюда затесалось в такую кучу народа, не пойму…

— Мэрил, выручай, — тревожно зашептала Даша на ухо подруги. — Сейчас все дознаются, что от меня пошло, тогда всё, деда инфаркт хватит, ещё и практику не подпишет. Скажет, ерундой всякой занимаюсь…

— Это тебе-то не подпишет, — зашипела в ответ Маша. — Вот тебе-то как раз не о чем беспокоиться…

— Всё равно, выручай! — засверкала глазами Даша. — Меня вообще не должно быть в этой истории! А ты хорошо умеешь декламировать. Давай!

Она выпихнула подругу в первые ряды и встала за её спиной, чтобы та не сбежала. Маша поправила волосы.

— Это же не просто привидение, это дух графини, — значительно и медленно произнесла она, грамотно собирая внимание на себя. — У этого замка есть старинное предание. Оно хранится так же бережно, как письма ушедших людей…

— Ах, предание, ну, это другое дело, — отозвалась Татьяна Яковлевна. — Саша, Саша! — позвала она Посадову, — Иди сюда, мы сейчас всё узнаем. Рассказывайте, деточка, — кивнула она, усаживаясь.

— Это случилось много лет назад… — проникновенно начала Маша.

Слушатели притихли. Подошла Посадова со своим зонтиком, тоже села слушать. Легендой заинтересовались и поэты, пораскрывали блокноты. Наступил Машин звёздный час. Где-то в закоулках её сознания уже мелькали обрывки будущей поэмы, поэтому она принялась за повествование особенно вдохновенно.

— Молодая графиня приехала из Петербурга, — поведывала она, то прижимая руки к груди, то простирая их вдаль. — Увидела местного юношу-садовника. Стояло лето, цвели розы. Ночи были теплы…

Кто-то из музыкантов подсел поближе, подыграл на гитаре, вышла мелодекломация. От Шелопутникова народ повалил к Маше. Пришёл с видеокамерой известный блогер Асланбек, оказавшийся в реале невысоким, худеньким пареньком. Маша зарумянилась, выпрямила спину, голос её зазвенел.

— Но связь молодых людей была недолгой. Не имея возможности соединиться с возлюбленным, юная графиня бросилась в пруд. И теперь, когда кто-то нарушает её покой, она выходит из пруда и гуляет по парку. А камень, у которого происходили встречи влюблённой пары, зовётся с того времени Поцелуевым.

— Живописный вид, — с удовольствием вздохнула Посадова. — Я там кучу набросков сделала, могу показать. Надо привезти сюда своих ребят, пусть рисуют.

— Говорят, что, когда графиня выходит из пруда, случаются страшные вещи, — некстати добавила Маша.

— Боже, как романтично! — качала головой Татьяна Яковлевна. — Броситься в пучину ради любви! Да, так могли только женщины прошлых веков, когда чувства ценились выше жизни…

— Да вот ещё! Топиться из-за мужиков! — непреклонно возразила Кутеева. — Все они кобели и импотенты. Хоть в прошлом веке, хоть в нашем!

Противоречивое обвинение в адрес мужчин вызвало горячечный спор, и на время публика позабыла об утопленнице, переключившись на насущное. Посадова увела заинтересованных смотреть этюды с Поцелуевым камнем. Молодёжь зашагала по аллее.

— Нет, нет, надо поймать этих мистификаторов, — пылала жаждой разоблачения Даша, таща Машу, Веню и Луизу к дому. — Ночью подкараулить и за шкирку притащить. Это же кто-то из местных дурит. Потому что приезжие эту легенду не знают. Так, собираемся в новую облаву. Мэрил, да? Согласна? Бен, ты с нами. И Тарго берём!