Данил Корецкий - Кто не думает о последствиях… Страница 8

А Омар пустил на поиски собаку и через несколько минут с ужасом рассматривал принесенную ею добычу. Это была человеческая рука, отрезанная чуть ниже локтя. На запястье тикали массивные часы, явно не российского производства.

— Я заночую на заставе, допрошу свидетелей, — перекрикивая гул двигателей, говорил Алиев оперативнику. — Проследи, чтобы трупы доставили в морг, вещдоки спрячь в сейф, напиши рапорт…

— Когда я успею, уже девять вечера! — недовольно ответил тот. — Я имею право переночевать дома?

— Имеешь, — меланхолично кивнул следователь. — Тогда трупы и вещдоки забери домой. А я вернусь завтра в полдень…

— Вот так всегда! — буркнул Соколов. Он с самого начала знал, что спать придется лечь только под утро. Если вообще придется. Трупы никуда не денешь…

Посадочная площадка находилась на территории части — за плацем. Не успел вертолет коснуться земли, как к нему подбежал начальник заставы — русский капитан лет тридцати с красным от ветра лицом.

«Еременко Виктор Алексеевич», — профессионально вспомнил Алиев. Несколько раз они встречались по служебным делам, и капитан произвел на него хорошее впечатление. Они были ровесниками, и, как показалось майору, это впечатление было взаимным.

«Сейчас пригласит к себе в гости, а там уже стол, хороший дербентский коньяк, может, и баня», — размечтался уставший следователь. Здесь было тепло, но он так и не согрелся: казалось, что это ледяное оцепенение не пройдет уже никогда.

Но Еременко встретил гостя прохладно: озабоченно, без обычной в таких случаях улыбки, пожал руку и занялся текущими делами: выслушал доклад заместителя, отправил в столовую рядовых, проводил тоскливым взглядом улетающий вертолет.

— Где тела наших ребят, Артур Михайлович? — хмуро спросил он. И следователь догадался, что у начальника неприятности. Только пока не понял — какие.

— В Махачкалу отправил, в морг, — ответил майор. — А что такое?

— Пришли их родственники. Требуют немедленно выдать. Обычай требует хоронить умерших до захода солнца…

— Так солнце давно зашло!

Капитан вздохнул.

— Так они давно и требуют…

— А как узнали?

— В горах выстрелы разносятся далеко. И плохие новости — тоже… Что им ответить?

Алиев развел руками.

— Нужно провести вскрытие, извлечь пули, составить акты… Так что дня через три…

— Они просто так не уйдут! — мрачно сказал начальник. — Я им все это говорил. Они такого не понимают… Что же делать?

— А давайте, я с ними поговорю, — внезапно предложил майор. — Я специально изучал обычаи…

— Правда?! — просветлел лицом капитан. — Да я… Да мы… Будем должниками!

В сопровождении начальника и заместителя, следователь прошел к воротам. За ними, в свете прожекторов, стояли четыре «Нивы» и толпились полтора десятка суровых, агрессивно настроенных мужчин, которые возбужденно переговаривались между собой по-аварски. Алиев тоже был аварцем. Он поздоровался на родном языке, и тут же со всех сторон на него обрушился шквал вопросов, упреков, обвинений. Смысл их сводился к тому, что если русский начальник не знает вековых обычаев, то уж он, земляк, должен понимать нужды своих единоверцев.

— Кто старший, уважаемые земляки? — очень вежливо, как и положено, поинтересовался майор.

— Вот, Газимагомед. — Ему указали на кряжистого мужчину с седой бородой. Он был в коротком поношенном пальто и в каракулевой папахе. Волевое лицо сковало выражение скорби.

— Уважаемый Газимагомед, что говорят наши адаты о похоронах погибшего? — подчеркнуто почтительно спросил Алиев.

Он знал: очень важно не только ЧТО говоришь, но и КАК говоришь. Он знал, что общая национальность и язык дают ему преимущество, а майорские погоны сглаживают молодость и если не делают его равным с аксакалом, то заметно приближают к нему. И он знал, что от этого разговора многое зависит. В горах неосторожное слово или необдуманный поступок могут вызвать большой пожар…

Вопрос удивил старейшину. Он ожидал ссылок на закон, на интересы следствия, которые в данном случае не имели никакого значения. Но чтобы официальное лицо обратилось к адатам…

— Это все знают! — Он махнул рукой. — Мертвых хоронят в тот же день до захода солнца!

Алиев кивнул:

— Вы правы, уважаемый Газимагомед. Это общее правило. Но из него есть исключения…

Суровые мужчины подошли ближе, сгрудились вокруг и внимательно слушали.

— Что за исключения? Не знаю никаких исключений! — отрезал Газимагомед и обернулся к остальным, будто хотел заручиться поддержкой.

— А исключение состоит в том, что если смерть наступила после трех часов дня, то срок переносится на сутки. А ваши уважаемые родственники убиты после трех, — соврал он. — Так что они должны быть преданы земле до завтрашнего захода солнца!

Мужчины оживленно зашумели.

— Никогда такого не слышал…

— Майор же не с потолка взял…

— Откуда он знает, он что, изучал адаты?

— Наверное, изучал…

— Помню, однажды мулла такое говорил…

— Я изучал адаты, — как можно увереннее сказал Алиев. — И Коран изучал. Если не верите мне, спросите у муллы!

Газимагомед сделал знак и отошел в сторону. Родственники пошли за ним. Алиев остался у ворот и наблюдал, как мужчины что-то оживленно обсуждали, спорили, размахивали руками. Но накал страстей постепенно снижался. Дело явно шло к примирению. Все прекрасно понимали: солнце давно зашло, наступила ночь и время назад не повернуть. Разумные слова майора, его доводы, основанные не на придуманном законе, а на родовых обычаях, позволяли «сохранить лицо» и с честью выйти из ситуации, развитие которой ничего хорошего не сулило.

Наконец, успокоившиеся мужчины вернулись к воротам.

— Мы верим тебе, майор! — сказал Газимагомед. — Мы останемся здесь на всю ночь. А утром заберем тела…

— Не совсем так, уважаемый Газимагомед, — мягко сказал Алиев. — Здесь нет ваших родственников, их отправили в город. Завтра, в Махачкале, в двенадцать часов вы сможете забрать тела…

Мужчины снова возбужденно зашумели. Но Газимагомед поднял руку, и все смолкли.

— Какой шакал лишил жизни наших детей? Мы должны знать его имя!

— Он мертв, — сказал майор. — Кровная месть не нужна. Ваши дети отмщены…

Лицо старейшины просветлело, он воздел руки к ночному небу и повернулся к односельчанам:

— Они убили его! Наши герои отомстили сами за себя, как подобает настоящим мужчинам!

И снова обратился к следователю за подтверждением:

— Наши дети поступили как мужчины? Это правда?

— Правда! — не моргнув глазом, подтвердил майор. — Чистая правда!

Через несколько минут захлопали дверцы машин, взревели старенькие моторы, и площадка перед воротами заставы опустела. Алиев снял фуражку и вытер вспотевший лоб. Этот жест синхронно повторили капитан Еременко и его заместитель. У них как гора с плеч свалилась.

— Молодец, Михайлович! — Начальник от души хлопнул майора по плечу, тот чуть не присел. — Я кое-что разобрал. Ты что, правда адаты изучал?

— Конечно. Современный терроризм часто замешан на религии, зачастую искаженной. Поэтому нам надо знать все обычаи и религиозные нормы. Для профилактики и вообще…

— Молодец! — повторил капитан. — Пойдем ко мне, ты мой гость! Поужинаем, дербентского коньяка выпьем, да и банька у меня стынет…

И тут Алиев ощутил, что ледяное оцепенение, сковывавшее его тело и душу, исчезло. Осталась только смертельная усталость. И потребность в лекарственном коньяке отпала сама собой, а любителем выпить просто так он никогда не был. Однако долг гостя — не менее обязательное бремя, чем долг хозяина, да и помянуть погибших — святое дело…

Но перед тем как окунуться в водоворот кавказского гостеприимства, он закончил сегодняшние дела: связался по рации с Соколовым, приказал с утра вызвать судмедэксперта и закончить процедуры вскрытия к полудню, отдал диктофон на расшифровку усердному штабисту, распорядившись, чтобы протокол был напечатан к рассвету, и попросил заместителя начальника собрать утром пять — семь человек, которых надо допросить в качестве свидетелей. И только сев за стол, следователь расслабился и перевел дух. В принципе, на этом основная часть работы завершалась, и уголовное дело должно было покатиться к прекращению. Но майор ошибся — дело приняло совсем другой оборот.

Вика Воробьева в очередной раз убежала из дома. Коротко стриженная девочка со слабым зрением ушла во вторник, за день до своего семнадцатилетия. Она и раньше уходила, Иван Петрович кружил по всему городу, расспрашивал таксистов, благо, все были знакомыми, и, как правило, находил: то в интернет-кафе, то на вокзале, то в парке у фонтана… Но в последний раз поиски не увенчались успехом: Вику полиция сняла с автобуса уже в Подмосковье… После этого супругов Воробьевых вызвали на комиссию при районной администрации и оштрафовали «за допущенную безнадзорность несовершеннолетнего ребенка»…