Елена Муравьева - Азбука мести Страница 8

— Витя — очень занятой человек, он проводит почти все время на работе. В ресторанах он не частый гость, особенно теперь.

Старуха усмехнулась довольно и продолжила:

— Если Витя на вас женится, рожайте без промедления. Предъявите младенца — впишу в завещание. Может даже Отрадное поделю между Дашей и вашим ребенком.

Осин вздрогнул. Прежде бабкины блажи Отрадного не касались.

— Мы родим, — пообещала Ольга — Я здорова, Виктор тоже. Какие проблемы?

— Слышишь, Виктор, чтоб к зиме был мдаденец! — бабка уже прибавила к марту за окном девять месяцев беременности.

Аудиенция закончилась. Судя по приказанию рожать немедленно — благополучно. Слава богу, вздохнул облегченно Виктор, обошлось. Занятая приемом гостей, бабка довольствовалась краткой беседой. После долгой Галка, тогда еще невеста, пила валерьянку и неделю заикалась. Так что можно считать: Ольге повезло. Отделалась малой кровью. Это обнадеживало.

Старуха поднялась и, не прощаясь, направилась к двери. Не взирая на возраст и хромоту, из-за давнего фронтового ранения в ногу, держалась она на удивление прямо. Даже палка, с золотым литым набалдашником, на которую она опиралась, не заставила ее согнуться. Вышагивала, шпала коломенская, гордо вздернув подбородок, поглядывая вокруг надменно, словно царица. Она и была царицей, полноправной владычицей семейства и казны. Ее волей родня получала подачки и подаяния, ее волей не перегрызлась, не погрязла в судебных разбирательствах и распрях. Виктор Викторович Осин передал семью в надежные руки. Его вдова, Вера Васильевна Татарцева-Осина, сберегла родовое гнездо, сохранила семью, не запятнала имя.

— Пока все съедутся, отдохну немного, — старуха обернулась в дверях, — устала.

Ольга восхищенно оглянулась. Обстановка комнаты поражала. Столько красивых вещей она видела лишь в музее!

Осин снисходительно улыбнулся. Он привык, что народ, попав в бабкину резиденцию, шалел и дурел. Во-первых: площадь участка. Сто на сто метров дубового, вперемежку с березой, леса. Первозданная тишина. Чистейший воздух. Рядом с особняком озеро. Родники. В общем, идиллия. Во-вторых: сам дом. Построенный в начале 20-го века особняк поражал своим великолепием. Колонны у входа, мраморные ступени крыльца, атланты, поддерживающие балконы, лепнина, парадная широченная лестница, громадные помещения. И третий фактор: обстановка Отрадного. Красного дерева меблировка, лучший в мире фарфор, ковры, серебро, мрамор, бронза — все старинного, не ранее середины 19-го века, производства. Все в прекрасном сотсоянии, ухоженное, взлелеянное заботой и любовью.

— Дед сильно на немцев обиделся, — Виктор обнял Ольгу за плечи, — они, сволочи, разорили Отрадное в оккупацию. Он в отместку ограбил фрицев в 45-ом. Тогда это называлось контрибуции.

— Он привез все из Германии, — протянула Ольга. — Не слабо!

— Дед у меня молодец! — похвастался Осин, — Гений! Титан мысли и потенции!

Ему нравилось рассказывать про деда. Не у каждого в роду найдутся такие мужики.

Виктор Викторович Осин с молоду любил более всего медицину и женщин. В силу чего написал множество научных трудов, семь раз был женат и наплодил восмнадцать детей. Последний сын — Петр, отец Виктора, родился в 1940 году, когда профессору исполнилось семьдесят, а его седьмой супруге — бабушке Виктора — двадцать. Пламенная страсть студентки к маститому ученому не угасла и после кончины профессора. Овдовев Вера Васильевна замуж больше не выходила и несла незапятнанным гордое имя; не разменивала честь на пятаки.

— Она же хромая, — приземленно объяснила Ольга причины невероятной преданности. — И мужиков после войны не хватало. Кто на калеку позарится?

— Дед приволок из Германии столько барахла, что внешность бабки значения не имела. Наверняка, дело в другом. Дед, скорее всего, поставил молодую женушку перед выбором: или блюди себя и живи в изобилии. Или гуляй с кем хочешь, но с голодным брюхом.

Виктор излагал версию своей матери. Той не давала покоя свекровина добродетель. Даже умирая, мать, не переставая ругала: мужа — алкаша, покойника; Веру Васильевну — гнусную живую лицемерку; и профессора — недотепу-развратника.

— Почему же лицемерка? — удивилась Ольга. — Твоя бабушка показалась мне человеком прямым, строгих правил, честным.

— Ах, не знаю, — отмахнулся Осин, — я в чужие дела не лезу, в своих бы разобраться. Одно скажу: бабка у меня «железная леди» и семейство держит в ежовых руквицах. Как она скажет, так и будет. Ее слово — закон. Вернее, свод законов.

Бабка обожала устанавливать правила. Одно из них ударило Виктора по карману после ухода Галки. Холостяков старуха не жаловала, поэтому в прошлом году, большую часть положенных Виктору денег, перевела на Дашин счет. Нынче, чтобы ухватить, хоть что-то, Осину пришлось представить Ольгу, как свою невесту.

— Ты сказал, что соберется вся родня. А по какому поводу? — поинтересовалась Ольга.

— Сегодня день рождения деда.

— Странный обычай праздновать день рождения человека, который умер полвека назад.

Сколько себя Осин помнил, семнадцатого марта в Отрадном всегда проходил большой сбор. Пропустить торжественное мероприятие рисковали очень немногие. Скорая на расправу Вера Васильевна мгновенно отлучала ослушников от «кормушки».

— Может быть и странный. Но бабушка хочет, чтобы родня помнила, кому обязана своим благополучием, поэтому только в этот день раздает, причитающиеся каждому дивиденты.

— Дивиденты?

— Да, дед мой был большой хитрец и умудрился даже при советской власти сколотить приличный капиталец…

Семейное предание гласило: Виктор Викторович, будучи в Вене в 1946 году, тайно запатентовал ряд изобретений. Право на их промышленное использование практически сразу же купили ряд фирм. Как следствие, на счету Осина, открытом в одном из швейцарских банков, появились деньги. Но где швейцарский банк, а где город Киев? Виктор Викторович понимал: Родина ни его, ни наследников к деньгам не пустит. Так или иначе, отберет доллары и франки, гульдены и лиры. В те времена было принято «сдавать» все особо ценное в закрома Отчизны.

Потому, пообещав половину с каждой копейки, доктор поручил банкирам обеспечить ему и семье достойное существование. Через год, в 1947 году, все, что можно было приобрести за деньги, профессору доставляла специальная курьерская служба. Осин делал заказы, швейцарцы оплачивали счета, кто-то скрежетал зубами и кусал от досады локти. Однако подобратться к банковским счетам было невозможно. Виктора Викторовича таскали по высоким кабинетам, пугали, ругали, угрожали: жену посадим, сына-малютку в тюрьме сгноим, остальное семейство в лагеря сошлем. Сажайте, гноите, ссылайте, мне дела нет, ответил Осин, я — старик, одной ногой в могиле. А семья…что ж…выживут, швейцарцы о них позаботятся. Помрут — вам все равно ничего не достанется.

— И что, отстали от него? — не поверила Ольга.

— Отстали, конечно. Дед скоро умер.

Ольга с нескрываемым любопытством разглядывала портрет на стене. Вот вы какой, Виктор Викторович Осин! Сумели Родину на кривой кобыле обминуть! Обхитрить! Обмануть! Оставить с носом!

— Бабушку не трогали. Она изменить условий контракта с банком не могла. Следовательно, оперативного интереса не представляла.

— Повезло. Запросто могли расстрелять, как врага народа.

Виктор кивнул, могли, конечно.

— В хрущевские времена стало проще. Курьеры по-тихому передавали с харчами деньги. Рубли, естественно. За доллары особо шустрых сажали. При Брежневе и таиться не стоило. Зато теперь раздолье. Бери — не хочу, жаль почти нечего. За шестьдесят лет изобретения морально устарели. Но на хлеб и к хлебу нам хватает. Впрочем, это мура. Главное, — оптимистично заявил Осин, — чтобы Отрадное мне досталось, тогда никакие невзгоды не страшны. Остальное по сравнению с Отрадным мелочи, сущая чепуха.

Со двора доносились возбужденные голоса, гости прибывали. Виктор в полголоса рассказывал, кто есть кто.

— Это — мой троюродный брат Игорь. — Полный вальяжный мужчина под шестьдесят, обняв за плечи женщину тех же лет, беседовал со стариком в сером костюме. — Рядом с ним Людмила, жена. Я им, как кость в горле. Впрочем, как и они мне. Я даже не знаю, кого из них ненавижу больше. Игорь тоже имеет право на Отрадное. А Людка мне Галку испортила. Если бы не она, Галя была бы, как шелковая.

Семейные хроники оборвались появлением Веры Васильевны.

Дрогнул бархат занавесей на дверях, явив гостям старуху в черном, длинном платье с белым кружевным воротничком вокруг дряблой шеи. Седые волосы уложены в аккуратный пучок, на руках перстни, на груди брошь, на губах — розовая помада.

— Добрый день, мои дорогие! — Приняв величавую позу актрисы Ермоловой с портрета Серова, старуха замерла, давая возможность присутствующим по достоинству оценить себя.