Кирилл Казанцев - Роман строгого режима Страница 8

— Ко мне тоже, — буркнул Алексей.

— Но я им ничего не сказал, — заявил Вовка и смело посмотрел Алексею в глаза. Он боялся, но по глазам было видно: не сказал. — На том и стоим, Леха, — нигде не были, ничего не знаем?

— На том и стоим, — подтвердил Корчагин. — Возможно, прокатит. Майор Гаркун — мужик не вредный, не думаю, что за костер из дури и трех битых он нам что-нибудь выкатит.

– Ну да, – крякнул Вовка. – Егор Тимофеевич представляет, чем законность отличается от справедливости… Ладно, будем считать, что все пучком. Процветаешь? – он покосился по сторонам. – Клево тут у тебя, Леха.

— Отец постарался, — пожал плечами Корчагин. — Я всего лишь продолжаю его дело.

Вовка засмеялся.

— А если я продолжу отцовское дело, то придется бухать по-черному… А у нас опять проверка из налоговой, — сокрушенно вздохнул приятель. — Прозрачно намекнули: делитесь, мол, с нами, и тогда не придется сотрудничать со следствием. После обеда снова на каторгу. Ладно, выкрутимся… Дай Вампира покататься? — покосился он на присмиревшего за последние недели скандалиста. — Четкий конь, люблю таких.

— Он чё, велосипед, чтобы на нем кататься? — фыркнул Алексей. — Не, Рыба, прости, Вампира не дам, он у меня тут типа докторской диссертации, портить не позволю. В конюшню топай, возьми Казбека или Муската, покатайся, но только недолго, лады?

— Лады, — вздохнул Струве и поволокся в конюшню.

Он видел краем глаза, как подходит Татьяна, и готов был провалиться сквозь землю. За что ему такое наказание по жизни? И ведь не пошлешь справедливым словом, поскольку джентльмен. Татьяна снова была в своем репертуаре — в нарядной ветровочке небесно-голубого цвета, сделала завивку, волновалась, смотрела, как святая Магдалина. В принципе, нормальная девушка, но… лучше не смотреть.

— Привет… — сказала, словно ветерок прошелестел.

— Привет, — со вздохом согласился Корчагин. Они стояли по разные стороны загородки. Татьяна протянула руку, погладила по морде Вампира. Тот не шарахнулся, стерпел.

— Ты как? — спросила Татьяна.

— Нормально. А ты?

— Лучше не спрашивай, Лешенька…

О, эти страсти мексиканские… Он сделал вид, что надо срочно подтянуть ремень подпруги, пристроился на корточки под седлом. Татьяна наблюдала за ним со вселенской печалью. Вовка вывел из конюшни запряженного Муската — солового, желто-золотистого жеребца с белой гривой и таким же хвостом. Конь безумно красивый, но такой, прости боже, бестолковый… Вовка покосился на застывшую у изгороди парочку. Хорошо, что Леха присел — ремень на подпруге перетерся и мог порваться когда угодно.

— Авария, — показал он на изношенный элемент упряжи. — Нужно срочно менять.

— Повезло, — вздохнула Татьяна. — Ладно, Лешенька, не держу. Иди, занимайся своими делами, я тут постою, подожду, пока Вовка наиграется.

Леха почувствовал, как розовеют уши. Он набросил капюшон толстовки на голову, взял Вампира под уздцы и повел вдоль периметра к конюшне, чтобы не мешать приятелю, собравшемуся эффектно взгромоздиться в седло и прикидывающему, как бы не промазать.

— Леша, постой, — сказала в спину Татьяна.

Он остановился, глянул искоса.

— Стою…

— Слушай… — Она заволновалась еще больше, сквозь бледность на мордашке стали прорываться розовые пятна. — У вас неприятности, да? Я ведь чувствую… Где вы были вчера? Вовка вернулся посреди ночи — весь горящий, расстроенный, не хотел ничего рассказывать. Утром милиция приехала — он с ними во дворе перетирал, невинное лицо делал. Меня подговорил сказать ментам, мол, всю ночь дома проспал, никуда не отлучался…

— Забей, — пробормотал Леха. — Нормально все. Выкрутимся.

И потащился к конюшне. А оттуда, сделав все дела, уже не вернулся. Выбрался через заднюю дверь, воровато поглядел по сторонам, перебежал мощенный гравием пустырь и вбежал в свой дом, примыкающий к конюшенному хозяйству. А только заперся, как мелькнула тень, он и испугаться не успел, как был атакован щуплым женским созданием, издающим утробные звуки! Лида! Пробралась в дом украдкой, озорница, скинула с себя одежду, оставшись лишь в майке и полосатых «морских» трусиках, дождалась наконец! Она повисла у него на шее, схлестнула ноги за спиной в замок, обняла так, что кости затрещали!

— Ты? — изумился он, насилу сохраняя равновесие.

— Ага, — согласилась Лида. Ее глаза возбужденно горели. Она жадно целовала его — в нос, в глаза, в щеки, плотоядно урчала. — А я уж переживала, что ты не зайдешь домой, не почувствуешь, что я здесь… А то пробралась, понимаешь, как вор, жду его, разделась по погоде… Соскучилась, Лешенька, вроде недавно виделись, а как проснулась, чувствую — не могу без тебя… А ну-ка, признавайся, о чем ты там с Танькой тёр? — она шутливо ударила его кулачком по ключице. — Опять она вокруг тебя ходит, на свидание зовет, бедняжка влюбленная? Обо мне какие-нибудь гадости говорила, а ты и поверил? Смотри у меня…

— Дурочка же ты редкая… — бубнил Алексей, направляясь с «грузом» в спальню, до которой была не такая уж коломенская верста. — Ты же знаешь, что, кроме тебя, мне никто не нужен…

— Да знаю я… не слушай меня… Просто иногда мне Таньку так жаль. Она ведь верила в тебя, надеялась…

Они упали в кровать, как на облако, срывая друг с дружки одежды. Леха справился первым — там и срывать-то было нечего. Дыхание перехватило — ну принцесса, иначе и не скажешь… Она стонала от сладострастия, льнула к нему каждой клеточкой, они вылетали из всего, что их окружало… Но все закончилось, они лежали на кровати, дыша, как после марафона, держались за руки.

— Одуреть… — пробормотал Алексей. — Ты мне просто голову отрываешь…

— А ты… а ты… — Она хотела что-то вымолвить в отместку, но не нашла подходящих слов. Спросила о другом: — Что ты вчера ночью сделал со смородиной?

— Я на нее упал, — утробно вымолвил Леха.

— Я так и подумала, — засмеялась девушка. — Родители потрясены, от любимого куста ничего не осталось. Они так странно на меня смотрели все утро. Боюсь, моей версии о падении астероида они не поверили…

Он собрал своих друзей после работы. Место встречи неизменное — кабачок «Созвездие» подвального типа на улице Озерной. Здесь было уютно, пацанов все знали, обслуживали, как родных. Кормили в заведении так себе, но не такие уж они и гурманы, главное — обстановка. Леха заявился первым. Уже темнело, когда он поставил свой подержанный «RAV-4» на парковке перед двухэтажным заведением (наверху располагалось что-то вроде гостиницы), угрюмо покосился по сторонам, спустился в подвал. Он занял столик в углу, улыбнулся официантке Катюше, помахал местному вышибале Кувалде. Попивал пиво, поджидая друзей, одним глазом изучал меню, другим — обстановку. Заведение было вместительным, но уже заполнялось. Сюда стекалась местная молодежь. Практически всех он знал, а люди знали его — почтительно здоровались, никто не докучал расспросами за жизнь.

Вторым нарисовался Шура Коптелый. Оттопыренные уши он прикрыл бесформенной шапочкой, щеголял новой курткой — она хрустела, как щебенка под ногами. Увидев приятеля в углу, Шура заулыбался, плюхнулся напротив и заказал ударную дозу виски, мотивируя свой поступок выразительным кивком на сторону. Через столик сидели три девушки — работницы пансионата «Янтарь», причем ни одной из них не грозила перспектива проснуться однажды победительницей конкурса красоты.

— После виски они такие киски, — подмигнул Коптелый. — Но нужно выпить очень много, чтобы прийти к такой занимательной мысли. Впрочем, мне уже все равно, — он расстроенно вздохнул. — Согласен на любую. Черная полоса — живу как в СССР. Без секса. Кстати, ты заметил, что они посматривают только на тебя? По очереди. Знают, что не светит, а смотрят. — Коптелый заглотил полстакана янтарной жидкости и решительно изрек: — Жрать хочу.

— Могу поделиться пищей для размышлений, — сказал Алексей. — Ты знаешь, что по ходу мы в дерьме?

— Ба, — удивился Коптелый. — А как же твое немеркнущее знание жизни и человеческой натуры? Кстати, Леха, обрати внимание, ты сам принял мудрое решение сжечь дурь, никто тебя за мозг не тянул.

— Были варианты?

— Были, — кивнул приятель. — Лично я поступил бы по-умному. Навалял бы хлыщам по первое число… что мы, собственно, и сделали, отобрал бы у них лошадей и бросил бы их в горах вместе с дурью. Пусть сами выгребают как хотят. Самое мудрое соломоново решение — поскольку, я так считаю, и хрен ты меня разубедишь, что в мире после этого дури не стало меньше. Ни на грамм. Все вернется, пацаны потери окупят, зато мы, а особенно ты, в грандиозном дерьме. И уповать нам теперь — исключительно на ментуру, а это, сам понимаешь, западло, а во-вторых, смешно. Я нормально выразился?

— Ты точно знаешь, что несъедобное съедобно? — поинтересовался Вовка Струве, возникая у Коптелого за спиной в тот момент, когда тот перепиливал тупым ножом твердокаменный говяжий стейк.