Владимир Чванов - Кража Страница 8

– А знаете, Шахов, давайте-ка поговорим, торопиться нам с вами некуда, – миролюбиво сказал Солдатов.

– Ну что ж… Тем более без свидетелей… Так, значит, правду? – хмыкнул он. – А зачем она вам? Свое самолюбие потешить? – И, не дождавшись ответа, продолжил: – Говорят, многое от семьи зависит, от родителей… Наверно, не без этого… И я жил в семье, и у меня были отец с матерью. – Шахов криво усмехнулся, но не было уже в его тоне отчуждения и вызова. – Отец мотался из города в город.

Помню, поехал в Харьков, потом в Уфу, переселился в Свердловск. Жизнь бросала его из стороны в сторону, а потом его бросила моя мать. Сейчас он живет где-то под Пермью. Я его не видел уже двадцать лет. А матери было не до меня. Четыре раза замуж выходила. Молодость у нее затянулась. Какая у меня была жизнь – сами понимаете… Отца я не искал, он меня тоже. Теперь уж нет и матери… Ребята, с которыми сидел в. колонии, не стали мне друзьями. Почему – не знаю. Некоторые годами дружат, у меня не получилось. Наверное, эта дружба за высокими заборами осталась. Единственное, что у меня в жизни есть, – это Зойка. Семья все-таки…

– А зачем же воровали? Почему не остановились? – повторил свой вопрос Солдатов.

– Черт его знает! У меня всю дорогу так. Помню, до чего трогательно провожала администрация из колонии… Говорили: иди с чистой совестью! И я пошел. Но свобода радости не принесла. Потому что с клеймом судимости вышел. Только и слышал: вор прибыл. Вы скажете – и поделом. Нес людям горе – принимай и сам страдания. А все-таки обида душу разъедала. Вы видели, как плачет вор? Не видели. Я втихаря плакал. Не от злобы, оттого что не верили мне. От встречных и поперечных ничего, кроме презрения и боязни, не видел. Мои надежды о недоверие разбились. Поначалу хотелось кричать, что я не вор уже, что я честно буду жить на свободе, а потом, когда невмоготу стало, пить начал. Чувствовал, что судимость по пятам ходит. Правда, не все черствые люди попадались, кое-кто сочувствовал. Но от этого еще горше становилось. Странно все-таки человек устроен. – Шахов потянулся за папироской. – Напросился я на эту самую правду, а теперь думаю… Расскажу и загремлю без пересадки по новой. А умолчу – глядишь, выберусь, выплыву. Хотите – верьте, хотите – нет, но у меня во время последней сидки от раскаяний уже все перегорело. Теперь вроде бы и гореть нечему. А вот ведь боюсь. Боюсь говорить эту проклятую правду. Зойку жалко. Без нее совсем один останусь. Мне теперь снисхождения не будет. В приговоре написать не забудут: «Освободившись из мест лишения свободы, на путь исправления не встал…» Два срока перевоспитывали, теперь третий маячит. Страх…

– Страх – это не во вред. А вы понимаете, Шахов, смысл этого слова – страх? – спросил Солдатов.

– А что мне слово понимать? Я это чувство знаю!

– И всегда жили с этим чувством?

– По правде говоря, не всегда, – улыбнулся Шахов, – что я, заяц, что ли, которого охотник гнал без передыху. Какой-никакой, а человек все-таки, можно я еще папироску возьму?

– А чем человек отличается от зайца? – улыбнулся Солдатов.

– Ну как чем… – Шахов растерянно пожал плечами.

– А тем он отличается, – сказал Солдатов, – что от зайца, когда охотник за ним гонится, ничего не зависит. Его судьбу полностью решает охотник, если, конечно, он стрелять умеет. А от человека в отличие от зайца зависит все. Пожалуй, все. Особенно, – Солдатов подчеркнул последнее слово, – в те периоды его жизни, когда он не боится. Вы восстановите в своей памяти случаи, когда и страха не чувствовали, но и усилий не делали, чтобы жизнь свою изменить к лучшему, и поймете, человек вы или заяц. Ведь было у вас время, самое счастливое?

– Похоже на то, – согласился Шахов.

– Это когда вы еще не воровали.

– Да, в самом деле, – удивился Шахов, – это время было едва ли не лучшим у меня… И не пил я тогда ничего, кроме красного, и вещи носил не фасонистые, и спокоен был.

– А потом вам показалось, что душевный покой и свободу можно кое-чем еще и приукрасить?

– Ну так мне, положим, не казалось, но в конечном итоге получилось именно так. Тут вы точно сказали. – Шахов оживился, закинул ногу на ногу. – Потянулся к одной развеселой компании. Понравилось красоваться. А потом, знаете, наступил такой момент, когда я должен был уже в деле себя показать. Пошли деньги, кражи.

– А вам не приходило в голову, Шахов, что больше всего вы крали у самого себя? Сначала три года, потом пять и сейчас новый срок… Вам сколько сейчас? Тридцать шесть?..

Какие же деньги, вещи, кошельки сравняются по цене с годами собственной жизни? Старая истина, Шахов, преступления себя не окупают. Неужели не понятно?

– Ладно, начальник. Башка у меня разболелась. Отправляйте в камеру…

ГЛАВА 8

На следующий день в час десять позвонил Ивкин. Его голос доносился издалека.

– Ты откуда?

– Из «Звездочки» говорю. Сейчас… – Через несколько секунд голос Ивкина зазвучал уже отчетливее. Солдатов понял, что Ивкин попросил кого-то выйти из кабинета администратора кинотеатра и теперь говорил свободно.

– Как дела?

– Плохо! Обошел все квартиры подъезда с первого до последнего этажа. Жильцы о краже знают, но никого подозрительного не видели.

– Так уж и никого? Не в шапках же невидимках преступники ходили…

– Я пробегусь по второму подъезду, чтобы уж точно…

– Давай. Послушай, а Боровика нет дома?

– Не появлялся. Наша печать цела.

– Ладно, звони.

Солдатов положил трубку и задумался. Захотелось самому поехать на Строительную, обойти все подъезды дома и заодно найти мужчину, который видел парня в штормовке. Позвонил Мухин и сказал, что место работы жены Боровика установить не удалось.

Разыскав в своих вчерашних записях телефон Кухарева, позвонил ему на работу. С облегчением вздохнул, когда тот поднял трубку.

– Здравствуйте, Кухарев! Солдатов говорит. Мы договаривались о встрече… Вы не забыли?

– Доброго здоровья, – сухо ответил Кухарев. – Сегодня не могу. К сожалению, занят!

– Если вы не возражаете, я сам к вам приеду.

– Понимаете… Вы застали меня сейчас случайно. Я уже собрался уезжать. По поручению руководства, – не сразу ответил Кухарев. Чувствовалось, что он был застигнут врасплох предложением Солдатова.

– Пусть вас подменят, доложите руководству…

– Это невозможно! – заметно беспокоясь, ответил Кухарев. – Меня подменить не смогут. Срочное дело. Давайте увидимся послезавтра.

– Послезавтра? Странно, – удивился Солдатов. – Тут интересы вашего друга!

– Ну что я могу поделать. Послезавтра я буду у вас.

– Минуточку! Скажите, где работает жена Боровика? – быстро спросил Солдатов, чувствуя, что Кухарев собирается положить трубку.

– Во ВНИИхиммаш, – буркнул тот. – Извините, зовут! – И в трубке сразу же раздались частые гудки.

Солдатов вытащил из пачки папиросу и задумался. Увиливает Кухарев. На срочное дело сослался. Выходит, друга в беде оставил? Ну и гусь! Он снял трубку. Звонил Мухин.

– Поезжай во ВНИИхиммаш, – сказал Солдатов, – жена Боровика там работает.

В начале третьего в кабинет вошел Петухов.

– Можешь поздравить. С кражей у Белкина порядок. Тараторку задержал. Это ее работа. Улики полные… Загляни на минутку.

Известие не обрадовало Солдатова, хотя это дело не давало ему покоя уже полмесяца. Новое задержание нарушало ритм работы сегодняшнего дня.

– Хорошо. Разбирайся. Зайду попозже. Вскоре объявился Мухин.

– Это я. Выяснил наконец, – докладывал он, – жена Боровика уже с год как уволилась.

– Куда перешла?

– Никому не ведомо. Подала заявление об уходе и больше не появлялась.

– Возвращайся, – вздохнул Солдатов.

И опять телефон. На этот раз внутренний.

– Товарищ капитан, по графику в семнадцать ноль-ноль у вас прием населения, – напомнил дежурный.

– Спасибо… Знаю.

Он встал из-за стола, подошел к окну. На улице светило яркое осеннее солнце. За забором строительной площадки золотились листья несрубленных деревьев, обреченно стояли опустевшие одноэтажные домики, подготовленные к слому. Вдалеке – трубы ТЭЦ, над ними полосы дыма.

До приема посетителей осталось меньше полутора часов.

«Заскочу в столовую управления», – подумал Солдатов и быстро убрал в сейф папки с документами.

Из кабинета Петухова послышалась громкая женская речь. Это Верка-Тараторка доказывала свою «правоту». Она уже судилась, но поговаривали, взялась за ум.

«Загляну», – подумал Солдатов.

Задержанная, всхлипывая громче, чем надо, отвечала на вопросы задиристо, не забывая при этом аккуратно вытирать слезы, стараясь не задеть крашеные ресницы. Петухов незаметно кивнул Солдатову головой. Дал понять, что все у него идет так, как надо. Он был явно доволен. Кража из квартиры зубного врача-протезиста Белкина доставила немало хлопот работникам райотдела. За две недели он успел написать несколько жалоб.