Нефрит - Сергей Юрьевич Михайлов Страница 8

Все оказалось так, как я и думал, – в оптику прицела «Сайги» сквозь лапник сосен и лиственниц проглядывали почерневшие остовы изб. Я долго – наверное, с полчаса – разглядывал лагерь и окрестности, но ни разу не заметил ничего живого. Чуть шевелились только ветки, движимые ветерком, курился редкий дымок над прогоревшим жильем, да играл на перекате ручей, из которого мы брали воду. Больше тянуть нельзя, надо идти туда, может, найду какой-нибудь след, указывающий на виновников всего случившегося. Время неумолимо поджимало – уже прошло почти полдня со времени смерти дядьки, я еще не связался ни с кем из родни, они не знают, что произошло здесь, а я не знаю, что творится там, в жилухе.

Все еще настороже, я спустился с сопки и остановился за кустом, на границе между лесом и нашей базой. Здесь запах горелого остывающего дерева был очень сильным, но пахло не только углями. Паленый запах горевших шкур и продуктов вызывал тошноту. Я еще раз оглянулся, отодвинул ветку и решительно шагнул вперед – хватит уже осматриваться, никого здесь нет.

Но это оказалось не так, совсем недалеко от того места, где я стоял, лежал человек. А подойдя ближе, я разглядел, что он не один. Оба трупа лежали за обгоревшим остовом бани, поэтому я и не разглядел их сверху. Лучше бы я не спускался сюда, подумал я, отворачиваясь от ужасной картины. Обоих мужиков перед смертью пытали, лица были распухшими так, что глаз не видно. У обоих разорваны рты и выбиты зубы. На обнаженных по пояс телах следы порезов и огромные ожоги, похоже, жгли факелом. Людей не добивали, нет следов ни от пули, ни от ножа, похоже, после того, как они потеряли сознание, их просто бросили умирать.

С большим трудом – слишком обезображено было лицо – я узнал одного из мертвых. Это был наш рабочий, из местных, но не из родни. Для всяких грязных работ, не связанных с добычей и перевозкой нефрита, дядька специально нанимал таких – опустившихся алкашей, не имевших ни родни, ни знакомых. Этого все звали Аркашкой. Не фамилии, ни отчества. Не знаю даже, настоящее ли это имя или просто кличка. Возраста он тоже был неопределенного, может, тридцать, а может, пятьдесят – водка давно состарила его. Бедный Аркашка, подумал я, от него-то что хотели узнать? Он, кроме бани и кухни, не знал не о чем.

Я присел и вгляделся во второго мертвеца. Этот явно был не наш. Хотя лицо превратилось в сплошной распухший синяк, можно было разобрать, что у него монголоидные черты лица. Бурят или орочон? С нами работали несколько человек из бурят и из эвенков. Этих дядька брал только по расчету: бурятов – потому, что в районе главная крыша была ментовская, а вся милиция была насквозь бурятской – что поделаешь, национальная республика; эвенков же, по-местному, по-простому – орочонов, брал потому, что эти знали тайгу как свою ладонь и могли провести караван с грузом через любой перевал.

Черные жесткие волосы тоже ни о чем не говорили, что у бурят, что у эвенков были такие же. Я перевернул труп – на спине тоже следы пыток, но здесь я увидел кое-что, что давало хоть какую-то зацепку: во всю спину – его не смогли скрыть даже ожоги – был вытатуирован разноцветный дракон. Блин! Неужели китаеза?! Даже если так – я ведь ставил китайцев на первое место в списке подозреваемых, – то кто и за что пытал его? Свои, что ли? Все совсем запуталось. Если же напали не хунхузы, то тогда откуда взялся этот китаец? На нашей базе? Блин! Был бы жив дядька, тот бы явно разобрался, он обо всех местных заморочках был в курсе.

Я встал, похоже, больше здесь мне ничего не узнать. Надо проверить схрон с товаром и уходить. После увиденного на базе я стал всерьез беспокоиться об остальной родне, ведь большинство из них работало на Росомаху. Тут в тайге, конечно, еще не дошло до нравов девяностых, когда убивали всю семью вместе с детьми, но кто знает. В деле крутились такие бабки, что можно было ожидать всякое, тем более если появились какие-то новенькие бандиты. И конечно, я переживал за Сашку. Хотя и в совсем другом ключе, чем о родне.

Сашка – Александра Владимировна Филипова – это было то, что примирило меня и с потерей Москвы, и с жизнью в тайге. Как попала такая красавица в наше забытое богом захолустье, об этом ведал только сам тот, кто забыл наш край сразу после того, как его создал, ну и еще министерство здравоохранения нашей республики. Саша была медсестрой, присланной вышеупомянутым министерством в нашу районную больницу. Не знаю, что такое они пообещали ей, чтобы она сразу после медучилища отправилась к нам в тайгу. У нее не было тут ни родных, ни знакомых, так что появление ее здесь нельзя объяснить даже этим. Да и деньги тут платили ненамного большие, чем в любом другом районе ближе к цивилизации. Сама же она говорила, что просто хотела посмотреть тайгу, поскольку родилась и выросла в одном из степных районов Забайкальского края. Мне, конечно, в такое не верилось – на что тут смотреть? Тайга она и есть тайга: лесной океан и горы, целая страна гор. Это если летишь к нам на самолете – летишь, летишь часами, а леса и горы внизу все не кончаются. Ну и еще реки, это да – таких прозрачных, таких красивых рек я не видел нигде. Чуть выезжаешь за Байкал, все – прозрачная вода исчезает, в реках дальше на запад, уже никогда не разглядеть дна.

Это красиво, но не настолько же, чтобы поменять город с его удобствами и развлечениями на деревенскую жизнь. Поскольку райцентр хоть и тщился показать себя чуть ли не городом – как же, все районное начальство собрано здесь, вся районная власть, – на самом деле недалеко ушел от обычной деревни.

Познакомились мы совершенно случайно. И его величество случай здорово помог мне, так считал я, а остальные, в том числе даже дядька, считали, что я чудом ушел от смерти. И выговаривали мне за тот раз столько, что чуть плешь не проели.

В нашем краю, краю