Татьяна Полякова - Все точки над i Страница 9

– Ты в нем неплохо устроился.

– Ага. Благодаря тебе я лишился надежд на уютную старость. Домик на юге, цветочки… я в панаме, и рядом сучка со здоровыми титьками, готовая выносить за мной ночной горшок.

– Это твоя мечта?

– Была. Теперь сыграла в ящик.

– До старости тебе далеко.

– Я буду скучать по моим бумажкам с мертвыми президентами. Очень много бумажек, которые теперь в чужих руках. Кто их будет холить и лелеять, как я?

– Вставай, Ник, ты тут всех успел достать.

Он тяжело поднялся, опираясь на мое плечо, и мы побрели к выходу.

– Теперь ты знаешь, кто твой настоящий друг? – бормотал он, едва передвигая ноги. – Эти суки хвосты поджали, твоему Рахманову плевать на тебя, всем плевать. Что бы ты делала без папочки?

– Я тебя обожаю.

– Как бы не так. И я дурак, последний дурак. Самому противно. Вот, пью с горя.

Охранник, заметив, что мы двигаем по коридору, точно два раненых бойца, кинулся мне помогать, но Ник одарил его таким взглядом, что тот замер на полдороге.

– В мире нет человека благороднее меня! – заголосил Ник. Парень распахнул перед нами дверь, и мы выбрались на улицу. – Чувствую себя Ромео, такой же идиот, – хихикнул Ник. Я помогла ему устроиться на заднем сиденье и завела мотор. – На самом деле мне бабок нисколечко не жалко, – заявил он и через минуту захрапел.

Возле подъезда мне удалось привести Ника в чувство, и он с моей помощью поднялся в свою квартиру, ворча под нос ругательства. Определив его на Диван, я поехала к Виссариону, где была встречена аплодисментами. Несколько шлюх, заглянувших на огонек, таким образом демонстрировали мне свое расположение. Девиц было немного, аплодисменты вышли довольно жидкими, но душу, безусловно, согрели. Раскланиваясь на три стороны, я проследовала к роялю и торжественно объявила:

– Дамы и господа. Шопен. Ноктюрн.

– Может, это, – робко начала Зойка, самая отчаянная из девок, – для праздничка что-нибудь… массовое? Пение хором объединяет, – косясь на Виссариона, торопливо закончила она.

Виссарион кивнул, но тут же внес свою поправку:

– Только что-нибудь серьезное.

Девять человек из десяти назвали бы его чокнутым и, наверное, были бы правы, раз Виссарион задумал воспитывать шлюх посредством искусства, но я присоединиться к ним не спешила, так как особого толку в его воспитании не видела. Из озорства я заиграла «Вставай, страна огромная», девицы дружно подхватили, причем воодушевились до такой степени, что у Виссариона от внезапно нахлынувшего патриотизма на глазах выступили слезы. Когда музыка наконец смолкла, окрыленные девицы отправились на улицу с выражением лица народных героинь, то и дело сбиваясь на строевой шаг.

– Вот она, сила искусства, – неизвестно что имея в виду, пробормотал Виссарион и скрылся в подсобке, должно быть решив предаться обуревавшим его чувствам в тиши и без свидетелей.

Немногие из посетителей, забредшие сюда случайно и понятия не имевшие, что это за лавочка, оглядывались вокруг с диким видом и косились на меня, очевидно, гадая, что следует сделать: попросить автограф или уносить отсюда ноги, пока не поздно.

Шопена я все-таки сыграла. Часам к двенадцати подтянулись завсегдатаи, из тех, кто знал: кафе «Бабочка» – это что-то вроде профсоюза уличных девок и приходивших сюда ради экзотики. Народ столпился у рояля и молча слушал, а в перерывах они говорили, как рады меня видеть, и даже интересовались, где меня носило столь долгое время. А я, несмотря на всю абсурдность ситуации, вдруг почувствовала себя так, точно вернулась домой, и даже нечто вроде счастья снизошло на меня.

Виссарион с сияющими глазами предложил всем выпить по случаю моего возвращения за счет заведения, но я настояла, что угощаю сама, дабы заведение не разорилось. Торжественная атмосфера была слегка нарушена потасовкой двух девиц, бог знает что не поделивших и явившихся к Виссариону искать правды. Девицы срывались на визг, нацелившись друг в друга кроваво-красными ногтями, оттого понять из их рассказа ничегошеньки было невозможно. Виссарион поступил как мудрый библейский правитель, влепил по затрещине обеим и предложил заткнуться. Остаток ночи девки просидели с мрачными лицами, время от времени бросая друг на друга испепеляющие взгляды. В четыре утра народ отправился на покой, девки пошли ловить подзадержавшихся клиентов, а я вымыла посуду и простилась с Виссарионом до следующей ночи, в душе сожалея, что прибыла сюда на машине. Притихший город с безлюдными улицами вызывал острое желание пройтись пешком. Однако до жилища Ника отсюда было все-таки далековато, и я поехала.

Ник спал на диване в своей огромной гостиной, свесив руки, а я отправилась в одну из комнат неясного назначения, где диван, однако, тоже был, хоть и не такой роскошный. Я устроилась на нем и для начала задумалась: на кой черт Нику квартира в двести сорок квадратных метров, если живет он один, причем редко когда ночует дома? Потом я задалась вопросом: а хотела бы я жить в подобной квартире? И пришла к выводу, что такая мысль могла явиться мне лишь в приступе белой горячки, я и в своей-то хрущевке не знала толком, что делать. Потом подумала, что в большой семье у каждого должна быть своя комната. Представила, что у меня именно такая семья, детишки бегают по дому, все роняют, визжат и смеются, и заревела, что было, безусловно, глупо, но извинительно, ведь я точно знала: никакой семьи, ни малой, ни большой, у меня не будет, и своего сына я теперь вряд ли увижу. На этой малооптимистичной ноте я и отошла в мир снов.

Проснулась я часов в десять, Ник в гостиной признаков жизни не подавал, я прошла на кухню и попыталась приготовить завтрак из тех продуктов, что обнаружились в холодильнике. Минут через двадцать в кухню заглянул Ник, рожа помятая, взгляд сердитый, он принялся искать сигареты, игнорируя меня, я бродила по кухне в его рубашке, единственной чистой, что нашлась в шкафу, и тоже его игнорировала.

– Я надеялся, что ты уже свалила, – заявил Ник, внезапно обретя голос.

– Раз уж я обязана тебе по гроб, можешь рассчитывать хотя бы на яичницу по утрам, – ответила я.

Ник хмыкнул и устроился за столом.

– Не нарывайся, я с перепоя злой, – счел нужным предупредить он.

– А ты бываешь добрым? – удивилась я.

– И добрым, и даже щедрым. В чем ты имела возможность убедиться.

– Поправка принята, – кивнула я.

– Ты здесь ночевала? – проявил он интерес.

– Вернулась в пять утра.

– А где тебя носило до пяти?

– Работала.

– У Виссариона, что ли? – усмехнулся Ник. – Уверен, шлюхи пришли в восторг обнаружив тебя за роялем, в их полку прибыло.

– Точно. Мы пели хором.

– Восхитительно. Вы случайно не нуждаетесь в сочном баритоне? Боюсь, мне скоро придется подрабатывать в вашем кабаке.

– Вакансий нет, но для тебя что-нибудь подыщем.

– Вот продам родное гнездо, куплю домик в деревне, буду жить с коровкой и поросенком.

– Вроде бы ты всю жизнь мечтал об этом? Ник исподлобья взглянул на меня, а я вздохнула в ожидании затрещины. Но махать руками ему было лень, он вяло жевал яичницу с видом мученика.

– Тебе повезло, – вдруг заявил он. – Долгих не было до происходящего никакого дела, твоему Рахманову тоже, так что твоя судьба зависела целиком от меня. Но везение не бывает бесконечным. Еще одна выходка – и я провожу тебя на кладбище. Буду обливаться слезами, а потом уйду в запой на сорок дней. Большой удар по моей печени, ты уж постарайся, чтобы до этого не дошло.

– Постараюсь, раз это в моих интересах, – пожала я плечами.

– Хватит лирики, – отодвигая тарелку, посерьезнел Ник. – Ты помнишь, что я сказал: мне нужны эти бумаги.

– Я помню. Можешь не сомневаться, я сделаю все, чтобы их найти.

– Ага. Главное, чтобы ты не забыла передать их мне. На всякий случай предупреждаю: не вздумай хитрить. Сама ты от этих документов ничего не выгадаешь, только шею себе свернешь. Помни о своем стервеце-муже. Он тоже схитрил и оказался на кладбище.

– Кстати, о стервеце-муже, – заговорила я. – Откуда такая уверенность, что бумаги эти существуют? Он пытался шантажировать Долгих и что-то предъявил ему, так?

– Разумеется.

– Какой-то документ, который произвел на нашего небожителя впечатление? Эй, ласковый мой, – позвала я, заметив, что Ник сидит с отсутствующим видом. – Ты с перепоя думать в состоянии или отложим разговор до лучших времен?

– Мои умственные способности всегда на высоте. Училась бы у папы, сучка безголовая. Куда ты клонишь? – нахмурился он.

– Что, если предъявленная бумажка – это все что было у Павла?

Ник захихикал, сделал глоток кофе из чашки и весело посмотрел на меня.

– Не считай других дураками, это вредно для здоровья. Документы твой муженек отсканировал, а дискету передал Долгих. Поначалу, как ты помнишь, он отправил диск нашим конкурентам, прибери их, господи, поскорее. Диск суду не предъявишь, но если бумажки окажутся не в тех руках… Надо, чтобы они оказались у нас, детка.