Сергей Панасенко - Повелитель праха Страница 9

Лишь отбежав от злополучного здания на квартал и твердо удостоверившись, что следом никто не гонится, Гулов немного успокоился. К нему медленно возвращалась способность размышлять. Гулов чувствовал, что в сознании, независимо от его желаний и воли, совершается процесс, конечной точкой которого будет — ясность, полное понимание происходящего. Гулов уже и прежде обнаруживал в себе это странное свойство, эту способность к неконтролируемой внутренней работе, за которой он наблюдал как бы со стороны. Впечатление было такое, словно в совершенно темной комнате кто-то постепенно прибавляет яркости лампе, и она, поначалу еле тлеющая, начинает все четче освещать окружающее: сперва лишь часть стола, на котором стоит, затем — ближайшие стулья, потом дальнюю мебель, стены, и вот уже близок момент, когда в ее беспощадном прожекторном сиянии проступят мельчайшие детали обоев и каждая паутинка в углу…

Он шел домой. Он был спокоен, хотя не сомневался, что в подъезде его ждала засада: те, кому он так мешал, должны были предусмотреть всякое. И потому, подойдя к дому, Гулов не стал искушать судьбу. Он свернул во двор и направился к старой липе, верхняя боковая ветвь которой, как знали все окрестные мальчишки, позволяла, при некоторой сноровке, перебраться прямиком на крышу. Правда, проделывали они это днем, да и весили поменьше, но Гулов очень надеялся, что сумеет повторить их фокус. Обхватив руками толстый шершавый ствол и запоздало пожалев о загубленном костюме, Гулов стал карабкаться вверх.

Ступая пять минут спустя на черную мокрую крышу, Гулов вспомнил, как расстраивалась мать, когда узнала, что им досталась квартира на пятом, последнем этаже. Сейчас же эта неудача была спасением. Проще всего было бы спрыгнуть прямо на балкон, но много лет назад Гулов, еще студент, построил в каникулы мощный козырек из оцинкованного железа. Сработанный на совесть, он теперь становился главным препятствием на пути.

Усевшись на край козырька, Гулов свесил ноги, потом повернулся на живот и начал медленно сползать в пустоту. Он почти весь уже повис в воздухе, удерживаясь только дрожащими от напряжения пальцами, и когда ощутил, что заскользил вниз, резко, словно раскачивая качели, махнул ногами — и рухнул на собственный балкон, опрокидывая ящик с картошкой.

Влезть в комнату через открытую форточку было парой пустяков, и все-таки он сел на пол и, отдуваясь, подумал, что даже под страхом голодной смерти не переквалифицировался бы в домушники. Он выпрямился и, не зажигая света, подошел к своему письменному столу, взял шмариновскую схему и, по-прежнему в темноте, двинулся в ванную комнату.

Там он расположился на унитазе, расстелил у ног исчерченную бумагу и задумался.

Итак, не оставалось ничего иного, как признать, что он, Гулов, действительно стал свидетелем того, как из могилы пятницкого кладбища выкарабкался мертвец. Еще вчера подобное предположение — только лишь предположение! — было бы неприемлемо, невозможно. Еще и сейчас Гулов ощущал внутри себя некую раздвоенность. Одна половина вполне уже примирилась с этим фактом, приняла его, вторая — бунтовала, протестовала, словно ее пытались заставить поверить в то, что дважды два — пять, а солнце всходит на западе и садится на востоке. Но деваться было, в общем-то, некуда. Живые, а точнее, чудом ожившие мертвецы, по неизвестной причине покидающие свое последнее пристанище, были неимоверным, шокирующим, но — единственно надежным стержнем, на который удавалось нанизать весь набор абсолютно несовместимых, не укладывающихся в иную логическую схему, разрозненных событий.

Гулов вспомнил французский фильм про вампиров. В сущности, там тоже требовалось, чтобы зритель хотя бы на пару часов согласился с возможностью показываемого — и только в этом случае все остальное срабатывало. Что ж, он готов — хотя бы и на время — принять эту же схему. Предположим, что мертвецы в городе Пятницке нашли способ выползать на свет божий и жить своей жизнью. Но вслед за этим возникало неисчислимое множество новых и новых вопросов, из которых главнейшими были — как это происходит и ради чего?

Снова в памяти всплыли кадры из французского фильма. Нет, происходившее в Пятницке мало напоминало содержание "Бесконечной полночи". Тамошние вурдалаки никого не сбивали автомобилями, не преследовали полицейских и не составляли одну тесную и дружную компанию. Подопечные Гулова, как следовало из схемы Шмарина, не встречались и тем более не знали друг друга. Следовательно, напрашивался вывод, что все они находились в одинаковом положении по отношению к кому-то или чему-то, ставшему настоящей, начальной причиной всех этих странностей.

Гулов понял, что для дальнейших рассуждений ему не хватает знаний: не протокольных сведений, а именно знаний о подобных происшествиях в прошлом и настоящем. К счастью, в городе жил человек, к которому можно было обратиться за такой — и за любой иной — справкой. Иван Данилович Полевой, заведующий городской библиотекой, знал вообще все. Без преувеличения все. А поскольку Гулову он был обязан здоровьем, а может, и жизнью (на заре своей милицейской карьеры Гулов спас его от разгулявшихся амнистированных молодцов, стремительно возвратившихся туда, откуда прибыли), то всегда с готовностью помогал ему в любом, самом запуганном деле.

Прислушиваясь к долгим гудкам в телефонной трубке, Гулов мысленно представлял, как Полевой пробирается из кухни между кипами книг и журналов на звук старого битого-перебитого телефонного аппарата. Живя в одиночестве, в условиях спартанских и даже сверх того, Полевой всю свою зарплату тратил на книги и журналы. На них же уходили гонорары, которыми подкармливали Ивана Даниловича в городской газете и на радио в обмен на самые различные справки и разъяснения. И потому печатной продукцией в однокомнатной квартире Полевого были забиты не только все шкафы, полки и антресоли, но и подоконники, оба кресла, стулья; книги стопками в порядке, известном только Полевому, лежали на полу, отчего комната, кухня и коридорчик напоминали не то букинистический магазин, не то жилище человека, имущество которого описывается за долги.

Но вот Полевой снял трубку, и Гулов узнал его высокий голос:

— Слушаю вас!

— Иван Данилович, добрый вечер! Извините за поздний звонок, но очень срочный вопрос…

— Я вас понимаю, Женя, никаких извинений! — ответил Полевой. — Что вас интересует? Я к вашим услугам.

— Вопрос несколько необычный… замялся Гулов. — Но вы не удивляйтесь. В общем, так. Мне нужно знать о мертвецах, которые оживают…

Полевой помолчал, потом отозвался недоверчиво:

— Вас интересует воскрешение мертвых, я вас правильно понял, Женя?

— Ну, наверное… не знаю. Сами оживают или их оживляют — и то и другое. Бред, да? — Гулов засмеялся.

— Отчего же бред… — Полевой засвистел какую-то мелодию без конца и начала, что делал всегда, когда раздумывал над ответом. — В обшем-то, история знает немало таких документально зафиксированных случаев… А вы не можете как-то поконкретнее?..

— Конкретнее я хочу знать: может ли мертвец вылезти из могилы сам собою и действовать по своему усмотрению, или не может? От чего все это зависит? Как проверить? Как предупредить? Что надо сделать, чтобы…

— Постойте, Женя, погодите! — перебил его Полевой. — Я же в таком режиме не могу. Я, кажется, понимаю, куда вы клоните… Значит, так. Если, Женя, вы имеете дело действительно с покойником, а не с впавшим в летаргический сон, то он по своей воле… собственно, никакой своей воли у него, ясно, нет — он все-таки покойник, труп, и ничего больше. Правда, есть версия, что умершего человека можно заставить ожить — есть такие способы — однако мне кажется, что это либо обман, либо способ, которым человек убит, не совсем обычен…

— Что такое — не совсем обычен?

— Скажите, Женя, вам приходилось слышать слово «зомби»? Гулов наморщил лоб:

— Н-нет… пожалуй, нет… Или слышал, но сейчас уже все равно не вспомню, что это такое…

— Зомби, Женя, — продолжил Полевой, — это убитый с помощью особых ядов человек, которого можно специальными ритуалами оживить и поднять из могилы. Хотя, строго говоря, оживить — это неточно. Зомби, как личность, остается мертв, но он превращается в некоего биоробота — существо, подчиняющееся командам своего убийцы, становящегося, таким образом, безраздельным господином и хозяином несчастного. Зомби полностью лишается своего я, ему неведомы инстинкты самосохранения, голода, жажды, он не знает страха и усталости, хотя, конечно, как любой механизм, его тоже можно разрушить…

Перед глазами встала картина черного могучего тела, распластанного во мраке лестничного колодца, — и Гулов сдавленно вскрикнул…

— Что с вами, Женя? — переполошился Полевой. — Вам нехорошо?

— Нет-нет, Иван Данилович, все нормально… Я вас понял. Вы мне только вот еще что скажите… Кто и как превращает человека в зомби?