Павел Шестаков - Рапорт инспектора Страница 9

— По-твоему, взятки.

— А по-твоему?

— По-моему, помогает. Его благодарят, конечно. Но один-то он ничего сделать не может, понятно. Другие тоже участвуют. Кого-то, наверно, милиция и разнюхала. Это они могут. Это тебе не налетчик с пистолетом.

Про налетчиков Ольга пропустила мимо ушей. Ощущала одно — брезгливость.

— Удивил ты меня, Женя.

— Чем?

— С такой сволочью связался. Ведь это ж последняя сволочь, что с людей, которые учиться хотят, деньги вытягивает. Да какие деньги! Ты вот, откуда возьмешь?

— Он и про это спрашивал?

— Кто?

— Сыщик твой.

— Слушай, Женька, ну что ты за жалкий трус!

Он крикнул:

— Кто трус? Я? Я? Да что ты понимаешь!

— Объясни, если не понимаю.

Женька стих:

— Я маме обещал.

Но даже упоминание о матери не вызвало в Ольге на этот раз сострадания «Все врет. И про мать выдувал», — подумала она, видя в Женьке лишь жалкого человечка, по собственной никчемности неспособного добиться не столь уж значительной, с ее точки зрения, цели, готового на подлость, лишь бы пристроиться, «зачислиться в высшее образование», представлявшееся ему какой-то отмычкой в другую, легкую и приятную жизнь.

— Дерьмовый ты парень, Женька.

На этот раз он сорвался полностью.

— Потаскуха! Шпионка! С любым готова. И доносишь. — выкрикивал он несуразные слова, и чем больше выходил из себя, тем больше успокаивалась Ольга. Вот и выяснились отношения. Она молча собрала свою сумку. Нелепые оскорбления не задевали ее.

— Тебя же выгнали! Выгнали! Даже с разрядов выгнали!

— Ладно. Поговорили. Прощай, Женечка. Ошиблась я. Но жалеть не о чем. Желаю всяческого.

И, не договорив, хлопнула дверью.

От стука он вздрогнул, схватился за голову, прислушиваясь, как гудит лифт, увозящий Ольгу. Потом выскочил на балкон, посмотрел, как идет она прочь, решительно, не останавливаясь. Перевел взгляд прямо вниз, на асфальт, и сжал поручни балкона. «Две секунды — и все!» — подумал, соизмеряя взглядом расстояние. Стало страшно, но и как-то болезненно сладко.

Женька вернулся в комнату, сел к столу, лихорадочно написал на листке бумаги: «Я выбрал смерть».

С листком он подбежал к дивану, улегся, вытянул ноги, перечитал написанные слова. Надпись понравилась. Показалась удачной. Лаконичной и значительной, как латинские изречения. Женька долго лежал и рассматривал бумагу.

3

Трофимов допустил оплошность.

Выяснилось это так…

У Мазина была привычка возвращаться к освоенным материалам. И хотя эти ретроспекции редко приносили открытия — как правило, обрабатывались материалы опытными сотрудниками, и вся полезная информация «отжималась» жестко, — случалось, Что и ускользала от перегруженного глаза какая-то мелочь. Впрочем, сейчас Мазина интересовали не случайно упущенные мелочи. Ему хотелось понять некий очевидный факт, засвидетельствованный многими людьми.

Из этих многих основных свидетелей было двое — растерявшийся при налете общественник и девушка-студентка, случайно оказавшаяся возле машины, в которую вскочили бандиты. Именно они рассмотрели налетчиков лучше других, и оба показали: один из нападавших был приземистым, лысоватым, второй, видимо, молодой человек — в маске и надвинутой на лоб кепке.

Это несоответствие внешнего вида преступников и обратило на себя внимание Мазина. Выходило, что тот, то имел характерную примету — лысину, не счел нужным ее скрывать, в то время как его сообщник тщательно замаскировался. Пока Мазин видел два возможных объяснения этого странного факта: замаскированный преступник опасался встретить на месте нападения хорошо знавших его людей, или же под маской скрывалась примета особо броская, более редкая, чем лысина. Могли действовать и свойства характеров, но Мазин полагал, что два человека столь разных — презирающим опасность смельчак и личность сверхпредусмотрительная и осторожная вряд ли могли объединиться в таком рискованном сговоре.

Все это были, однако, лишь предположения, и Мазин почувствовал необходимость расспросить свидетелей.

— Будь добр, Трофимыч, пригласи ко мне студентку. — попросил он капитана.

Попросил по внутреннему телефону и, углубившись в работу, не обратил внимания, что Трофимов с ответом помедлил. Зная, как до педантизма добросовестно относится инспектор к своим обязанностям, Мазин, не дожидаясь ответа, положил трубку и продолжал вчитываться в странички свидетельских показаний, когда через несколько минут Трофимов собственной персоной возник в его кабинете. Вид у инспектора был смущенный, и это Мазин заметил сразу, несмотря на все отвлекавшие его внимание обстоятельства, ибо Трофимову смущаться приходилось чрезвычайно редко. Работал он хорошо, и цену себе тоже знал.

— Случилось что-нибудь? — спросил Мазин.

— Боюсь, не смогу я свидетельницу пригласить, Игорь Николаевич.

Мазин молча подождал разъяснений.

Инспектор пояснил коротко:

— Назвалась она Сидоровой Галиной, студент строительного института. Такая студентка действительно есть, но на месте преступления не находилась.

— То есть свидетельница обманула нас?

Мазин поднялся и подошел к Трофимову. Досада его проявилась в одном: он обратился к инспектору на «вы».

— Почему же вы не сообщили мне об этом?

Уж от кого-кого, а от Трофимова он оплошности не ожидал.

— Виноват, Игорь Николаевич. Не проверил документов. Показания снимали на месте. Не доверять девчонке оснований не было: общественник слово в слово то же самое показал, да и другие подтверждают. Стало быть, попытка ввести в заблуждение исключена.

— Зачем же называться чужой фамилией?

— Не захотела впутываться, Игорь Николаевич, выступать в суде. Вы же знаете.

Конечно, Мазин знал, что нередко свидетели малодушничают, уклоняются от показаний. Довод Трофимова звучал убедительно, но сам инспектор выглядел не убежденным собственной аргументацией.

— Почему, Трофимыч? — спросил Мазин, одолевая досаду. — Что-то подозреваешь?

— Чувствую! — ответил Трофимов, вызвав этим словом улыбку Мазина. И не потому, что тот не доверял трофимовскому чутью — относился к нему Мазин всегда серьезно, — улыбку вызывала многозначительная интонация, нарушившая простую манеру речи инспектора.

— Чувствуешь?

— Так точно. Фактов привести не могу, но вот такое дело. Показывала она охотна, сама подошла. Короче, за язык тянуть не пришлось. А потом исчезла.

— Наверно, решила, что гражданский долг выполнила с превышением, — сказал иронично Мазин, обдумывая слова Трофимова. — Назвалась Галиной Сидоровой. Сочетание обычное, выдумать легко, не то что Матильда Нетудыхата. И все-таки в подобных быстродействующих ситуациях люди часто непроизвольно называют знакомые фамилии. Нужно подготовить словесный портрет этой девушки и побеседовать с настоящей Сидоровой. Не исключено, что она вспомнит какую-нибудь приятельницу. Я вижу, Трофимыч, ты не прочь тут немножко покопаться.

— Попробую, Игорь Николаевич.

Мазин понимал Трофимова. Конечно, скорее всего прав инспектор в логике, а не в чутье, и мнимая Сидорова всего лишь обычная трусиха, но видно было, что саднит у Трофимова мелкая заноза — недоработка, и нужно избавиться от нее, убедиться, что оплошность не повлекла последствий нежелательных. И потому Мазин не стал выговаривать помощнику, а поручил довести дело до конца.

— Если найдешь, отругай как следует! — сказал он, давая понять в заключение, что многого не ждет и не требует, но позволил себе Мазин эту полушутливую фразу, будучи твердо уверенным, что на этот раз Трофимов не оплошает.

Сказал и потянулся к телефону, который упорно вызванивал уже продолжительное время, будто настаивая на необходимости сообщить нечто важное.

— Мазин слушает.

— Здравствуйте, Игорь Николаевич. Горбунов говорит и беспокоит. Боюсь, оторвал от важных дел.

— Не беспокойтесь, Владислав Борисович. Что у вас?

— Досадное недоразумение.

Мазин протянул Трофимову параллельную трубку.

— Что стряслось?

— Склероз!

— Не рановато ли?

— Не говорите.

— Печально. Но мы, знаете, против склероза бессильны.

— Ценю вашу шутку. И хочу сообщить, что ошибся я. Сам не понимаю, как напутал.

— В чем именно?

Горбунов говорил короткими фразами и без наводящих вопросов никак не мог справиться с волнением и добраться до сути:

— С брелком напутал. С монетой.

— Обознались?

— Нет, нет. Я считал, что забыл ее в машине.

— А на самом деле?

— Припоминаю, что видел брелок позже.

— После угона машины?

— Да, да!

Мазин переглянулся с Трофимовым.

— И каков же ваш вывод, Владислав Борисович?