Рене Бурдье - Четвертая пуля Страница 9

Она стала вдруг очень оживленной. Клид рассмеялся.

— Это, кажется, вас забавляет, — заметил он.

Она больше не крутила в руках перчатки.

— Я не забавляюсь, — ответила она важно. — У нас совершили преступление, прикончили киноартиста. Это вам не то, что в книгах. Лишний раз я убедилась — жизнь страшнее выдумок. И потом, сыщики так любезны со мной…

Клид, казалось, удивился.

— Сыщики? Это еще почему?

Лод вступил в игру.

— Роз-Мари служит в отеле, где было совершено убийство, — пояснил он. — Полиция выслушала ее одной из первых…

— Почему? — Клид прикинулся идиотом. — Не хотите же вы сказать, что мадемуазель оказалась замешанной в этой грязной истории?

Роз-Мари реагировала на его слова как на удар током.

— Что?

Она вскочила. Грудь ее бурно вздымалась. Гнев еще более подчеркнул ее румянец. Роз-Мари повернулась к Лоду.

— Я лучше уйду, — бросила она сухо. — Извините меня…

Она замечательно разыграла обиженную благородную даму. Лод только рассмеялся в ответ.

— Вы не сделаете этого, Роз-Мари, — он был верх любезности. — Этот тип — шутник. Всю жизнь он так шутит. Посмотрите — он безумно доволен.

Клид действительно позабавился. Девушка изменила свое решение. Она была невиновна, и ее реакция свидетельствовала в ее пользу. Он плохо подумал о ней и почувствовал необходимость исправиться. Роз-Мари улыбнулась ему, как бы извиняясь за свое поведение.

— Мне больше нравится вот так, — призналась она. — Я подумала…

Она вновь уселась. Лод поцеловал ее в глаза, заставляя умерить гнев. Он также почувствовал себя увереннее, ибо опасался худшего. Еще один такой разговор, и Роз-Мари действительно хлопнет дверью. Но он понял, что Клид и он сам не должны обращать внимание на ее живой темперамент.

Он достал третий бокал и разлил коньяк. Они молча выпили. Роз-Мари отпивала маленькими глотками, будто лакающая кошечка. Лод неотрывно смотрел на нее. Пухлые губы удивительным образом оживляли ее лицо. Ему захотелось, чтобы Клид поскорее уехал. Достав пачку сигарет из кармана, он вынул одну, а пачку бросил на стол. Роз-Мари смотрела, как он прикуривает. Она думала о том же. Лод ей нравился, и она приехала получить удовольствие.

Клид, казалось, пытался втереться в их компанию. Он прищелкнул языком.

— Хорошо. Можно повторить?

— А как же! — Лод захлопотал. — Давайте, Роз-Мари, поторапливайтесь.

Он наполнил бокалы. Роз-Мари выпила немного быстрее.

— Отлично, — сказала она.

На ее лице появилась улыбка. Лод воспользовался этим, чтобы наполнить ее бокал снова. Она жеманно противилась.

— О! Нет. Это слишком. Я к этому не привыкла.

— Да выпейте же, — подбодрил ее Клид, любезно улыбаясь. — Это не серная кислота. Я думаю, что смог бы выпить десяток бокалов, не почувствовав ни малейшего неудобства. Это не столь крепко, как кажется, знаете, эти выдержанные напитки…

Лод подыграл.

— У меня есть кое-что покрепче, — сказал он вызывающе. — Если вас больше устраивает?

— Мне хотелось бы взглянуть, — спокойно сказал Клид.

Лод открыл бар и достал бутылку без этикетки.

— Я храню это для знаменательных событий, — объяснил он. — Крепче не бывает.

Клид протянул свой бокал. Оказалось — водка. Он выпил ее не дыша, закрыв глаза. Никогда еще он не пил столь грубо — залпом, в один глоток. Перевел дыхание, улыбнулся и вновь протянул бокал.

— Мы должны отведать это вместе.

Роз-Мари запротестовала.

— Вы что, хотите напоить меня в стельку?

Клид пожал плечами.

— Не будьте идиоткой. Я уверен, вы не из тех девушек, которых легко свалить с ног. И прекрасно это выдержите. Вы ничуть не похожи на парижских жеманниц, которых глоток шампанского отправляет под стол.

На этот раз Клид попал в точку. Роз-Мари казалась весьма польщенной.

— Ну конечно, — сказала она, — без этого в нашем деле нельзя.

Роз-Мари дошла до кондиции. Действительно не в стельку, но на взводе. И теперь рассказывала свою «волнующую историю». Лод нервничал. Он все так же хотел поскорее избавиться от Клида, но тот спокойно курил и, казалось, вовсе не интересовался рассказом девушки. Скоро ли он поймет, что зашел слишком далеко?

— Я только закончила убирать девятнадцатый, — рассказывала Роз-Мари, — он в самом конце коридора, с другой стороны — лестница. Вышла. У меня была щетка и совок, я замешкалась с замком, подождала, не позовет ли хозяйка, перед тем как повернуть ключ. Положила совок на пол. И тут зазвонил телефон.

Клид равнодушно пустил клуб дыма.

— В номере?

— Нет, для персонала, в коридоре. Хозяйка сказала мне, что клиентка этажом выше, из номера 25, срочно меня вызывает. Ну, я ей ответила, что уже иду, только уберу швабру и совок в шкаф. Повесила трубку — слышу, хлопнула дверь. Машинально взглянула туда и увидела здоровяка, уходящего прихрамывая. Я спросила себя: что может делать этот тип в номере 13? Ведь клиента из тринадцатого номера я видела накануне вечером, когда тот приехал, часов около восьми. Правда, я видела его лишь со спины. И этот был ко мне спиной, но спина совершенно другая. Короче, я подняла совок и больше ни о чем не думала. И потом, это мог быть друг, ведь это не запрещено, и клиенты могут делать все, что хотят от…, от их… Ну вы меня понимаете?

— Очень хорошо, — ответил Клид.

— Во всяком случае, тогда я не засомневалась… Все всплыло в памяти, когда шпики задавали мне вопросы. Все это их чертовски заинтересовало, как выражаются у нас. Они спросили меня, видела ли я его физиономию. Конечно нет, ведь он был ко мне спиной. Это их очень раздосадовало. Они спросили меня о его одежде: была ли у него шляпа, был он высокий или маленький, или что-то среднее; не заметила ли я чего-нибудь особенного; слышала ли я что-то, когда он был в номере — ссору, выстрел. Нет, я ничего не слышала. Это тянулось бесконечно. Затем они дали мне подписать показания и кто-то из них сказал: «Вы наш свидетель номер один. Ничего не говорите об этом журналистам, ясно? Ни вашим коллегам. Никому. Возвращайтесь к себе. Вы ангел…» Он еще долго говорил. Я думаю, что комиссар был рад узнать, что у убийцы не в порядке с ногами.

Клид наконец поднялся. Лоду не понравились слова «шпик» и «ангел» и ему ничего не говорила сцена, к которой так готовились.

— Полагаю, мне пора вас покинуть, — сказал Клид. — Я отправляюсь спать.

Он надел свое пальто в прихожей и вернулся пожать им руки. Лод изобразил беспокойство.

— Сможете ли вы найти дорогу самостоятельно? Я не могу вас отпустить одного. На машине я за пару минут…

Клид жестом остановил его.

— Будьте покойны. Оставайтесь с Роз-Мари. И ведите себя прилично. Она храбрая девушка.

Он застегнул пальто.

— И потом, — сказал он, — у меня отличная память. Я знаю вашу дыру как свои карманы.

Роз-Мари еще была в состоянии возражать.

— Вы неблагодарны. Это не дыра.

Клид послал ей воздушный поцелуй.

— Конечно, детка. Это важный город, Орлеан. Он напоминает мне Бекон-ле-Брюйер. Спокойной ночи. Постарайтесь увидеть приятные сны.

Он уже был в прихожей и закрывал за собой дверь.

— Кстати, — спросил он, не оборачиваясь, — вы не сказали, в котором часу вы закончили уборку в номере 19?

— Было что-то около часа. Без пяти…

III

Горничная только что ушла. Жюльетта Дравиль некоторое время слышала ее удаляющиеся по лестнице шаги. Девушка спускалась быстро, торопясь на свидание. У нее свободный вечер, для нее жизнь продолжается.

Она немного поплакала с Жюльеттой, из солидарности, потому что она любила свою нетребовательную хозяйку. Затем задумалась о себе, о своем нынешнем женихе, сообщившем, что наследует нотариальную контору в провинции («Ну, вообще-то у меня будет время; я не тороплюсь последовать по его стопам»), всем своим видом давая понять, что она имеет дело с человеком из семьи с достатком.

Обучаясь на юридическом факультете — требование преемственности, — он уверял, что его истинное призвание — литература, декламировал свои стихи, на самом деле позаимствованные у Мюссе, Ламартина, Шенье, Арагона, ибо у него была феноменальная память. Он претендовал на роль гения.

— Ты моя вдохновительница, моя муза. В сущности, ты видишь, что я не более, чем твой переписчик. Как будто я пишу под твою диктовку. Однажды я опубликую все это в одной книге и, знаешь, как я назову ее? Твоим именем — «Генриетта», а ниже мелким шрифтом: «Поэмы моей милой». Тебе это нравится?

Конечно. Она была без ума от радости. Генриетта не могла не петь, даже готовя обед. Такое счастье…

Жюльетта Дравиль слышала, как она открыла, потом закрыла входную дверь. Тотчас повисла гнетущая, давящая тишина. Тишина запустения и смерти. Итак, теперь она познала это состояние, когда царит в ночи неподвижное молчание. Ее сердце так билось, что она поняла — она не сможет перенести его. Это ее пугало.