Валентин Иванов - По следу Страница 10

Пугливые куропатки, перелетев недалеко, успокаивались – погони не было. Вспугнутые зайцы возвращались домой – у них есть дома, хотя нет стен и крыш. Вороватые корсаки, поглазев на Алонова, продолжали заниматься своим делом – охотой за каждым, кто зазевается, забудет, что здесь есть не менее опасные существа, чем люди. Ведь в мирной степи нет мира.

Алонов должен был выбирать такие точки степи, с которых ему удавалось сразу охватить глазом побольше, увидеть врагов, определить направление. Он должен был двигаться сзади, быть невидимым, не слишком приближаться, но и не отрываться. Поэтому его путь был вынужденно длиннее пути преследуемых. Но он пока не чувствовал усталости.

Однажды его едва не постигла неудача. Потеряв врагов из виду, Алонов ускорил шаг. Он считал, что слишком далеко оторвался. И внезапно его остановил звук двух выстрелов, последовавших один за другим. Не так уж близки были выстрелы, но все же дуплет еще звучал в ушах Алонова, а он уже упал в траву и полз к большому шару перекати-поля. Осторожно выглядывая из-за укрытия, Алонов вскоре увидел четверку. До них было вряд ли более километра – они поднимались из балки. Впереди шел низкорослый, сильный мужчина. Алонову казалось, что он узнает эту фигуру. Рядом с ним шагал высокий, и, немного отстав, двигались двое одинакового роста. Глаз Алонова привыкал к этим людям.

Все они шли неторопливо, свободно, небрежно. Они совсем не имели вида тех, кто может опасаться преследования, нежелательных встреч. Нет, не так. Вот задний остановился, оглянулся. Алонову казалось, что он осматривает степь в бинокль.

Что же касается настороживших Алонова выстрелов, то они, конечно, были сделаны по какой-либо дичи. По звуку – охотничье ружье. Резкое, отрывистое щелканье их винтовок Алонов запомнил слишком хорошо…

Теперь и нужно и можно дать врагам отойти подальше. Их выстрелы навели Алонова на одну мысль. Удобнее усевшись, он достал из патронташа одну из гильз, заряженную дробью, вытащил пробковую прокладку и выкатил дробь в фуражку. Вытащить тугой и толстый войлочный пыж было потруднее. Справившись и с этим, Алонов высыпал зеленоватый бездымный порох на крышку своей коробки с табаком.

Потом он отделил насколько возможно точнее третью часть пороха, что должно было составить шесть десятых грамма, отсыпал половину дроби и вновь зарядил патрон. Таким зарядом можно сбить птицу только на близком расстоянии, зато звук выстрела получится совсем слабым. Охотясь на перепелок, охотники экономят боеприпасы, запасаясь облегченными зарядами.

Хлопо?к слабенького выстрела не привлечет внимания врагов, особенно при ветре. Ветер же дул и даже довольно сильный. Как обычно бывает в степях, движение воздуха началось вскоре после восхода солнца с тем, чтобы усилиться в середине дня и стихнуть к вечеру. Ветер тянул с юга, то есть от врагов, что было выгодно для Алонова. Ведь он хотел есть, у него не было ничего, кроме размокших сухарей. Нельзя пренебрегать возможностью удачного выстрела.

Изготовив еще пять таких зарядов, Алонов дал возможность своим врагам отойти километра на три, а сам спустился в балку, которой они недавно шли. То, что там прошли люди, не могло помешать его попутной охоте. Вспугнутые куропатки перелетают недалеко, делают круги и через небольшое время, если их не преследуют, возвращаются на кормовые места. В степи можно идти на расстоянии четверти часа ходьбы друг за другом и не мешать товарищам охотиться.

И все же Алонов не нашел куропаток в балке. Ему попался только заяц, застреленный только что и еще не успевший окоченеть. Алонов поднял за вялые длинные уши загубленного зверька в серой шерсти с темной полосой по хребту.

Зачем кто-то из врагов застрелил этого зайца? Для забавы? Чтобы, как выражаются иные, разрядить ружье по мишени? Конечно, они даже не подобрали зайца.

Наши охотничьи правила, наряду с другими ограничениями, запрещают охотиться на зайцев до наступления зимы, иначе говоря, до наступления холодов, когда заяц войдет в полную силу и оденется белым зимним мехом. Это разумно. Алонов был очень строг. Он считал, что и дикие звери, невольно, но постоянно сожительствуя с человеком, обитая на его землях, так же принадлежат человеку, как стада домашнего скота. Ведь и птицы и звери пользуются плодами труда людей. Хозяин же обязан умело пользоваться своим добром, не расхищать его. Многие звери у нас спокойно живут под охраной закона. Алонов привык видеть, как табунки диких коз пасутся рядом со стадами его степного совхоза, пьют из водопойных корыт у колодцев. Они без страха смешиваются с домашними животными.

Запрещенная охота, охота без правил, не вовремя – преступление.

Алонов смотрел на трупик зайца. Недоросток, позднего помета, еще не окрепший. Худое, короткое тело, ноги кажутся неестественно длинными. Светлая шерсть на брюшке сильно окровавлена…

Бывает так, что лица, изображенные художником с верностью чертам, с правильным освещением и перспективой, всё же мертвы – в них «нет жизни». Но вот художник возвращается к мольберту, еще раз берется за кисть. Подбирая краски, он вглядывается в мертвенно-условное изображение и начинает легко касаться кистью полотна. Что он делает? Кажется, почти ничего. Но уже начинает происходить чудесное превращение. Вот еще один, заметный только мастеру штрих – и живая, теплая кровь двинулась в невидимых сосудах тела; найдя наконец-то свободное положение для костей и мышц, будто бы повернулась голова; глаза взглянули. И можно сразу сказать, кто смотрит на вас с портрета.

Творческая работа мысли подобна этому процессу. Нельзя заметить границу, после которой беспорядочное нагромождение фактов, мыслей, ощущений вдруг и, как кажется, сразу приобретает стройность.

Так и Алонов понял… И через секунду ему уже могло бы показаться странным, как это он мог не догадаться с первого взгляда.

Конечно, эти люди, его враги, – враги вообще. Бандиты. С первого шага, когда они напали на него, бессмысленно, казалось – «просто так». Нет, это самые настоящие бандиты. Не охотники – как бы они ни называли сами себя, – не работники. Не свои – чужие. Не люди, не граждане. Не советские, не русские: они бандиты, волки-оборотни.

Конечно, посторонний человек с холодной головой легко мог бы опровергнуть Алонова, доказать, что нет исчерпывающих данных для вынесения столь категорического приговора. Каждый факт, даже попытку убить Алонова можно было истолковать иначе – ведь слишком разнообразны люди и мотивы их поступков. Опытный и даже неопытный юрист заметил бы, что обиженный человек является стороной в конфликте и не может быть судьей.

Алонову не было никакого дела до норм права. Сделав свое открытие, он покрепче сжал ружье и невольно ускорил шаг. Вчера его замучили сомнения, он чувствовал себя убийцей, ответив на травлю, на выстрелы выстрелом. Эх, почему он не понял вчера же! В своем увлечении Алонов думал, что мог бы ночью перестрелять всех четверых у костра, как бешеных собак. Два выстрела верных – и он успел бы перезарядить оба ствола, пока двое спящих очнутся!..

Одно открытие требует другого – и через несколько минут вдохновивший Алонова вывод потерял всякую цену. Да, бандиты! Да, чужие! Но что это значит? Слова… Слова без начала и без конца. Откуда они и что они здесь делают? Бандиты, диверсанты, воры, грабители? Здесь нет ни городов, ни заводов – даже от железной дороги они уходят всё дальше и дальше. Здесь нет никаких ценностей, которые можно украсть или разрушить, некого грабить. Убить, чтобы ограбить такого одинокого охотника, как Алонов, для этого нечего забираться в глушь, где встреча – редчайшее исключение. Алонов слыхал о случаях убийства охотников с целью ограбления – под большими городами и обладателей очень дорогих ружей.

Мысль о диверсии Алонов отбросил. Он мог вообразить себе диверсантов, крадущих чертежи, взрывающих мосты, заводы, шпионящих на железнодорожных узлах, аэродромах, пробирающихся на секретные производства.

Чего хотят эти бандиты? Воображение Алонова оказалось совершенно бесплодным. Нужно идти за ними, не отрываться и найти минуту, которую он упустил сегодня ночью у костра.

Найти минуту для расправы с врагами! Эта надежда уже не вызывала энтузиазма.

Солнце перевалило за полдень, когда бандиты подошли к небольшой, редкой рощице, одиноко маячившей в степи. Вскоре оттуда поднялся развеваемый ветром легонький серый дымок. Вряд ли кто-нибудь захочет раскладывать костер для минутной остановки. Они отдыхают, едят. Можно отдохнуть и Алонову.

Теперь внимание врагов не отвлечено ходьбой. Естественно, они смотрят во все стороны, будут более бдительны. Нужно усилить предосторожности. Алонов заполз на плоскую высотку. Опять матерая полынь обеспечила ему хорошую маскировку.

Алонов ничего не ел почти целые сутки. Он стащил со спины мешок. Размокшее месиво сухарей на дне мешка сбилось и подсохло. Алонов очищал от листьев и сора бесформенные, липкие внутри куски и жевал. Неприглядная пища имела странный вкус. Растворившись в болотной воде, сахар и соль пропитали сухари. Было, конечно, очень невкусно, но Алонов ел охотно, даже с удовольствием: он был голоден. После еды он разрешил себе только три глотка из своей литровой фляги. Мучения прошлого вечера и ночи оказались очень памятными – вода была всего дороже. Поэтому же курить он себе не разрешал.