Эндрю Йорк - Координатор Страница 10

— Не думаю, что я должна обсуждать своего начальника.

— Дорогая, он ведь и мой начальник. Объясни мне, каким образом английский морской офицер мог обзавестись такой фамилией?

— Его отец был польским дипломатом, который оказался в 1939 году в Лондоне и решил там остаться. Наш капитан учился в военно-морской школе в Дартмуте. Насколько я знаю, весьма успешно. У него есть один из этих маленьких забавных кортиков, которые дают лучшим ученикам в классе.

— А Уайтхолл, следуя своей обычной гениальной интуиции, решил, что морской курсант с хорошими отметками и восточноевропейским прошлым как нельзя лучше подходит для службы безопасности. Ну и как, тебе нравится на него работать?

Она пожала плечами:

— Не хуже, чем на мистера Кэннинга.

— Иначе говоря, ты едва его выносишь. Я с большим интересом почитаю твои мемуары. Но сейчас мы, кажется, должны поговорить о купальных костюмах.

— Если я правильно поняла, моя задача — помочь вам в покупке правильной одежды. «Хассон и Вемисс» очень щепетильны в своем выборе, а вкусы их закупщиков должны быть несколько консервативны. На самом деле я не так уж много могу рассказать о купальниках. Самый последний писк — это тюлевая сетка. Идея заключается в том, чтобы показать как можно больше, ничего при этом не открыв. Мистер Моель придерживается более продвинутых взглядов: он предпочитает топ-лесс.

— А что предпочитаешь ты — средняя английская домохозяйка?

— Тюль для Корнуолльской Ривьеры и топлесс — для Франции. У меня есть и то и другое.

— Разговор становится все интересней. Давай поговорим о твоем муже.

Она улыбнулась:

— Мы в разводе, мистер Уайлд. Собственно, никакого брака по-настоящему и не было, мы почти не жили вместе. Но сейчас мы с ним по-прежнему хорошие друзья, и в небольших количествах он бывает очень забавен. В прошлом году я провела с ним неделю в Корнуолле.

— Стало быть, тогда ты была в тюле. Никогда не слышал столь трагической истории.

— Почему?

— В основном потому, что я должен успеть на поезд, отходит в три часа. Но пока у нас еще есть время, почему бы тебе не называть меня по имени? Мне почему-то кажется, что это у нас не последняя встреча. Вопрос только в том, стоит ли нам торопиться?

Они купили дородный чемодан в «Уитли», доехали на метро до Оксфордской площади и прошлись пешком по Карнаби-стрит. Даже сейчас, в холодный февральский день, на углу Гэнтон-стрит толпились подростки, а их мотоциклы, застывшие вдоль улицы правильными рядами, напоминали коней кавалерийского полка, ожидающих, когда их оседлают всадники.

— Пожалуй, вот здесь, — решила Джулия и открыла дверь. — Мы сделаем вид, что моему мужу понадобились новые вещи.

Молодой человек за прилавком оглядел Уайлда с ног до головы и вытащил из-за уха карандаш. Тушь на его бровях была немного смазана.

— Ваши размеры?

— Сорок два в груди, тридцать два в талии, тридцать один в ногах.

— Не возражаете, если я проверю ваши мерки?

Он достал рулетку и опоясал талию Уайлда мерной лентой.

— Боже мой, боже мой. Когда вы в последний раз были у портного? — Он нахмурил брови. — Я рекомендую вам синий цвет. Французский рубчатый плис на один тон темнее цвета ваших глаз. Восемь пуговиц на двубортном пиджаке удачно скроют склонность к полноте.

— Милый, будь с ним помягче, — пробормотала Джулия.

— По-моему, вы меня просто дурачите, — сказал Уайлд. — Хотите сделать из меня клоуна? Я ни за что не напялю на себя эти тряпки.

— Уверяю вас, сейчас это самый модный крой, — заверил молодой человек. — Новая линия костюмов. Теперь насчет брюк. Полагаю, вы носите в обтяжку? К таким брюкам подойдут замшевые туфли. И конечно, меховая кепка.

— Ну вот, теперь мне совершенно ясно, что вы шутите.

— В Скандинавии сейчас все ходят в кепках с мехом, — прошептала Джулия. — Вы не должны отличаться от местных жителей. Кстати, кепки носят с опущенными ушами.

— Так, на шею наденем велюровый шарф. Между прочим, его очень удобно гладить. Вам я тоже рекомендую, мадам.

— Ладно, пусть будет велюровый шарф, — согласился Уайлд.

— Женщины будут к тебе липнуть, как пчелы к улью, — сказала Джулия. — У нас остался час до поезда, Джонас. Почему бы тебе не переодеться прямо здесь?

— Ты уверена, что меня не арестуют за непристойное поведение? Единственное место, где я буду чувствовать себя естественно в таком костюме, — это сцена «Ковент-Гарден».

— Ничего, под пальто все равно никто не заметит. А пока ты переодеваешься, я подберу второй костюм.

— Несомненно, это будет мелкая клетка, мадам, — уверенно заявил молодой человек. — Табачный цвет отлично подойдет к его смуглой коже. Добавим горчичную рубашку и белый воротник. Да, и еще галстук, мадам. Галстук — очень важная деталь.

Уайлд выглянул из-за шторки и улыбнулся:

— Я всегда ношу черный, дорогая. На тот случай, если вдруг кто-нибудь умрет. Это случается в самые неожиданные моменты.

— Что вам действительно нужно, так это парик, — глубокомысленно заметил молодой человек. — Ваша короткая стрижка, увы, давно вышла из моды. К тому же она не идет к вашей комплекции.

— Мне кажется, черный не очень сочетается с клетчатым рисунком, — сказала Джулия. — Но если ты думаешь, что так будет лучше… Нам нужна еще пара туфель.

— У меня как раз есть отличные коричневые ботинки с тупыми носами. Девять с половиной, не так ли? Как насчет нижнего белья?

— Узкое, в обтяжку, — сказала Джулия. — Осталась только пижама.

— Никогда их не носил.

Уайлд застегнул двубортный пиджак и оглядел себя в зеркало.

— Если до Эсбьерга меня не изнасилуют, я буду считать, что мне очень повезло.

Молодой человек упаковал клетчатый костюм:

— Что мне делать с вашей старой одеждой?

— Можете взять себе и носить дома, — предложил Уайлд.

— Уже половина третьего, Джонас. Нам надо торопиться.

Они взяли такси до Ливерпуль-стрит. Он поцеловал ее на прощание и почувствовал ее ответный поцелуй. Потом ее щеки порозовели, она отвернулась и отвела от себя его руки.

— Удачи, — прошептала она.

— Я не верю в удачу, дорогая. И знаешь что, оставь свободным вечер вторника. Я хочу пригласить тебя на ужин.

Глава 9

Уайлд всегда любил Северное море, даже в его самых худших ипостасях. Затаенная сила, прорывавшаяся в его мелких и крутых волнах, чем-то напоминала ему его собственный характер. В этот вечер море было абсолютно спокойным, пожалуй, таким он никогда его не видел. Ночь выдалась на редкость теплой, особенно для февраля, в небе не было ни облачка, и луна светила ярко и чисто, словно в тропиках. Сидя в застекленной галерее с послеобеденной сигаретой, он представлял, что плывет куда-нибудь в Кейптаун или в Нассау. Он подумал, что ему совсем не мешало бы расслабиться. Раньше, оставаясь наедине с самим собой — и с Северным морем, — он никогда не чувствовал себя таким напряженным. Он прислушивался к рокоту работающих где-то внизу машин, чувствуя, как мощь корабельных двигателей пронизывает своей вибрацией все судно. Он решил, что овладевшее им беспокойное чувство не имеет никакого отношения к заказанной ему работе. Подобные совпадения бывали и раньше; к тому же он вряд ли поймет, что происходит, если будет предаваться бессмысленной тревоге. В самом по себе задании тоже не было ничего такого, что могло бы вызывать беспокойство. По крайней мере, на первый взгляд ликвидация Гуннара Моеля казалась не более чем легкой прогулкой. Он не мог позволить себе роскошь углубляться в скрытые мотивы, которые стояли за этой миссией. Он должен был верить, что Шведский Сокол сам поставил себя в положение, которое представляет угрозу для Великобритании, и что, ступив на скользкую тропу, он прекрасно понимал, к чему может привести такой поступок.

Личность Моеля являлась для него загадкой, которую ему удастся решить только после приезда в Копенгаген. И все-таки что-то продолжало его тревожить. Ему уже случалось испытывать это чувство раньше, иногда он даже спрашивал себя, не сдают ли у него нервы. Например, вчера утром на какое-то мгновение он просто испугался, но потом без труда расправился с убийцей Кайзерита, проявив свое прежнее мастерство и хватку. Ему пришло в голову, что, может быть, он просто-напросто не любит перемен. В течение последних десяти лет он привык работать по-своему, не придерживаясь жесткого графика, как он работал с Балвером, Стерном и Рэйвенспуром. Ему давали место, имя, и больше ничего. Время и способ действия он выбирал сам; его секретным оружием было неистощимое терпение при разработке плана и стремительность в его реализации. Для отхода он использовал испытанные пути и полагался на группу поддержки. Других альтернатив у него никогда не было. Но теперь власть в отделе сменилась, и Мокка считал, что именно он, а не исполнитель должен принимать решения.