Жан Брюс - Тревожное ожидание Страница 10

Она нетерпеливо махнула рукой:

– Не имеет значения.

Мендель дал ей сигарету, зажег спичку.

– Садитесь.

– Я предпочитаю...

– Я не могу допустить, чтобы стояли.

Он послушно опустился на стул по другую сторону камина. Она пошевелилась, сделала несколько затяжек. Задумчиво произнесла:

– Это сложно.

Это он прекрасно понимал. Они не доверяли друг другу. Он предложил:

– Рассказывайте первая. Вы... Как это сказать?.. – Потом поправился: – Я беглец. Точнее, дичь, на которую идет охота. А вы нет. Я рискую больше, чем вы...

Эстер секунду подумала, потом посмотрела ему прямо в глаза:

– А если вы не Мендель?

Стефан нервно затянулся и так же нервно ответил:

– Не говорите глупости. Если бы я был не Менцель, то пришел бы сюда не один и сейчас вас бы уже везли в какое-нибудь укромное место...

Он замолчал, глядя на тлеющий кончик сигареты, потом поднял глаза и мягко добавил:

– Я ведь тоже не уверен, что вы не играете комедию...

Эстер побледнела, выпрямилась, но сразу же откинулась на спинку дивана.

– Так мы ни к чему не придем, – сказала она. – Ну где же Артур?

Менцель решился. Чем он рисковал?

– Я вылез из окна гостиницы примерно в час десять. Меня пытались отравить... К счастью для меня, в номер забежала кошка и попробовала мой ужин раньше меня. Я видел, как она тут же сдохла...

Эстер стала белее мела и приподнялась, задыхаясь от ужаса:

– Но тогда... О Господи!.. Я не могу вам объяснить, это слишком долго... Я должна была позвонить вам в гостиницу ровно без десяти два и вызвать вас, чтобы помочь Артуру... чтобы он мог увидеться с вами. Служащий сказал, что вы ушли... Съехали, не оставив адреса...

Менцель бросил свою сигарету в огонь камина и принялся грызть ногти.

– Они уже знали, – пробормотал он.

Эстер срывающимся голосом проговорила:

– Тот служащий работает на ваших врагов. Артур бросился прямо в волчье логово...

Это было очевидно, и он не нашел ничего, чтобы утешить ее. Растерявшись, он встал и сказал:

– Я ухожу. Я не хочу, чтобы из-за меня с вами случилось несчастье...

Он был уже у двери, когда она окликнула его:

– Не валяйте дурака. Это ничего не даст... Я тоже не хочу...

У нее перехватило горло. Менцель обернулся и взглянул на нее с глубоким состраданием.

– Мои соотечественники причинили вам много горя. Я с радостью отдал бы жизнь, чтобы вы стали такой, какой были прежде. Вы... вы такая красивая...

Он сильно покраснел, понимая, что ведет себя как дурак. Она вздрогнула. От лица отлила кровь.

– У меня нет политических убеждений, – сказала Эстер глухим голосом, – поэтому я не питаю ни к кому ненависти... Тех, кто им верит, можно упрекнуть только в глупости... А глупцы – те же калеки... Вы же не ненавидите меня только за то, что я хромая...

В ее расширившихся от волнения глазах заблестели слезы.

– Останьтесь, – добавила она. – Артур мне никогда не простит... Оставайтесь у нас, сколько захотите. Мы ведь в Триесте, в свободном городе. Ваши враги не могут вломиться в этот дом, чтобы силой похитить вас.

Он вернулся.

– Ваш брат вам все рассказал?

Эстер кивнула головой и отбросила назад тяжелую массу волос. – Да, перед тем как уйти.

Менцель снова сел.

– Через дверь моего номера он говорил мне о Франце Халлейне... – Я знаю, – подтвердила она. – Они убили его, и Артур считает, что им удалось заставить его все рассказать...

Менцель неопределенно махнул рукой. Со смертью этого человека он уже свыкся. Он видел слишком много смертей, слишком много слышал о смерти, чтобы чья-то смерть могла его долго волновать. За годы войны понятие «смерть» затерлось от частого употребления и потеряло свой смысл. Сам он боялся не столько смерти – его пугали пытки, иногда предшествующие ей. Он обладал гиперчувствительностью к боли, с которой не мог бороться. Менцель никогда не мог решиться войти в кабинет дантиста, а от одной мысли об уколе ему становилось плохо за несколько часов... Он ничего не мог с этим поделать.

– Снимайте плащ.

Увидев, что он повесил влажную одежду на спинку стула, она хотела запротестовать, но передумала. В подобных обстоятельствах забота о мебели не имела значения. Он кивнул на бутылку коньяка, стоявшую на низком столике.

– Можно?

– Конечно. Простите, что не догадалась вам предложить.

Эстер посмотрела, как он наполняет стакан Артура, и спросила:

– Что вы собираетесь делать?

Он выпил, поставил пустой стакан и пожал плечами:

– Не знаю. В конце концов, я ищу одно: приличное положение. Я готов работать на любого, кто захочет меня нанять.

Она, казалось, была разочарована:

– Вы пассивный...

– У меня нет убеждений. Как и у вас...

– Я другое дело. Мне нечего принести в этот мир.

– А то, что могу принести в мир я, некоторые уже имеют.

Она выдержала паузу. Ее голос стал еще более мелодичным.

– Я знаю, – сказала она. – Тогда вы должны дать это тем, кто этого не имеет...

Он удивился:

– Зачем?

– Чтобы восстановить равновесие. – И тут же добавил: – Если, конечно, вы не желаете новой войны.

Он вздрогнул:

– Нет!

Сколько ужаса было в его голосе! Она улыбнулась:

– Вы меня успокоили. Тогда вам нельзя колебаться... Равновесие сил – единственная гарантия мира, которую могут получить люди. Если русские действительно владеют секретом «летающих тарелок», то могут поддаться искушению в любой момент начать непоправимое. То же самое может случиться в противоположном случае. Оба блока слишком боятся друг друга... Страх плохой советчик...

На лице его читалась неуверенность.

– Не знаю, правильно ли поддерживать равновесие, – ответил он. – Я в этом вовсе не убежден. Оба блока продолжают существование... Пусть уж они столкнутся и победит сильнейший! А потом будет мир...

Она запротестовала со сдерживаемой яростью:

– Вы рассуждаете, как ребенок! Два блока, говорите? Ладно... Допустим, американцы или русские начали войну и одни полностью победили других и заняли столицу врага... Разве это урегулирует проблему четырехсот миллионов китайцев, пятисот миллионов индусов и стран Арабской лиги? Смотрите, какие массы останутся неподконтрольными, отвергающими всякую ассимиляцию... Нет, поверьте мне, следующая война не будет последней... До тех пор, пока на Земле останутся хотя бы два человека, они будут драться между собой... Все животные борются между собой, чтобы выжить. Таков закон природы. Неудобство в том, что люди стали цивилизованными, испорчены моралью, а цивилизация и мораль плохо сочетаются с борьбой за выживание... Если подумать пару минут, то кажется чудовищным и бессмысленным, что на Земле опять может разразиться война... Однако это факт...

Она замолчала, вся дрожа, потом вдруг взорвалась:

– Да перестаньте вы грызть ногти! В конце концов, это отвратительно!

Он стал красным, как помидор, спрятал руку под пиджак и неуверенным голосом спросил:

– Что вы хотите, чтобы я сделал?

Она смотрела на часы. Почти три, а Артура все еще нет. Совладав со своим беспокойством, она ответила:

– Я не могу ничего хотеть от вас. Вы должны решить сами... Пока будет сохраняться баланс сил, пока ни одна из сторон не сможет быть уверена, что сумеет раздавить другую с относительной легкостью, мир сохранится! А даже пять лет, выигранных для мира, стоят трудов, поверьте мне...

Он встал и повернулся к ней спиной. Она подумала, что он очень нескладный, сутулый, с покатыми плечами, одет безвкусно...

– Я не герой, – сказал он глухим голосом, – и боюсь физической боли... Если бы я мог прийти к русским, все наверняка прошло бы хорошо... А так...

Она мягко возразила:

– Русским вы не нужны. Доказательство – они пытались вас убить сегодня вечером. Они повторят свою попытку. Единственное, что их интересует...

Она замолчала, чтобы не напугать его еще больше. Но он угадал ее мысль.

– Я даже не уверен, что сумею восстановить по памяти чертежи «летающего диска». Я ведь работал только над двигателями.

Менцель медленно повернулся. Шрам, пересекавший его левую щеку, стал фиолетовым.

– Думаю, их в основном интересует двигатель.

Эстер в очередной раз посмотрела на часы.

– Я страшно волнуюсь, – прошептала она. – С Артуром явно что-то случилось.

– Из-за меня...

Она с жалостью взглянула на него:

– Нет. Вы не заставляли его ввязываться в эту авантюру... Каждый должен сам отвечать за свои поступки... только за свои...

Менцель сделал к ней несколько неуверенных шагов.

– Я не знаю, что такое любовь, – сказал он сдавленным голосом, – но с сегодняшнего вечера понял, что она должна быть похожа на вас... Я сразу представил вас именно такой...

Эстер закрыла глаза, и ее щеки немного порозовели.

Он добавил уже другим, почти будничным тоном:

– Позвоните в миссию США и скажите, чтобы они приехали за мной сюда...

Она повернулась, протянула руку и сняла трубку телефона. Ее прекрасное лицо ничего не выражало, и Менцель подумал, что оно было точно таким, как если бы он попросил позвонить на вокзал и узнать расписание поездов.