Операция «Феникс» - Прудников Михаил Сидорович Страница 10

Именно дед пробудил в Гансе интерес к суровой стране на Востоке. От него он научился самым обиходным русским оборотам речи.

— Мой тебе совет, Ганс, — говорил дед, — учи этот язык. Будем мы с русскими врагами или друзьями — он тебе пригодится. Ты приобретёшь капитал на всю жизнь.

Тётка Гертруда не раз говорила, что Ганс унаследовал характер отца — военного инженера: его трезвость суждений, его страсть к точным наукам (по физике и математике Ганс получал всегда отличные оценки), его основательность. Если Ганс брался за какое-нибудь дело, он стремился познать его до конца. Так произошло и с русским языком. Ганс не мог остановиться на полпути, ему хотелось овладеть русским языком в совершенстве.

После школы Ганс поступил на радиозавод. По вечерам четыре раза в неделю он посещал курсы русского языка при обществе дружбы ГДР — СССР. Через два года Ганс уже читал в подлиннике Чехова, Толстого, Горького. В Доме дружбы на Фридрихштрассе, 75, Ганс стал своим человеком: он помогал устраивать вечера, концерты, встречи. У него было много знакомых среди советской колонии в Берлине. Однажды за активную работу в обществе его премировали бесплатной туристической поездкой в СССР. Наконец он увидел страну, о которой столько читал и слышал.

— Ну, как, — допытывался дед, — небось там нас, немцев, до сих пор не любят, а?

— Нет, — ответил Ганс, — я этого не почувствовал.

— Гм, — усомнился дед, — может, из вежливости не показывают. А впрочем, я же говорил тебе, что русские — народ великодушный.

Потом случилось то, о чём Ганс и не смел мечтать. Как-то в правлении общества ему предложили поехать учиться в Москву.

— Какую специальность вы хотели бы избрать?

— Физика.

— Тогда готовьтесь к вступительным экзаменам. Есть место на физическом факультете МГУ.

Окрылённый Ганс засел за учебники. Осенью он был в Москве и по нескольку раз в день вынимал из кармана студенческий билет: неужели это случилось с ним наяву, что он, Ганс Кушниц, студент одного из самых крупнейших и прославленных университетов мира?

Теперь, сидя в комнате отеля, Ганс в который раз вспоминал эти подробности своей короткой биографии. В номере было тихо, казалось, в гостинице нет ни души. Но Ганс знал, что стоит ему выйти в холл, как откуда-то бесшумно появятся немногословные здоровяки с подбородками боксёров и препроводят обратно в номер. Ганс недоумевал, почему его содержат под арестом. Разве он недостаточно ясно дал понять, что не может иметь с ними никакого дела. Что ещё они хотят от него?

— Послушайте, — пригрозил он толстяку, называвшему себя Кларком, — если вы меня не выпустите немедленно, я разобью окно и позову полицию.

В ответ Кларк весело рассмеялся, а потом уже серьёзно посоветовал:

— Не делайте глупостей. Окна выходят на глухой двор, и вас всё равно никто не услышит. И потом — неужели вы думаете, что мои люди позволят вам это сделать.

— Но меня наверняка разыскивает тётя. Она уже, наверное, позвонила в полицию.

— Не волнуйтесь. Это мы тоже предусмотрели. Ваша тётя знает, что вы с приятелем уехали отдыхать в Альпы.

Ганс чувствовал полное бессилие. После беседы Ганс в тупом состоянии валялся на постели.

Вдруг в номер бесшумно вошёл детектив: он принёс поднос с ужином, бутылку виски, лёд, содовую и блок сигарет.

— Не нужно ли что-нибудь ещё? — вежливо осведомился он.

Ганс ничего не ответил. В тот же вечер он напился до бесчувствия. Первый раз в жизни.

Утром Ганс долго не мог понять, где он и что с ним происходит. Морщась от головной боли, он осмотрел из-под полуприкрытых век номер. Наконец вспомнил всё и застонал от отчаяния. Как же он так мог влипнуть? Где и когда он совершил первую ошибку, повлекшую за собой серию других и в конце концов приведшую его в этот номер?

Пожалуй, всё началось три года назад, когда, вернувшись в Берлин на летние каникулы, он впервые поехал в Западную зону навестить тётку Гертруду. Дела у её мужа шли, видимо, неплохо: тётка жила в большой квартире в лучшем районе города; она разъезжала в собственном «фольксвагене», он, отправляясь на службу, садился в «мерседес». Гансу были искренне рады. Детей у тётки Гертруды не было, всю скопившуюся материнскую нежность она тратила на племянника.

Но, пожалуй, главное началось не с тётки, а со знакомых её мужа. Один из них — пожилой, лысый, с тонкими бледными губами, узнав, что Ганс только что вернулся из Москвы, воскликнул:

— О, это любопытно. Расскажите нам о России. Как там?

Лысого интересовало всё: и как в России относятся к немцам, — и каков уровень жизни в Москве, и что Ганс думает о советской молодёжи. Ганс был польщён, что нашёл столь благодарного слушателя.

— Ну и как вы оцениваете успехи русских в борьбе за мир? — допытывался новый знакомый.

— Пока ещё я плохо знаю Россию, — отвечал Ганс. — Но в Москве я всё-таки скучаю по дому.

— Правильно! — воскликнул лысый. — Истинный немец должен быть прежде всего патриотом. Кстати, был бы рад видеть вас у себя дома. Заходите завтра ко мне пообедать.

В доме лысого Ганс познакомился ещё с одним человеком — весёлым, общительным и ещё довольно молодым. Ганса он называл не иначе, как наш «московский друг».

Новые знакомые спорили о будущем единой Германии, о национальных чувствах немцев, восхищались Штраусом и ругали Брандта. Гансу нравилось, что эти люди, как тогда ему казалось, принимают беды Германии близко к сердцу, как свои личные.

— Ганс, что вы думаете о разделении Германии? — спросил его лысый.

Ганс ответил, что принимает это как свершившийся исторический факт, как расплату за ошибки прежних правителей Германии.

— Но когда-то это ненормальное положение должно кончиться, — возразил хозяин дома. — Согласитесь, что всякое наказание должно иметь свой предел.

— Вы правы, — согласился Ганс. — Возможно, в ближайшем будущем Германия снова станет единой.

— Но каким образом это произойдёт?

Ганс пожал плечами. По этому вопросу у него не было определённого мнения.

— А я вам скажу, — вмешался в разговор весельчак, — что русские никогда не допустят воссоединения. Это должны сделать сами немцы — и никто другой.

— Да, да, — поддержал его лысый, — несмотря на разделяющие нас границы, мы здесь, в Федеративной республике, и вы там, в Восточной зоне, должны всегда помнить, что мы — единая нация, единая семья.

Ганс решил, что его новые знакомые приятные люди, и, когда они попросили его передать пакет их другу, работающему в посольстве ФРГ, посчитал, что отказать им в этой, в сущности, пустяковой просьбе неудобно.

Потом он стал навещать тётку Гертруду каждое лето, и каждое лето встречался с друзьями. Их по-прежнему интересовало всё, что касалось его жизни в Москве, и Ганс не видел ничего предосудительного в том, чтобы удовлетворить их любознательность. Не видел он ничего плохого и в том, чтобы выполнить их мелкие просьбы, касавшиеся передачи в Москву посылок и писем.

Когда через неделю после возвращения из Москвы с дипломом Ганс поехал навестить тётку Гертруду, в её доме он встретил своих старых друзей. Он с гордостью сообщил, что через месяц едет в Москву на постоянную работу в СЭВ.

Его горячо поздравляли. Весельчак поднял за Ганса тост и пожелал ему успехов.

— Да, Ганс, — сказал он, — надеюсь, ты веришь, что здесь сидят твои друзья, которые искренне гордятся тобой.

В конце вечера весельчак пригласил Ганса к себе в гости, сказав, что сам заедет за ним. И действительно, назавтра в точно назначенное время весельчак заехал за ним в чёрном «мерседесе». Через четверть часа «мерседес» остановился у «Отеля № 9». Ничего не подозревавшего Ганса провели на служебную квартиру разведки.

Тут он впервые встретился с Кларком.

— Так вот, Кларк, — начал Лейнгарт, закрывая папку с материалами на Ганса Кушница, — насколько я помню, вы собирались использовать его в качестве связника с вашим московским агентом, а также в качестве одного из технических руководителей операции.