Джеймс Донован - Незнакомцы на мосту Страница 11

В половине третьего дня я первый раз посетил Абеля в камере предварительного заключения федеральной тюрьмы, занимающей не очень-то импозантное, но вполне отвечающее своему назначению здание на Уэст-стрит в Манхэттене. Я прошел через управляемые электрическими приборами тюремные двери и расписался в журнале (лишь один заключенный пытался совершить отсюда побег — и то неудачно).

Во время этой второй встречи казалось, что Абель чувствует себя свободно в обществе адвоката, назначенного ему судом.

Когда он сел, я сказал:

— Не хочу порождать ложных надежд, но полагаю, что начало было положительным.

Затем я сообщил ему о содержании полученных мною писем, о телефонных звонках и о том, что пресса, освещая мое первое интервью, отреагировала позитивно.

— Я убежден, Рудольф, что вам принесет пользу такая присущая американцам черта, как стремление действовать по справедливости. Ведь каждый американец хочет, чтобы дело любого человека, независимо от того, кого он представляет, было рассмотрено объективно.

Он ответил:

— Я знаю. Я ведь прожил в Америке долгое время. Но меня беспокоит «желтая пресса».

Затем я заговорил о тех шагах, которые предпринимаю в настоящее время, и сказал, что в соответствии с нашей договоренностью о защите с достоинством я не хотел бы, чтобы он появлялся в суде или чтобы его фотографировали до тех пор, пока он не будет выглядеть наилучшим образом. Это означало, что ему необходима новая одежда. Я записал его размеры и сказал, что куплю ему весь комплект одежды — от ботинок до шляпы.

— Какой костюм вы хотели бы? — спросил я.

— Представляю это на ваше усмотрение, — ответил он и затем, улыбаясь, добавил: — Может быть, мне следует выглядеть, словно я юрист с Уолл-стрит? Пожалуй, купите мне серый фланелевый костюм с жилетом.

Мы оба рассмеялись, однако я и в самом деле полагал, что его костюм должен быть примерно таким.

Далее мы занялись обсуждением перечня вопросов, который передали мне репортеры. Мы договорились с Абелем, как следует отвечать на эти вопросы.

Я рассказал Абелю, что думаю сдать все его вещи, включая и картины, на склад. Он подписал документ, уполномочивающий меня обращаться с его вещами по моему усмотрению. Он оказался настолько проницательным, что спросил меня, следует ли ему подписывать этот документ именем Эмиль Р. Голдфус, под которым он снимал свою бруклинскую студию.

— Может быть, — сказал он, — мне лучше придерживаться формулировок обвинительного акта и написать «известный также как Марк и Рудольф И. Абель»?

— Не стоит этого делать, — ответил я. Я обсуждал уже этот вопрос с прокурором Муром, и мы решили, что, поскольку, арендуя студию, Абель подписывался как Эмиль Голдфус, проще будет, если он и впредь будет подписываться так же.

Затем я задал ему вопрос, не хочет ли он, чтобы я связался с советским посольством в Вашингтоне в надежде получить официальное заявление о его статусе, а может быть, и требование о признании неприкосновенности его личности. Пока что позицию посольства можно было выразить фразой: «Нас это дело не интересует». Я сказал Абелю, что, по моему мнению, нам не следует предпринимать такой попытки, во всяком случае, я не вступлю в контакт с советским посольством До тех пор, пока не проконсультируюсь с соответствующими Должностными лицами США. Я заверил Абеля, что стараюсь действовать осторожно, с тем чтобы избежать ситуации, чреватой конфликтом между моим долгом адвоката по отношению к нему и моим долгом американского гражданина. Я пояснил, что подобная ситуация может обернуться и против самой защиты. Работники советского посольства, узнав о моем прошлом из газет, вероятно, рассматривают меня как «подставное лицо» ФБР и наверняка сочтут мои попытки установить с ними контакт по этому вопросу частью «заговора» США, направленного на то, чтобы поставить СССР в затруднительное положение.

— По-моему, Рудольф, ваша страна уже списала вас со счетов как разведчика, — сказал я, — и вы должны полагаться только на себя.

— Я не согласен с вами, — резко возразил он, — меня не «списали со счетов». Безусловно, они не могут проявлять явную заинтересованность в этом деле. Таково традиционное правило моей работы, и я должен принимать это как должное. Однако меня не «списали», и мне неприятно, что вы так говорите.

Это было самым серьезным разногласием между нами. Тем не менее Абель сказал, что он пришел к точно такому же выводу относительно возможности установления мною контактов с советскими представителями в США. Я выразил предположение, что смогу добиться почти таких же юридических результатов, заявив в подходящий момент, что обвинение считает Абеля полковником советской разведки и что, хотя мой клиент не сделал подобного признания, защита в интересах дела готова признать это утверждение обвинения за истину. Коль скоро этот шаг не будет содействовать успеху ходатайства о прекращении дела по причине неприкосновенности личности обвиняемого, мы все же, вероятно, рискнем сделать его, если присяжные признают Абеля виновным. Мы пойдем на это только в том случае, если это будет в интересах Абеля в момент вынесения приговора или обжалования.

Мне показалось, что мои соображения он считает приемлемыми. На этом мы расстались. Наша беседа продолжалась два часа.

Из мрачного здания федеральной тюрьмы я отправился через мост в бруклинскую студию Абеля. Там царил беспорядок. Репортеры и фотокорреспонденты впервые увидели убежище Абеля, которое со дня его ареста находилось под замком и охранялось.

Суббота-воскресенье, 24–25 августа

Два этих дня я посвятил делу Абеля и вместе с тем нашел время, чтобы заняться делами нескольких менее известных, но все же преуспевающих моих клиентов из числа бизнесменов. Кое-кто в нашей юридической фирме считал, что мы потеряем многих консервативно настроенных клиентов из-за того, что я защищаю русского шпиона. Я не разделял подобных прогнозов и не скрывал этого. Однако по крайней мере один из партнеров фирмы предупредил о своем возможном выходе из дела. Почта принесла хорошие известия. Мы получили несколько редакционных статей из иногородних газет, в которых положение полковника сравнивалось с положением солдата, выполняющего опасное задание и служащего своей стране. Одна статья (из сан-францисской «Кроникл»), присланная мне моим старым другом Ролло Феем, положительно отзывалась о назначении меня защитником. «Кроникл» писала:

«Донован будет выполнять эти обязанности (защищать Абеля) как свой «общественный долг». Такая оценка, учитывая характер преступлений, в которых обвиняется подсудимый, на первый взгляд может показаться нелепой натяжкой. Однако, если разобраться, она полностью соответствует свято чтимому американцами принципу, провозглашающему, что любой преступник, не исключая и коммунистических шпионов, имеет право на самое справедливое публичное разбирательство в суде».

В редакционной статье приводились мои высказывания на пресс-конференции относительно Натана Хейла, а также о том, что я надеюсь, что руководство США также располагает людьми такого же ранга, выполняющими подобные задания. Статья заканчивалась следующим выводом:

«Конечно, Донован не имеет шансов выиграть это дело. Несомненно, он знает это так же, как и полковник Абель. Однако выступление такого юриста по такому делу определенно будет способствовать росту престижа американского правосудия во всем мире. В то же время холодная реальность умерит неприязнь американцев к не очень привлекательной, но необходимой профессии разведчика».

Наиболее нервные из моих партнеров тут же начали рассылать фотокопии редакционной статьи из «Кроникл» всем важным клиентам нашей фирмы.

Вторник, 27 августа

Когда мы встретились с Абелем днем для того, чтобы рассмотреть состояние дел на данный момент, а также планы на будущее, у него было хорошее настроение. Он сказал — и это была не просто шутка, — что не один я проявляю интерес к его защите, пояснив, что, несмотря на то что находится в одиночной камере в условиях «режима максимальной безопасности», ему все же удалось получить советы юридического характера от других заключенных. Заключенные передали ему даже точные выдержки из других дел, которые могли служить прецедентом. Он показал мне «записку по делу», тайком переданную в его камеру. Она была составлена очень тщательно. Судя по цитатам и юридическим положениям, приведенным в записке, ее авторы имели большой опыт (несомненно, личный) в области уголовных дел. Они изъявляли готовность предоставить Абелю бесплатную консультацию «тюремного юриста». Хотя большинство заключенных были настроены весьма патриотично и раньше весьма недружелюбно относились к американским коммунистам, находящимся в тюрьме, полковник явно завоевал симпатии обитателей тюрьмы.