Лев Прозоровский - Охотники за прошлым Страница 11

Пусть Павел протянет с ответами хотя бы три дня – это не должно вызвать подозрений: человек приезжий, сам еще толком ничего не знает, а старается лишь в надежде на хороший гонорар. Кстати, как он держится?

– Очень спокойно.

– Вернемся к делу. Что вы думаете о совпадении: вишневые «Жигули» в заповеднике и вишневые «Жигули» в кемпинге Янтарного?

– Я уже сделал в блокноте пометку, Виталий Иннокентьевич. Проверить не составит большого труда. Мы, не беспокоя молодых людей, запасемся их фотографиями и, покажем директору заповедника. Перемешаем карточки с другими лицами, пусть выбирает.

– Если автомобилисты будут опознаны, в деле появится еще один участник – лесник Розенберг. Кое о чем я уже договорился. В Латвии и Литве проверят архивы соответствующих министерств. Если даже он умер, какие-то документы остались. Но есть и другое – по нашей просьбе товарищи в Тюмени нашли бывшего литовского партизана Антанаса Марцинкявичуса и допросили его.

– Я, Марцинкявичус Амтанас Игно (Игнатович), 1914 года рождения, член КПСС с 1945 года, вдовец, постоянно проживаю в гор. Тюмени. Родился и до 1978 года жил в гор. Янтарном. По существу заданного мне вопроса могу сказать следующее.

Наш партизанский отряд был создан вскоре после разгрома гитлеровцев под Сталинградом. Я был назначен начальником штаба отряда. Ввиду слабой вооруженности и отсутствия связи с паневежскими партизанами мы ограничивались отдельными актами диверсий против оккупантов: нападения на мотоциклистов, минирование шоссе, поджоги складов и т. д. Так продолжалось до лета 1944 года. К этому времени на территории Литвы уже действовало объединенное партизанское соединение, связанное с народными мстителями Белоруссии и штабом партизанского движения в Москве.

К осени на запад потянулись первые части, которые Гитлер отзывал для обороны рейха. По главным автомобильным магистралям двигались стрелковые, артиллерийские и танковые полки. По боковым дорогам, в частности, приморским, шли вспомогательные службы, госпитали, тыловые штабы и т. д. До того, как такой части вступить в какой-либо приморский городок, его тщательно готовили, – прочесывали соседние леса, угоняли население, сжигали отдельные хутора, в которых могли бы найти защиту партизаны.

Перед самым освобождением Риги – это было 10 или 11 октября 1944 года – в Янтарное вошла какая-то небольшая, но очень строго охраняемая часть. Пленный, которого мы захватили ночью, рассказал, что она находится в непосредственном подчинении штаба всей группы армий, действующих в Прибалтике. За день до прибытия части в городок приехали эсэсовцы на мотоциклах, стали охотиться за людьми. Но люди уже ушли к нам, в лес. На весь городок, кроме старосты, осталось четыре старика, десятка два мальчишек-подростков да лесник Розенберг. Охраняемая Розенбергом лесная территория кончалась у городской черты, поэтому он жил в Янтарном, правда, на отшибе, на самой окраине. Мы Розенбергу не доверяли. Мать у него была немка, и, когда в начале войны в Прибалтику пришли гитлеровцы, он стал носить фамилию матери, хотя до этого у него была другая фамилия. Какая – мне неизвестно. Как показали дальнейшие события, опасения насчет Розенберга не подтвердились: он знал местонахождение нескольких наших баз – одна даже была расположена на его участке, – но гитлеровцам эти места не назвал, иначе бы они пришли к нам.

Эсэсовцы-автоматчики обыскали весь городок, застрелили стариков, которых нашли, а затем устроили облаву на детей. Удалось поймать 14 мальчишек. Их посадили в крытый грузовик. Староста стал спрашивать: – а что сказать родителям, когда они вернутся из леса? Офицер, руководивший этой акцией, смеясь, ответил: Скажи, что мы их эвакуировали в безопасное место. Эти слова слышал Ионас Гедравичус, мальчишка, который прятался на чердаке, в двух шагах от фашистов. Он же слышал, как офицер приказал по-немецки Розенбергу, – садись, показывай дорогу, где нет партизан. Это было днем. Розенберг побледнел, испугался, но сел третьим к шоферу, и они уехали. Больше мы наших мальчишек не видели. Розенберг вернулся в городок к вечеру. Партизанам уже сообщили обо всем случившемся. Мы, когда стемнело, пришли к Розенбергу, благо дом его стоял на отшибе. Увидя нас, он замахал руками: Уходите скорей! Сейчас ко мне должны приехать фашисты, будут здесь жить. Когда мы спросили его насчет ребят, он заплакал и сказал: Я ничего не знаю, немцы высадили меня на дороге.

Мы отошли от дома, спрятались в лесу, стали наблюдать. И действительно, вскоре на шоссе показались желтые фары – к дому Розенберга двигались три машины: головная и замыкающая «оппель-капитан», а средняя – небольшой автобус, глухой, без окон. Двор у Розенберга был просторный. Все три машины свободно разместились в нем. Немцы, поставив у машин часового, вошли в дом. Всего вместе с часовым их было шесть человек.

Нас было пятеро. Командовал группой я. Создавалась обстановка исключительно удобная для внезапного нападения. Я принял решение: всем скрытно подойти к забору, снять часового автоматной очередью, а когда встревоженные гитлеровцы выбегут из дома, уничтожить их гранатами, поджечь машины и быстро уходить.

Но мы не успели ничего сделать, потому что в это время нас нашел связной из штаба отряда. Он передал мне приказ командира: всем уходить в лес, в укрытие – в 22 часа на городок Янтарное будет совершен налет советских штурмовиков. Это сработало наше донесение, посланное накануне, о прибытии в городок специальной части, усиленно охраняемой эсэсовцами.

На моих часах было 21.30. Мы ушли в лес и вернулись, когда взрывы бомб прекратились. Дом лесника Розенберга горел. Немцы суетились, бегали по двору. Начали что-то выгружать из автобуса, один даже стал копать лопатой землю, потом они вручную откатили «оппель», который загораживал выезд, погрузили в него два каких-то ящика. Тут мы дали несколько очередей, и они успокоились.

Я долгое время думал, что Розенберг погиб во время бомбежки или при пожаре. Но летом 1978 года случайно встретил его в Янтарном, на базарной площади. Хотя Розенберг сильно постарел, изменился, но я узнал его сразу. Я хотел подойти к Розенбергу и расспросить, каким чудом он остался жив.

Но он, узнав меня, нырнул в толпу и скрылся.

Вот все, что я могу сообщить.

– Привет, старик! Ну, как наши дела?

Оторвавшись от молодой веселой компании, которая, распевая песню, двигалась развернутым фронтом по пляжу, бородач подошел к Павлу Ивановичу. Тот, сидя на корточках, рассовывал готовые фотоснимки по конвертам. Куда три, куда пять, а групповых – и по десятку. Вложив, надписывал на каждом конверте фамилию получателя.

– Ты, друг, больно быстрый, – обернулся Павел Иванович. – Ведь я целый день на работе и, кроме того, сам приезжий. Среди старых горожан знакомых имею мало. Раздобыл пока два адреса – продавщицы и вдовы. Скульпторшу принесу завтра.

– Ну давай хотя бы эти. – Бородач схватил бумажку с адресами, не глядя сунул в джинсы и помчался догонять свою компанию. Не такой реакции ожидал Павел Иванович.

Дело в том, что скульпторша действительно оказалась несколько странной. Как удалось узнать, к ней приезжал член правления Союза художников, ей предлагали комнату в Доме творчества в Паланге, но она решительно отказалась. Заявила, что хочет работать только в Янтарном! Поэтому адрес ее решили попридержать, проверить, как будет на эту задержку реагировать бородач. А он никак не реагировал. Схватил то, что дали, и помчался.

На следующее утро Павел Иванович вручил бородачу последний, третий адрес. Бородач немедля отсчитал из своего плотного бумажника сорок пять рублей.

– За честный труд – честный расчет, – сказал он и, помолчав, добавил: – Может случиться, что я к тебе еще разок обращусь.

Как только бородач получил последний адрес, за всеми тремя домами было установлено наблюдение. Но в первый день и во второй ни бородач, ни кто-либо другой по этим адресам не наведывался. А на третий, уже поздним вечером, те, кто следил за передвижением бородача и остальных автомобилистов, доложили майору Савину, что вся компания покинула кемпинг, чтобы больше не возвращаться. Взяли с собой все вещи. У девушек – сумки, у владельца «Жигулей» – «дипломат», у бородача – какие-то объемистые покупки. Компания довезла бородача до железнодорожной станции, посадила в поезд «Калининград – Рига», и вишневая машина умчалась по вильнюсскому шоссе.

В Риге, на перроне бородача «встретили». Это было ранним утром. Бородач взял такси, поехал домой. Уже было известно, что он живет вдвоем с матерью. До обеда бородач не выходил, наверное, отсыпался. В обед выполз на полчаса в кафе. Причем выбрал самое ближнее. И опять залез в свой дом, как сурок в нору.