Питер Джеймс - Шпионский тайник Страница 11

Уэзерби определенно производил впечатление человека, чрезвычайно собой довольного. И само его появление в комнате для допросов представило всю ситуацию в каком-то странном свете. Чрезвычайно странном. Он определенно что-то знал, и мне очень бы хотелось выяснить, что именно.

– Скажете, кто вы, черт побери, такой?

– За наркотики во Франции дают большой срок. Очень большой. Тяжелые работы. Мерзкие тюрьмы. Досрочного освобождения не бывает. За героин – минимум пять лет. Да, как минимум пять. Но столько обычно не дают. Четырнадцать, пятнадцать, может быть, меньше. Двенадцать. Нехорошо это, героин. – Он снова похлопал себя по колену. – Убийство – очень плохо. Очень. Гильотина у них до сих пор работает. Правда, редко. Дают обычно пожизненный. Пожизненный во Франции – это долго. Двадцать лет. Может, тридцать. Плохо.

Он замолчал. Надолго. Странно, но я немного успокоился. Мне уже не было так страшно, как во все предыдущие дни проклятой недели. Присутствие этого чудака действовало успокаивающе.

Но потом все началось снова. Поднялось, выворачивая наизнанку желудок. Я влип по-настоящему. И это настоящая тюрьма, а я – настоящий преступник. Школа кончилась, меня уже не поставят в угол и не высекут розгами за плохое поведение. Я не в Сандхерсте, где мне устроили головомойку за снос макета танка перед инспекционным визитом фельдмаршала. Я – наркокурьер и убийца. Суд определит мое будущее, и меня отправят за решетку едва ли не до старости. Внутри у меня все дрожало от страха, и чувства к Уэзерби накатывали волнами любви и ненависти. Ненависти за то, что это из-за него я оказался здесь, а любви – потому что он представлял собой надежду. Должен был представлять.

– Помогите мне.

Уэзерби сунул руки в карманы плаща. Втянул щеки. Чмокнул.

– Плохое место для молодого человека. Никуда не годное.

И снова замолчал. Надолго. Я ждал.

– Вы пришли туда рано. Очень рано. К сожалению. Может, и пропустили бы все, если бы пришли вовремя, в одиннадцать. А может, и нет. Стрельба. Пули. – Он достал из кармана белый бумажный пакетик и предложил мне. Там были орешки. Арахис. Я отказался. Он взял один орешек и стал не спеша его лущить. – Да, слишком много шума. Вы там сами управились. Очень хорошо. – Он положил орех в рот. Прожевал. – Не могут же все быть гнилыми. – Взялся за второй орех. – Боюсь, у вас большие неприятности. Не мне вам рассказывать. Интерпол давно уже за этой шайкой гоняется. Очень давно. Большой синдикат. Большие проблемы. Героин. Торговля оружием. Да и много чего еще. Защита у вас слабая. Судья, может быть, смилостивится. Даст за все лет двадцать. И это будет еще легкое наказание. Получите двадцать – считайте, повезло.

– И какой выход? Или вы только затем пришли, чтобы сообщить мне плохие новости?

– Дорого. Очень дорого.

– Больших денег у меня нет.

Уэзерби расколол орех пополам. Покачал головой:

– От денег пользы не будет. Денег не нужно. Нет. Совсем не нужно.

– Что же вам нужно?

И снова бесконечная пауза. Уэзерби откинулся на спинку стула – с целой пригоршней орехов. Лущил, жевал. А когда закончил, посмотрел мне прямо в глаза:

– Вы.

– Извините?

С ним вдруг случилась перемена. Трескающий орешки толстяк исчез; лицо ожило, сделалось умным и твердым, как сталь.

– Нам нужно, чтобы вы поступили на государственную службу.

– На государственную службу? Шутите?

– Нет, мистер Флинн. Не шучу.

– Хотите, чтобы я сидел в Уайтхолле? Передвигал бумажки по столу? – Я был потрясен.

– Не совсем, старина.

– Тогда что именно вы имеете в виду? И на какой срок?

– Понятия не имею, старина. Но все лучше, чем здесь. И оплата чертовски хорошая.

– Чем же я буду заниматься? Муниципальным планированием? Детским здравоохранением?

– Нет, старина. Работа в министерстве внутренних дел. В департаменте, имеющем отношение к безопасности. И речь идет не о замках и пенсиях. Служба безопасности, бывший пятый департамент военной разведки, более известный по аббревиатуре – МИ-5. Вы, конечно, слышали?

Я машинально кивнул.

– Мы считаем, что вы подойдете. Нам нужна молодежь, способная, инициативная, с драйвом. Конечно, это не накладывает на вас никаких обязательств. – Он потянулся за орешком. – Абсолютно никаких. Но лично я полагаю, что вы сочтете предложение приемлемым.

– Выбора у меня, похоже, нет.

– Хорошо. Мы вас посмотрим. Пройдете подготовку. Если покажете результат, хорошо.

– А если не покажу?

– Во Франции, старина, срока давности по убийству нет.

– Что вы имеете в виду?

– В некоторых странах существует такой порядок. Если полиция в определенный срок – скажем, пять, десять или пятнадцать лет – не предъявляет обвинение по совершенному преступлению, то преступник считается свободным. Во Франции этого нет. За вами могут прийти завтра, через шесть месяцев… или через сорок лет.

Я долго смотрел на Уэзерби. Лицо его снова расслабилось, и, казалось, кроме орешков, моего недавнего клиента ничто не интересует. Неужели это стандартная процедура в британской секретной службе? Если так, то у них там весьма странный способ вербовки.

Глава 9

Я проснулся от странного, похожего на тяжелое дыхание звука, шедшего от проложенных под полом труб, усердно закачивавших горячий воздух для поддержания температуры на заданном уровне. Тот, кто их проложил, должно быть, страдал от низкого давления. Трубы кипели.

Несколько секунд я лежал неподвижно, не хотел беспокоить Сампи, потом услышал шорох бумаги и понял, что она уже проснулась и читает, с утра пораньше заполняет мозг сентиментальными диалогами из очередного любовного романа. «О, Родни, дорогой, почему бы тебе сегодня не рассказать Мэри о нас?» – «Не могу, мой ангелочек. Дети только-только вернулись домой на летние каникулы».

Умная девушка, а читает всякую чушь. Может, ей это нужно – производит терапевтический эффект, помогает не ощущать давления работы. Сампи – специалист по импрессионистам, консультирует принадлежащий «Сотби» аукционный дом «Парк Бернет». Но в основном работает фрилансером, оценивает картины для предполагаемых покупателей. Там свои проблемы и стрессы. Никто не скажет консультанту спасибо, узнав, что картину с вазой для фруктов, за которую выложено двести тысяч долларов, написал четырехлетний ребенок.

– Доброе утро! – сказал я и, повернувшись, посмотрел на нее. По утрам Сампи выглядит просто потрясно – великое, на мой взгляд, достоинство.

Она оторвалась от книги и торопливо чмокнула меня в щеку:

– Как насчет кофе?

– Двумя руками за. А к нему – яичницу с беконом и помидором, колбасу, поджаренный хлеб, фасоль, грибы, тост, мармелад и кукурузные хлопья. – Я соскользнул с кровати и прошлепал к окну по теплому ворсистому ковролину. Развел шторы, посмотрел через тройное стекло на утренний зимний Нью-Йорк. Красное небо, морось и густой белый туман на траве и окнах припаркованных машин. Дальше, на автостраде Ван-Вик, медленно ползущая – наверное, из-за какого-то препятствия – в сторону Манхэттена вереница автомобилей, в которой выделялись мигающие красные огоньки на крыше полицейского патруля.

Я вернулся в постель, удобнее устроился на подушках и попробовал собрать разбежавшиеся мысли. Задача оказалась непростая, и чем усерднее я старался, тем больше жалел о том, что проснулся. Говорят, утро вечера мудренее. Не знаю, как насчет мудренее, но ситуация определенно прояснилась. Вот только лучше она от этого выглядеть не стала.

Сампи поднялась и отправилась в ванную. Как только дверь за ней закрылась, я потянулся к ее сумочке. Высыпал все, что было, на кровать, поднял подложку, которую сам же старательно приклеил позапрошлой ночью, вытащил из-под нее конверт, вернул на место подложку и все остальное и поставил сумку на пол.

Конверт был адресован не мне, а моему боссу, сэру Чарльзу Каннингему-Хоупу, более известному под кодовым именем Файфшир. Я знал, что он возражать бы не стал, поскольку от активной работы некоторое время назад отошел.

Беглый осмотр показал, что с конвертом, слава богу, ничего не случилось. Он был нежно-розового цвета и перетянут посередине ярко-синей ленточкой с аккуратным бантиком.

Файфшир исполнял обязанности генерального директора МИ-5 и подчинялся непосредственно министру внутренних дел, в настоящее время Энтони Лайнсу. Я познакомился с ним шесть лет назад, вскоре после того, как меня завербовал Уэзерби. Файфшир требовал, чтобы ему лично представляли всех новобранцев, которым он излагал свое видение роли МИ-5 и себя самого, и объяснял, каким образом роль новичка должна вписаться в общий строй вещей.

По причинам, определить которые невозможно – некоторые называют это химией, некоторые вибрациями, – мы сошлись с первого взгляда, и он взял меня под свое крыло. Повезло. Большинство агентов выполняли неблагодарную работу – дрянную, паршивую, грязную. Они скитались по земле, зарывались в нее, как черви и долгоносики, кроты и полевки; страдали от холода и боли; они прятались, притворялись и лгали; обитали в дешевых и дорогих отелях; у них никогда не было друзей, жен и детей, и они часто умирали в первые десять лет службы.