Анна Клодзиньская - Очная ставка Страница 11

— Я вернулся домой ночью, после двенадцати, — помедлил он, взглянув на нее исподлобья, — ты же знаешь, что у нее отдельная спальня. Утром я еще спал, когда она ушла в бар. Я не думал, что придет письмо, иначе перерыл бы всю квартиру. Теперь мне предстоит неприятный разговор. Нужно придумать что-то правдоподобное.

— Не занимайся только своей персоной, — сказала она с раздражением, — поинтересуйся мной. Мы вместе сейчас же поедем в тот высотный дом на Обжезной. У нас есть адрес, фамилия — нужно поговорить с этим человеком, иначе он не оставит нас в покое. Мне необходимо знать, кто это. Тебе говорит что-нибудь фамилия Борейко?

— Нет. Что, прямо сейчас ехать? — В его голосе она почувствовала боязнь и нежелание, что ее страшно разозлило.

— Прямо сейчас! В конце концов, это наше общее дело, а ты мужчина, хотя… — Она не находила слов от обиды.

Они молча вышли из кафе и сели в ее машину. Как и вчера вечером, Моника оставила «вольво» на небольшой площади у Обжезной. В подъезде они остановились у списка квартиросъемщиков.

— Какой номер квартиры? — спросил Казимеж, пробегая его глазами.

— Девяносто вторая.

— Пустое место. Нет никакой фамилии. Может, ты спутала номер? Хотя здесь вообще нет никакого Борейко.

— Давай поднимемся на шестой этаж.

В коридоре опять было пусто, но по всему дому сновали жильцы, доносились голоса детей, стук посуды и лай собак. Они подошли к последней двери.

— Здесь, — шепнула Моника, все больше и больше удивляясь. — Посмотри, ни таблички, ни коврика…

— Это точно та квартира?

— Конечно! Неужели он успел ночью выехать?

В этот момент открылась дверь на противоположной стороне. Выглянула какая-то женщина, посмотрела на них и спросила:

— Вы получили ордер?

Они не знали что ответить. Женщина улыбнулась и добавила смущенно:

— Я спрашиваю потому, что мы станем соседями, а здесь все знают друг друга. Хорошо, что кто-то поселится, столько времени квартира стояла пустой. Даже жалко.

— Почему пустой? — спросила Моника неуверенно.

— Ну, когда пани Коженьская умерла, то сделали ремонт, но, видно, не нашлось желающего, поэтому квартира пустовала. Хозяйка была на пенсии, долго болела, а умерла в конце декабря, перед самым Новым годом.

— Скажите, — Моника решила все же спросить, хотя Казимеж делал ей предостерегающие знаки, — а разве еще вчера здесь не проживал некий пан магистр Вацлав Борейко?

Женщина удивленно вскинула брови.

— Вчера? Пять месяцев здесь никто не живет, а если бы вчера кто-то въехал, то мы бы наверняка услышали. Борейко? Нет такого в нашем коридоре. Впрочем, пожалуйста, позвоните. Мне самой интересно, но это просто невозможно.

Казимеж, бормоча что-то под нос, нехотя нажал на белую кнопку звонка. Потом позвонил еще несколько раз — и все без результата. Жиличка из квартиры напротив удовлетворенно кивала, приговаривая:

— Конечно, я же вам говорила, никого там нет, ведь там никто не живет. Я думала, вы въезжаете в эту квартиру. А этот Борейко, он что, ваш знакомый?

— Кажется, мы перепутали этажи. — Моника натянуто рассмеялась. — Извините.

— Бывает, — ответила женщина, смотря им вслед, и пожала плечами: — Борейко? Интересно…

Казимеж не произнес ни слова, пока они не сели в машину. Только тут он пристально посмотрел Монике в глаза и сказал:

— Признайся, напилась вчера?

— Как ты смеешь?! — воскликнула она с негодованием.

— Тебя небось здесь совсем не было. И вообще, где ты достала деньги?

— Это мое дело, — буркнула она. — Клянусь тебе, что говорю правду! Я повесила на ручку двери сумку с деньгами, а кто-то на лестнице хотел меня задушить… во всяком случае помешать, чтобы я его увидела, может быть, даже узнала. Ничего не понимаю!

Она подвезла его к дому, они холодно попрощались. Моника чувствовала, что Казимеж все еще ей но верит. В глубине души она признавалась себе, что на его месте тоже, вероятно, сомневалась бы в правдивости всей этой истории, странной и непонятной.

Вечером он позвонил и сообщил, что ему наверняка письма не было, потому что Данута ведет себя как обычно, скандала не поднимает.

Он осмотрелся: в комнате все было в порядке, можно уходить. Хозяин подошел к окну, чтобы закрыть распахнутые створки, как вдруг там, внизу, на площади, что-то обратило на себя его внимание. С четвертого этажа сквер был виден как на ладони.

У скамейки, на тротуаре, с тыльной стороны киоска «Рух»[14], лежал человек. Несколько прохожих что-то возбужденно обсуждали. До него долетали обрывки фраз: «Пьяный… Так что ж из того, что пьяный?.. Какое тебе дело?.. За врачом послали?»

Из последующих реплик скупщик краденого понял, что пьяный мотоциклист сбил прохожего — того самого, который лежал сейчас на тротуаре, может быть, уже мертвый. Происшествие заинтересовало его. Не желая, однако, маячить в освещенном окне, он выключил свет, закрыл дверь квартиры на несколько искусно изготовленных замков и спустился вниз. Там он остановился в воротах, невидимый в темноте, опираясь на еще теплую от солнечных лучей стену. Смотрел и слушал.

Вокруг пострадавшего собиралась все более многочисленная толпа. Мотоциклист, красный как рак, сняв каску и поминутно вытирая потное лицо, твердил, что выпил только две кружки пива, а тот сам полез под колеса, тормозить было уже поздно. Но на него кричали, что прохожий как раз шел нормально, по тротуару, что мотоцикл неожиданно въехал туда и сбил его. В этот спор вовлекались все новые лица. Нашлось много свидетелей, каждый защищал свою точку зрения. По сути, никто не интересовался раненым или задавленным насмерть человеком — в его присутствии говорили словно не о нем.

Издалека донесся вой сирены, толпа неохотно расступилась, давая место милицейской машине. Приехала «Ниса»[15] из «дорожной»[16], видимо, ее кто-то вызвал. Машина остановилась, из нее вышел капрал, за ним сержант. Оба молодые, стройные. Один — с черными усиками, другой — с гладко выбритым, почти детским лицом.

— Прошу всех отойти в сторону, — сказал сержант. — Что здесь произошло?

Капрал присел на корточки рядом с лежавшим, дотронулся до его рук и лба, какое-то время смотрел на пострадавшего, нахмурив брови, потом встал и сказал:

— Вроде бы мертв… Вызову «скорую помощь». — Он вернулся к «Нисе».

— Этот его сбил! — закричала какая-то женщина, указывая на мотоциклиста. — Наверняка пьяный!

Сержант подошел к владельцу мотоцикла.

— Как это случилось? — спросил он.

Тот пожал плечами.

— Он сам сунулся мне под колесо, — пробурчал он. — Вот и все.

— Пожалуйста, ваши документы. И прошу пройти к машине, здесь слишком темно.

Милиционер старался говорить спокойно, чувствуя за собой недоброжелательно настроенную, экзальтированную толпу, напиравшую со всех сторон. Мотоциклист тоже это уловил и заявил категорически, что никуда не пойдет.

— Прошу вас в машину! — сержант немного повысил голос.

— Эй ты! Оставь человека! — крикнул кто-то. Из машины выскочил капрал, приблизившись к мотоциклисту, вытащил записную книжку и вдруг услышал:

— Избить его хочешь, сукин сын?!

— Люди, ведь я его даже пальцем не тронул! — воскликнул капрал скорее удивленно, чем испуганно. Он вытянул руки, показывая, что держит блокнот.

— Смотрите, стрелять собирается! Убирайтесь отсюда, чертовы мильтоны!.. Пошли прочь! Убийцы, канальи, преступники!.. — Толпа ревела, напирала, свет фонаря вырывал из темноты разгоряченные лица, яростно блестевшие глаза. Мотоциклист рассмеялся, отвел подальше свою машину, завел двигатель и уехал. Пострадавший лежал на тротуаре уже безучастный к тому, что его топчут ногами. Кто-то, сжалившись над мертвым, оттащил его подальше, на траву, под дерево, прикрыл разбитую голову газетой.

Капралу удалось забраться в «Нису». Нужно уезжать: им двоим не под силу отразить атаку нескольких сот человек. Он посигналил: сержант должен сообразить и вскочить в машину, тогда с помощью сирены у них появлялся шанс пробиться.

Вдруг он увидел, что какой-то парень бросился сбоку на капот машины и вслед за этим через дверку с опущенным стеклом влетел камень. Капрал ощутил сильный удар в голову, оглушивший его. Второй камень вывел из строя радиостанцию, третий угодил в стекло, и оно разлетелось на мелкие осколки. Мужчина в клетчатой рубашке забрался внутрь машины, схватил капрала за галстук и стал его душить. Молодой подофицер видел его злые, налитые кровью глаза и что-то кричавший широко раскрытый рот. Он уже не вслушивался в то, что тот кричит: нужно было бороться за жизнь.

Капрал попытался оторвать сдавливающие его горло руки, потом подумал: «Конец». И вдруг увидел выломанную правую дверку «Нисы». Последним усилием он сумел оттолкнуть нападавшего, тот на секунду отпустил галстук — видимо, был сильно пьян, — капрал воспользовался этим и выбрался через выломанную дверку наружу, сам потом не понимая, как ему это удалось. Прежде чем толпа сориентировалась, он уже был в глубине сквера, скрытый густым кустарником.