Борис Краевский - Когда играют дельфины… Страница 11

Придя домой после очередной встречи с Юрочкой, Родлинский быстро записал все, что узнал в этот раз, и сел за расшифровку внеочередного приказания шефа. Внимательно прочитав полученный текст, он секунду сидел, сжав виски руками.

— Что они там, с ума посходили все? Как я один буду работать, — пробормотал он, прогоняя мысль, что уже привык к Маневичу и что ему просто страшно остаться в этом чужом городе одному, без малейшей возможности отвести с кем-либо душу. Значит, Маневич на подозрении… Где, когда была допущена ошибка, в приказе не говорилось. Родлинский еще раз проанализировал события последнего месяца. В деле с Юрочкой Маневич не замешан. До этого они никаких акций по Морзаводу не проводили, а следовательно, и попасться не могли. Остается только история с Рочевым. Проклятое задание. Как ему не хотелось выполнять его, будто сердце чувствовало. Родлинский припомнил подробности. Подходов к сейсмической станции не было. Маневич предложил устроить вахтером на станцию одного старика, который иногда в свободное время чинил ему сапоги и валенки. Маневич знал за ним кое-какие грешки и был уверен, что старик не подведет… Значит, вахтер на подозрении, на подозрении теперь и Маневич. Его оставили как живца, чтобы схватить Родлинского… Фотограф почувствовал вдруг, как по его спине поползли мурашки. Скорее развязаться с Маневичем, чтобы скрыть свою связь с делом Рочева… Но как узнал об этом босс?..

Ночью Родлинский тихо выскользнул из дому. Чуть пошатываясь, он прошел по главной улице к ресторану «Версаль». У подъезда не было ни одного такси. Фотограф вошел и заказал пиво и трепангов. Официант понимающе улыбнулся и пошел, ловко обходя танцующих, к буфету. Родлинский сел поудобнее, так, чтобы в окно видны были стоянка такси и противоположная сторона улицы. Джаз, слегка фальшивя, гремел «Здесь под небом чужим». За соседним столом моряки с ленинградского танкера пили за тех, кто в море. Один из них, лаская слух Родлинского правильным произношением английских слов, напевал.

Фотограф закрыл глаза и попытался представить себя дома, на родине. Где она, его родина? Во Фриско или в Глазго, в Каире или в Мельбурне? Где-то там, где пьют виски с содой, а не водку с пивом и думают о размерах счета в банке, когда идут в кабак. Он-то уж не будет думать об этом. Его счет за последние годы приятно округлился. Что ни говори, за работу в этой проклятой стране, где каждый день можно ждать провала, хорошо платят. Он уже на грани, может быть, следы от Маневича привели к нему и в любой момент можно ждать спокойного «руки вверх» и осторожного прикосновения дула пистолета к лопаткам…

Кто-то притронулся к его плечу. Родлинский вздрогнул и замер.

— Заснули, что ли, Аркадий Владиславович? — произнес своим мягким голосом начальник Дома флота. — Идемте к нам.

— Благодарю, я на минутку, — облегченно улыбнулся Родлинский, поворачиваясь и пожимая руку. — Заработался — потянуло на пиво, да нигде, знаете, нет — поздно.

В это время официант принес заказ.

— Садитесь, за компанию.

— Что вы, меня ждут. А то пойдем? К нам только что приехали артисты из Москвы.

— К сожалению, отказываюсь.

Собеседник отошел, и Родлинский опять взглянул в окно.

У подъезда горел знакомый темно-зеленый огонек. Фотограф встал, положил деньги и быстро пошел к выходу. Уже на середине пути он вспомнил, что изображал пьяного, и начал чуть покачиваться.

В машине он бросил удивленному Маневичу:

— Домой.

Шеф еще ни разу не брал машину ночью. Что-то случилось, раз он отступил от правил.

Маневич дал газ и вопросительно посмотрел на фотографа.

— Срочное задание. Поедешь на аэродром и возьмешь человека в серой замшевой куртке и клетчатой кепке. — Родлинский запнулся. — Он спросит: «Вы по вызову?» Ответишь: «Обратный рейс порожняком». Привезешь его ко мне, — Родлинский помолчал. — Высадишь за углом, покажешь дом. Все.

Фотограф достал портсигар и размял папиросу чуть дрожащими пальцами.

«Курит, — отметил Маневич, — волнуется, что-то серьезное…» — На языке вертелся неуместный для разведчика вопрос: «Что случилось?» Маневича начало чуть потрясывать. — «Вдруг конец? Удерут, а меня оставят…» — Как бы в подтверждение этих мыслей Родлинский неожиданно протянул портсигар, чего тоже в машине не делал.

— Закури…

Маневич чуть притормозил, взял папиросу. Фотограф протянул ему свою, и красная вспышка озарила их сосредоточенные лица.

— Высади меня.

Родлинский расплатился и, чуть покачиваясь, вошел в проходной двор. Несколько секунд он смотрел вслед удалявшемуся заднему огоньку. Кровавый глазок уносил из его жизни еще одного… Он быстро посмотрел по сторонам и исчез в темноте…

В это время майор Страхов отчитывал по телефону капитана Тимофеева.

— Провалили задание. Вам что было сказано — следить за Маневичем. На кой черт, извините, вам понадобился этот загулявший моряк? Два часа держал такси? Ну и что? Вел долгий разговор и кого-то ждал в машине? Что из этого? Вы должны были установить повторяемость пассажиров Маневича… Хорошо, об этом потом. Даю указание — неослабно следить за машиной сорок семь двенадцать.

Последний рейс такси 47-12

Ночью машины почти не шли. Постовой милиционер у железнодорожного переезда разговаривал со сторожем, изредка поглядывая на часы. Вдруг загудел переговорный аппарат. Он подбежал к телефону.

— Такси сорок семь двенадцать? Не проходило. Сообщить? Слушаюсь, товарищ старший лейтенант…

Маневич подъехал к переезду, когда шлагбаум медленно опускался. Вдалеке ходил милиционер. Маневич последний раз затянулся, выбросил папиросу и нетерпеливо крикнул:

— Эй, начальник, какой там должен пройти? К самолету опаздываю.

— Настоишься, маневровый, — проворчал сторож и скрылся за будкой.

Маневич, раздраженно посмотрел на часы: нашли время маневрировать. Он поднял стекло.

«Холод собачий, с чего бы это? — подумал шофер. Его знобило, слегка кружилась голова. — Простудился, наверное, — мелькнула мысль. — Не ко времени».

Шлагбаум вздрогнул и тихо пошел вверх. Маневич еще секунду помешкал и, наконец, миновал переезд. Через несколько минут у полосатой будки остановился длинный черный «Зим».

— Трубников?

— Есть. — К машине подбежал милиционер.

— Куда?

— По шоссе, на аэродром. Говорил со сторожем переезда, спешу, мол, к самолету.

— Спасибо. Один?

— Пустой.

Марченко откинулся на сидение, и машина с места рванулась вперед. Лейтенант посмотрел на часы. Московский самолет приходил в два тридцать. Оставалось немногим менее часа. Белая в лучах фар лента асфальта терялась метрах в пятидесяти, дальше — непроглядная тьма. Марченко напряженно всматривался. Вот появился красноватый огонек заднего света, погас на повороте и снова вспыхнул на длинной прямой. Затем лучи фар вырвали из темноты борт грузовика.

— Обгоняй.

Машина вырвалась вперед.

Минут через пять показался еще один красный огонек.

— Вот жмет, — бросил шофер, взглянув на спидометр.

Стрелка находилась около цифры девяносто. Огонек не приближался. Шофер дал газ, и постепенно огонек стал расти. «Победа». Марченко впился в номер — 47–12.

— Не обгонять, — сказал он шоферу почему-то шепотом. Машины мчались со страшной скоростью. Стрелка спидометра перед глазами лейтенанта прыгала уже около ста, а шофер был вынужден еще прибавить газ. Вдруг такси вильнуло в сторону и чуть захватило правыми колесами обочину, затем еще и еще.

— Что он, пьяный? — заметил шофер.

Из-за поворота, метрах в четырехстах впереди, вырвались голубоватые столбы света и возникли две яркие фары. Чуть не задев встречную машину, «Победа» мчалась вперед.

— Сумасшедший, — ругнулся шофер, прижимаясь к обочине и не сбавляя хода. Передняя машина продолжала вилять. Впереди возникли еще фары. Они приближались с невероятной быстротой. Марченко взглянул на спидометр. Стрелка подходила к ста десяти километрам. В следующее мгновение он увидел, что передняя машина свернула влево, и чудовищная сила бросила его на стекло. Последнее, что он помнил, — долгое, пронзительное визжание тормозов…

Тормоза продолжали настойчиво визжать. Колючие иголки вонзились в самый мозг. Марченко чихнул и открыл глаза. Над ним склонилось лицо врача.

— Меня видите?

— Вижу. Где я?

— В санитарной машине. Лежите, лежите.

Марченко сел.

— А шоферы?

— Ваш здоров, другой — в первой машине.

— Я прошу вас немедленно сообщить обо всем майору Страхову. Немедленно…

Марченко откинулся на подушку. Красный огонек плясал перед глазами, голова раскалывалась, медленно начинала доходить боль в руках и груди. Потом огонек вспыхнул, закружился в кровавом вихре, и лейтенант потерял сознание.