Джек Хиггинс - Холодная гавань Страница 11

— Я представляю себе, что это было за повышение квалификации, — усмехнулся Крэйг.

— Весной 1918-го он был ранен. Шрапнелью в правую ногу. Возможно, вы заметили, что он до сих пор хромает. В замке Вуанкур был санаторий для выздоравливающих офицеров. Вы уже поняли, что было дальше?

— Старая сказка, — ответил он. — Но продолжайте. Это интересно.

— Моя бабушка, по праву носившая один из самых древних титулов Франции, гордая, как Люцифер, ее старшая дочь Гортензия, ироничная, остроумная, всегда владеющая собой, и, наконец, Елена — молодая, волевая и очень, очень красивая.

— Которая влюбилась в доктора из Корнуолла? — кивнул Крэйг. — Мне как-то не верится, что старуха могла это одобрить.

— Вы правы, и влюбленные сбежали однажды ночью. Мой отец устроился в Лондоне, и французская родня надолго замолчала.

— До тех пор пока Елена не родила двойняшек?

— Именно так, — кивнула Женевьева. — Кровь, как говорится, не водица.

— И вы начали приезжать в гости в старый замок.

— Мама, Анн-Мари и я. Все было очень хорошо. Мы вошли в семью. Наша мама объяснила нам, чтобы мы говорили в доме только по-французски, вы понимаете.

— А ваш отец?

— О, его никогда не приглашали. Он успешно работал много лет. Главный хирург Гайского госпиталя, квартира на Герли-стрит.

— И тут умирает ваша мать?

— Верно. От пневмонии. В 1935-м. Нам было в это время по тринадцать лет. Я называю этот возраст «неуклюжим».

— И Анн-Мари выбрала Францию, а вы остались с отцом? Что было дальше?

— Все просто. — Женевьева пожала плечами типично французским жестом. — Бабуля умерла, а Гортензия стала следующей графиней де Вуанкур, она унаследовала этот титул по праву старшей по женской линии — в нашей семье так было принято еще со времен Шарлеманя. После нескольких замужеств Гортензии к тому же стало ясно, что у нее не будет детей.

— А Анн-Мари была следующей наследницей?

— Как родившаяся на одиннадцать минут раньше. О, Гортензия официально ничего не объявляла, но отец разрешил Анн-Мари свободно выбирать, хотя ей было всего тринадцать лет.

— Он надеялся, что она выберет его? — спросил Крэйг.

— Бедный папочка, — кивнула Женевьева. — А Анн-Мари уже тогда прекрасно знала, чего хочет. Для отца это был страшный удар. Он продал все в Лондоне, переехал обратно в Сан-Мартин и купил старый дом приходского священника.

— Это готовый сюжет для фильма. Бетт Дэвис в роли Анн-Мари.

— А кто играл бы меня? — спросила Женевьева.

— Ну как же, Бетт Дэвис, конечно. — Он рассмеялся. — Кто же еще? Когда вы видели Анн-Мари в последний раз?

— В пасхальные праздники 1940-го. Мы с папой приезжали в Вуанкур вместе. Это было перед Дюнкерком. Он пытался уговорить ее вернуться с нами в Англию. Она решила, что он просто сошел с ума, и очаровательно отвлекла его от этой идеи.

— Да, могу себе представить. — Крэйг выпустил дым в окно и выкинул окурок. — Так что теперь вы законная наследница.

Женевьева повернулась к нему, краска внезапно сошла с ее лица.

— Боже, помоги мне, я совершенно забыла об этом, совершенно!

Он обнял ее свободной рукой.

— Эй, солдат, не бойся, все в порядке. Я понимаю ваши чувства. — Она внезапно показалась ему очень уставшей.

— Когда мы будем в Лондоне?

— К вечеру, если повезет.

— И тогда вы расскажете мне правду? Всю правду? Он даже не посмотрел на нее, сосредоточив внимание на дороге.

— Да, — бросил он коротко. — Думаю, что могу обещать вам это.

— Прекрасно.

Пошел дождь. Когда он включил дворники, она закрыла глаза и через некоторое время заснула, слегка повернувшись на сиденье, сложив руки на коленях и положив голову ему на плечо. У нее были другие духи. Она была похожа на Анн-Мари, но не была ею. Крэйг Осборн еще никогда в жизни не чувствовал себя настолько сбитым с толку и вел машину, хмуро уставившись на дорогу.

Когда они добрались до Лондона, было уже темно. На горизонте горел пожар, слышалось эхо взрывов — след, оставленный разведчиками Ю-88 С, прилетавшими из Шартра и Ренна во Франции.

В городе всюду были следы бомбежек предыдущей ночи. Несколько раз Крэйг вынужден был возвращаться назад, потому что улицы были перекрыты. Когда Женевьева наклонялась к окну, она чувствовала запах дыма в сыром воздухе. Толпы людей направлялись к станциям метро, они шли семьями, неся одеяла, чемоданы и личные вещи, готовясь провести еще одну ночь под землей, как в 1940-м.

— Я думала, что мы покончили с этим, — сказала она с горечью. — Я думала, что Королевский воздушный флот сумеет справиться с ними.

— Кто-то забыл сказать об этом Люфтваффе, — ответил Крэйг. — Маленький блиц — так они называют это.

Внезапно совсем рядом вспыхнул огонь, несколько бомб легло справа от них, так близко, что Крэйг рванулся с места, переехав с одной стороны улицы на другую. Он выровнял машину, и в этот момент из мрака вынырнул полицейский в оловянной каске.

— Вам придется оставить машину здесь и укрыться в метро. Вход в конце улицы.

— Но я выполняю военное задание, — запротестовал Крэйг.

— Да будь вы хоть сам Черчилль, старина, все равно вам придется отправиться на эту чертову станцию, — сказал полицейский.

— Ладно, сдаюсь, — ответил Крэйг.

Они вылезли из машины, закрыли ее и влились в пеструю толпу, спешившую к входу в метро. Они встали в очередь, миновали два эскалатора, прошли по переходу и наконец оказались в туннеле перед путями.

Платформы были забиты людьми. Они сидели, завернувшись в одеяла, рядом стояли их жалкие пожитки. Девушки из группы снабжения продовольствием раздавали еду с подноса. Крэйг занял очередь, и ему удалось получить две чашки чаю и сандвич с солониной, который они с Женевьевой поделили.

— Люди великолепны, — сказала она. — Только взгляните, как они держатся. Если бы Гитлер мог увидеть их сейчас, он прекратил бы войну.

— Вполне возможно, — согласился Крэйг.

В это время появился уполномоченный Гражданской обороны в комбинезоне кочегара и в оловянной каске, его лицо было покрыто пылью.

— Мне нужно полдюжины добровольцев. Кого-то завалило в подвале, там, на улице.

На несколько минут возникло замешательство, потом двое мужчин среднего возраста, сидевшие рядом с ними, поднялись:

— Мы идем.

Крэйг сомневался, ощупывая раненую руку, но тоже встал. Женевьева последовала за ним, но уполномоченный сказал:

— Только не ты, дорогая.

— Я медицинская сестра, — решительно возразила она. — Я, может быть, окажусь полезнее всех.

Он устало пожал плечами, повернулся и стал пробираться к эскалаторам, чтобы выйти на улицу, остальные последовали за ним. Бомбы падали теперь далеко, но пожары еще не были погашены, в воздухе стоял острый запах дыма.

Метрах в пятидесяти от входа в метро все магазины были превращены взрывом в руины. Дежурный сказал:

— Мы должны подождать спасателей, но я слышал, как кто-то кричал. Здесь раньше было кафе, оно называлось «Сэмс». Я думаю, там кто-то есть, в подвале.

Они остановились, вслушиваясь. Дежурный крикнул и сразу же в ответ раздался слабый ответный крик.

— Все ясно, давайте расчистим вот эту кучу, — приказал он.

Они набросились на кучу кирпичей, раскапывая голыми руками завал, пока через пятнадцать или двадцать минут не появились ступени. Открывшийся проход едва позволял мужчине протиснуться головой вперед. Присев, они изучали проход, внезапно один из мужчин крикнул, предупреждая всех, и они бросились в стороны, так как на улицу обрушилась стена. Пыль осела, и они поднялись на ноги. Один из них произнес:

— Идти туда — сумасшествие.

Они помолчали, потом Крэйг снял свой вельветовый плащ и передал его Женевьеве.

— О Боже, я получил эту проклятую форму всего два дня назад, — сказал он, лег на живот и скользнул в щель над ступеньками.

Началось тревожное ожидание. Через какое-то время они услышали плач ребенка. Появились руки, держащие малыша. Женевьева кинулась вперед, схватила его и отступила на середину улицы. Немного погодя из щели вылез мальчик лет пяти, весь в пыли. Он растерянно остановился, и в этот момент показался Крэйг. Он взял мальчика за руку и присоединился к Женевьеве и дежурному на середине улицы. Кто-то крикнул, предупреждая, и другая стена рухнула вниз, завалив улицу дождем кирпичей и полностью завалив проход.

— Ну и ну, командир, вы в рубашке родились, — сказал дежурный и опустился на одно колено, чтобы успокоить плачущего ребенка. — Там кто-нибудь остался?

— Женщина. Боюсь, она мертва. — Крэйг взял сигарету, закурил и устало улыбнулся Женевьеве. — Я всегда говорил, что «великая» война — это нонсенс, мисс Треванс. А вы как думаете?

Она прижимала к себе ребенка.

— Ваша форма, — сказала она. — Она не очень испачкалась. Ее легко будет вычистить…