Николай Никуляк - Нить курьера Страница 11

— Это еще не все, — сказал он, улыбаясь, когда я вновь шодошел к его столу. — У меня есть еще очень ценные сведения.

С этими словами он медленно откинулся на спинку стула, развел руками, как бы расправляя уставшую спину и, ловко вскочив со стулом в руке, швырнул его в, мою голову.

Теряя сознание, я успел разглядеть вертящийся в окне клочок голубого неба, кусок оранжевой шторы… Затем, будто сквозь сон, услышал топот на лестнице, шум распахивающегося окна на лестничной клетке, несколько выстрелов, долетевших до моего слуха едва слышными хлопками. Почти в ту же минуту перед глазами замелькали какие-то разноцветные круги — они непрерывно расширялись и удалялись. Появились легкость, невесомость, отчаянно закружилась голова, и я полетел в темную пропасть.

Очнулся от плавного покачивания носилок, шарканья ног. Меня внесли в огромную, залитую солнечным светом опера- ционную. Пока снимали одежду, я смотрел на прыгавших по стене и потолку солнечных зайчиков, на сосредоточенные лица обступивших меня людей в белых халатах.

— Шприц, — отрывисто бросил человек с седоватой, аккуратно подстриженной бородкой, смешно торчавшей из-под марлевой повязки. И тотчас холодная колючая игла прикоснулась к моему телу

Проснулся я на рассвете. Чувствовал себя уже лучше, но неприятный зуд в голове и ноющая боль в левом плече, властно напоминали о случившемся.

— Где он? — спросил я, сам не зная кого..

— Все идет хорошо. Спите, — услышал я тихий голос медсестры, сидевшей поблизости от моей койки. Но я настоял, чтобы она срочно вызвала ко мне коменданта. Примерно через час из коридора донеслось тревожное перешептывание.

— Ибрагим, — позвал я.

И когда он появился у моей постели, сказал, глядя ему в глаза:

— Говори, я все слышал.

Ибрагим осмотрел палату, прикрыл дверь в коридор, зачем-то заглянул через окно в сад и тихо прошептал:

— Да, скрывать нечего. Сбежал Хохваген. Через двор, в тихий безлюдный переулок. Но самое постыдное заключается в том, что сбежал по моей вине. Старший лейтенант Обухов- не выставил пост. Говорит, что забыл, забегался. Я уже доложил об этом и своему, и твоему, начальству и просил, чтобы> нам дали возможность самим расхлебать всю эту кашу. Федчук передал, чтобы ты не вставал, пока не поправишься.

«Какой позор, — думал я, — какая пища врагам для клеветы и насмешек! Наверное, уже смеются они над нами, и< больше всех сам Хохваген. Ну, ничего, хорошо смеется тот, кто смеется последним. Борьба только начинается».

— А какие меры приняты к розыску? — спросил я у Ибг- рагима.

— Я поднял на ноги всю полицию, установил заставы по^ дорогам из города. Сюда заехал узнать, где проживают его родные, чтобы установить наблюдение за домом.

— Знаешь что, — сказал я, — поехали!

— Куда? — насторожившись, спросил он.

— Домой, в комендатуру,

Ибрагим хотел было возразить, но так ничего и не сказал, а только неодобрительно покачал головой.

Долго убеждал я дежурного врача, что уже чувствую себя прекрасно, что был только оглушен. А когда убедил, постарался немедленно улизнуть из госпиталя.

— Быстрее за дело, — говорил я, садясь в автомашину. — Его надо поймать любой ценой.

В комендатуре в этот ранний рассветный час мы застала только дежурного и часового.

Перед дорогой я решил заглянуть домой и переодеться.

Но едва открыл дверь и переступил порог, как кто-то прыгнул мне на спину, обхватил горло.

С силой сбросил я нападающего, замахнулся для удара и… увидел перед собой Ольгу.

А в дверях стоял улыбающийся Ибрагим.

— Сюрприз, — шепнула Ольга, радостно бросаясь в объятья, но, заметив на моем лице гримасу боли, спросила упавшим голосом:

Ты не дбволен?

— Чем? — выигрывая время, спросил я.

— Моим сюрпризом, конечно.

— Да нет, дорогая. Я озабочен совсем другим. Нам надо ехать, — кивнул я в сторону Ибрагима.

На лице Ольги мелькнула тень.

— Что он говорит? — повернулась она к Ибрагиму.

Но тот только пожал плечами.

— В общем, ты, Оленька, отдыхай, а я скоро вернусь.

— Ты же только что из командировки, по крайней мере, мне так сказали…

— Все это верно, но командировка еще не окончена. Ты же сама знаешь, как не любят актеры, когда их убивают во втором акте четырехактной пьесы.

— Как все это понять? Почему ты говоришь загадками?

— Я говорю в том смысле, что еще не окончил начатую работу. Сейчас уеду, а когда вернусь, обо всем поговорим. Я очень рад твоему приезду, но прежде всего надо закончить дело. А где же дочка?

— Пока осталась с бабушкой. Не отпустила она ее. Обживитесь, говорит, немного на новом месте, устройтесь сами, а потом и заберете ее. Придется за ней слетать месяца через три… Когда ты теперь вернешься?

— К вечеру. К вечеру обязательно буду. Ну, пока.

В предрассветной тишине, мчась по широкой асфальтированной дороге, с тяжелым чувством обдумывал я все происшедшее.

Приезд Ольги меня радовал, хотя и совпал с неприятными событиями. Я уже ругал себя за холодность при встрече, за поспешный отъезд. Но эти мысли скоро уступили место другим, назойливым и тревожным.

«Каковы же мои основные ошибки? Где и как мне искать Хохвагена?

Ибрагима я винить не могу, — рассуждал я. Сам я обязан был проверить, выставлен ли часовой, и только после этого начать работу. Значит, допустил ослабление самодисциплины, проявил излишнюю доверчивость, на которую рассчитывал враг. Он сразу это заметил и хитро обвел меня вокруг пальца. Да, он был неплохим артистом, играл свою роль со знанием дела. Но что же случилось со мной? Ведь я остался таким же, каким был. Почему же сейчас рассуждаю здраво, вижу свои ошибки. А почему тогда, когда от них зависело все на свете!.. Увлекся… втянулся в «игру» и увлекся ею».

— Шляпа, запутался в трех соснах!1 — выругался я вслух.

Шофер вздрогнул, притормозил машину и, обернувшись ко мне, спросил:

— Что? Сбился с дороги?

— Кто сбился?

— Вы же сейчас сказали, что я запутался…

— А… это я не о вас.

Недоуменно покачав головой, он снова прибавил газу.

— Не болей, не болей, — поняв ход моих мыслей, заговорил Ибрагим, — мы егр еще прижмем к ногтю, клянусь аллахом, прижмем, найдем его. Не бывать тому, чтобы я смирился с таким позором. Да я лучше умру. Но умирать я не собираюсь.

«Сколько еще в нем юношеского задора, — подумал я. — Молодец Ибрагим, не унывает, не киснет».

В Военную комендатуру, ближайшую к месту жительства семьи Хохвагена, мы добрались часам к десяти утра. Извинившись перед комендантом за внезапный приезд и беспокойство, мы подробно изложили ему суть происшествия и цель своего приезда.

^Комендант, высокий, заметно полнеющий сорокалетний майор, весьма безучастно отнесся к одолевающим нас заботам и ограничился заверением в том что он посмотрит, что можно сделать. Зная цену таких заверений и то, что они означают на практике, я попросил его безотлагательно и в моем присутствии отдать необходимые распоряжения.

— В каком же селе живет семья этого головореза? — спросил, наконец, мой собеседник. Услышав ответ, заметно оживился:

— Постой, постой, я же знаю там одного очень хорошего человека. Мы частенько вместе рыбачим. Он поможет нам. Проскочим, что ли, к нему?

— Конечно, — сказал я. — Но ехать надо на вашей автомашине.

— Это почему же?

— Ну хотя бы потому, что здесь она уже примелькалась, не вызовет лишнего любопытства, никого не насторожит.

— А удочки захватим?

— Нам, конечно, сейчас не до этого, но если это в интересах дела, то можно взять и удочки и даже попытаться посидеть с ними у ручья.

— Вот это да! — весело сказал комендант.

Я сразу понял, что попал к закоренелому рыболову. Что ж, может быть, это и к лучшему.

Он приготовил удочки, валявшиеся тут же, в кабинете, вытащил из бокового ящика стола высокие, др пояса, резиновые сапоги, и мы вышли во двор к его машине.

Проехав немного, мы увидели маленькое село, показавшееся из-за поворота, утопавшее в густых зарослях.

Проезжая по мосту, я заметил у плотины сгорбленного тщедушного старичка. Судя по тому, что комендант сразу повеселел и приказал шоферу сворачивать вправо, я догадался, что это знакомый ему старик.

Подъехав к крутому зеленому откосу, мы остановились, вышли из машины и стали медленно спускаться к воде.

Старик с радостью встретил нашего спутника. Они тепло поздоровались, и комендант, видимо, зная его слабость, угостил его щепоткой русской махорки. Старик ловко свернул козью ножку, и между ними завязалась беседа.

Уже на обратном пути наш новый знакомый, многозначительно подмигнув, заметил, что все в порядке. На этом мы и расстались.

Вернувшись в комендатуру города М., я сразу же взялся за не прочитанные мною последние записки Хохвагена.