Десмонд Бэгли - Западня свободы Страница 12

— Но почему же меня поместили сюда, если здесь недостаточно надежно? — спросил я.

— Потому что специальные тюрьмы еще не готовы. Подожди, пока они построят их на острове Уайт, за что так ратует Маунтбэттен. Тогда тебя выпрут отсюда в мгновение ока. Тем временем они распределяют вас, опасных парней, по разным тюрьмам, так чтоб за вами было легче наблюдать.

Я осмотрел зал «Си».

— Если отсюда так легко удрать, почему же ты еще здесь? — удивился я.

Он посмотрел на меня с изумлением.

— Что я, дурак что ли? У меня ведь всего-навсего отрезок.

Это значит, что через два года, от силы через два с небольшим, я выйду отсюда, если, конечно, нервы не подведут и я не пристукну этого негодяя Хадсона. Ты не представляешь, что это такое — очутиться за пределами тюрьмы и стать объектом настоящей охоты. Это же кровожадные суки! Они, парень, используют вертолеты, радио. Просто военные маневры какие-то. Нет, овчинка не стоит выделки. — Он дернул меня за рукав. — Но ты — другое дело. Тебе в общем-то терять нечего, хотя выбраться отсюда труднее, чем мне. Они ведь с тебя глаз не спускают. И никуда не уйдешь за стеной, если будешь один. Нужна организация.

— Организация? Какая организация? — воскликнул я, крайне заинтересованный.

— Это все нужно спланировать там, на воле, — продолжал Джонни. — Ты же не захочешь уподобиться тем кретинам, которые, освободившись, бегают кругами по болотам, грызут незрелую брюкву и постоянно прислушиваются к лаю собак. — Он зябко передернул плечами. — Ох, уж эти чертовы собаки! Нет, нужна организация, которая выведет чисто. Ты думаешь, как убежал Вильсон, Бигс и другие?

— Что ж, — сказал я. — Давай, выкладывай. Как они убежали?

Он почесал нос.

— Ну, вот, как я и сказал — организация, внешнее планирование. Но это дело требует тугриков. Это по карману лишь состоятельным клиентам. — Он бросил взгляд по сторонам, наклонился ко мне и спросил вполголоса. — Слышал когда-нибудь о скарперах?

— Скарперах? — я помотал головой. — Никогда.

— Знаешь, тут разные слухи ходят, может, я и ошибаюсь, но говорят, что есть такие ребята, которые специально занимаются этим делом — ну помогают таким долгосрочникам, как ты, отвалить. — Он хмыкнул. — Это нечто новенькое в преступном мире. Но нужны бабки.

Ну, это понятно: деньги — товар.

— А как с ними связаться? — спросил я.

— А тебе не надо. Они сами свяжутся с тобой. Эти ребята очень разборчивы, выбирают своих клиентов тщательно. Но я слышал по тюремному телеграфу, что работают с гарантией. То есть ты чисто, с концами уходишь. А если что срывается — платы не требуют. Ну, там, компенсация расходов только. Такими, как я, они, конечно, не интересуются, а вот ты можешь их заинтересовать.

Я колебался.

— Джонни, понимаешь, я ведь в чужой стране, не знаю, что тут и как. Я и пробыл-то в Англии меньше недели. Если б ты смог по этому самому телеграфу намекнуть, что есть тут один, который нуждается в помощи, было бы здорово. Никаких имен, понятное дело.

— Думаешь, я дурак? Какие могут быть имена? — Он задумчиво посмотрел на меня и вздохнул. — А мне, когда я получу «протяжку» скарперы не помогут. У меня нет башлей. И не было никогда. Так что мне на роду написано здесь сидеть.

2

Шли месяцы.

Я чистил, скреб, полировал зал «Си» изо дня в день. Это было все равно, что чистить Авгиевы конюшни, хотя больше походило на свинюшник. У меня произошло несколько мелких стычек по этому поводу, но ничего такого, что отразилось бы в моем досье.

Время от времени приходил Форбс и снова пытался расколоть меня по поводу брильянтов, но из этого ничего не получилось, и он махнул рукой. Полагаю, что меня сочли неисправимым.

Пару раз меня посетил Маскелл. В первый раз он спросил, не собираюсь ли апеллировать по поводу пересмотра дела.

— А какой смысл? — спросил я.

— Ну так, ради формы, — ответил он. — Кстати, вы помните, судья бросил фразу о том, что он, мол, не видит, как ваше дело может быть хуже, чем оно есть? С его стороны это была очень неосторожная фраза, и ее можно рассматривать как попытку оказать давление на присяжных. Правда, с другой стороны, ваше упрямство относительно исчезнувшей собственности не очень обнадеживает.

Я улыбнулся ему.

— Мистер Маскелл, если я ничего не знаю о брильянтах, как я могу что-нибудь сказать о них?

Апелляцию мы решили не подавать.

Во второй раз я встретился с ним в кабинете начальника тюрьмы. Тот сказал:

— Ваш адвокат просит вас подписать доверенность.

Маскелл пояснил:

— Мистер Риарден имеет кое-какие вклады в Южной Африке, которые теперь так ликвидированы и переводятся в Англию. Естественно, нужен человек, который будет заниматься этим, поскольку сам он такой возможности лишен.

— Какая сумма имеется в виду? — спросил начальник.

— Немногим больше 400 фунтов, — сказал Маскелл. — Вложение их в какой-нибудь попечительный фонд даст через двадцать лет около тысячи фунтов. Сумма, на которую мистер может твердо рассчитывать, я полагаю. — Он протянул бумагу. — Вот разрешение министерства внутренних дел.

— Хорошо, — сказал начальник, и я подписал доверенность.

В конце концов, кто-то должен платить за радио, которым мне разрешили пользоваться — такие вещи бесплатно не предоставляются. Приятно было и то, что меня не забывают. Я тепло поблагодарил Маскелла.

И вот наступил день, когда я зачеркнул цифру 365 в моем календаре. Впереди оставалось только девятнадцать лет. Джонни ничего не сообщал мне о скарперах, и я с грустью думал о том, что мои шансы на побег ничтожны.

Я все еще числился в категории особо опасных со всеми вытекающими отсюда неудобствами. Но теперь я уже привык спать с включенным светом и автоматически складывал свою одежду за порогом камеры, когда приходил с вечерним обходом Смитон. Через разные промежутки времени меня переводили из камеры в камеру, и я тщательно фиксировал этот процесс, пытаясь нащупать какой-нибудь принцип. Однако, насколько я мог судить, ни с точки зрения времени, ни с точки зрения выбора камеры, никаких закономерностей не было. Я решил, что они просто прибегают к гаданию, вытаскивая клочки бумаги из чьей-нибудь фуражки. В этом случае я был бессилен.

Примерно в это время я встретился со Слэйдом. Он числился в категории впервые совершивших преступление и получил сорок два года, хотя я сомневался в том, что Специальное уложение о совершивших преступление впервые предусматривает наказание за шпионаж. Я, конечно, слышал о Слэйде — о суде над ним постоянно сообщалось в выпусках новостей по радио и в газетах. Впрочем, допрашивали его в камере, и наиболее интересные подробности его дела достоянием публики не стали, так что никто толком не знал, в чем, собственно, состоит его вина. Но судя по всему он считался весьма крупной птицей.

Это был бледный человек, выглядевший так, словно его когда-то большое тело съежилось, и кожа отвисла и болталась, как уши у сеттера. Он ходил, опираясь на две палки, и позже я узнал, что ему прострелили бедра и он провел восемь месяцев в госпитале. Интересная жизнь у шпионов — иногда слишком интересная.

На суде выяснилось, что в действительности он русский, но это нельзя было определить по его речи, потому что английским он владел в совершенстве. Срок, который он получил, мог бы сделать его паханом всей тюремной братии, но этого не произошло: самые матерые уголовники оказались патриотами, и относились к нему в тюрьме прохладно.

То, что он не был англичанином, меня не волновало. Он оказался исключительно интересным собеседником, культурным и начитанным и сразу же согласился помогать мне в занятиях русским языком, когда я попросил его об этом.

Мой русский после прибытия Слэйда стал быстро улучшаться.

Приближался конец отсидки Джонни, и его перевели в общежитие. Это означало, что он уже работал и за пределами тюрьмы. Считалось, что это помогает преступнику постепенно акклиматизироваться во внешнем мире. Впрочем, я не заметил каких-либо перемен в Джонни Свифте. Но мои встречи с ним стали крайне редкими. Мы встречались иногда во время прогулки, перебросившись парой фраз. И все. Я стал высматривать кого-нибудь еще, кто мог бы помочь мне связаться со скарперами, устраивающими побеги заключенных, если эта чертова организация вообще существовала. В любой момент меня могли перевести в другую тюрьму, возможно, особо укрепленную и охраняемую, а это меня совершенно не устраивало.

Прошло пятнадцать месяцев, день в день, прежде, чем что-то произошло. Я жадно глотал прокопченный воздух на прогулочном дворе, когда там появился Джонни Свифт и жестом подозвал меня к себе. Я неторопливо двинулся в его сторону и поймал футбольный мяч, который он как бы случайно отпасовал мне. Я подкинул его раза два и, подбежав к Джонни, отдал мяч ему.