Марк Эгарт - Бухта Туманов (с илл.) Страница 12

«Да, брат, тебе это в диковинку — океан, граница… — снисходительно подумал Синицын о новичке-интенданте. — А мы этим живем!»

Оглядев бухту и утвердясь в том, что лучше ее нет, и не может быть места на земле, Синицын повернулся и пошел вверх по улице. Здесь было непривычно шумно, людно и, что особенно удивительно для моряка с далекой базы, много женщин. В переулке, возле недавно открытого госпиталя, сидели и бродили, опираясь на костыли, раненые.

Вдруг в окне госпиталя мелькнуло женское лицо, показавшееся Синицыну знакомым: «Неужели Валя? Разве она уже кончила свои курсы? Вот так сюрприз!» Он остановился и украдкой, чтобы не заметили раненые, посматривал на госпитальные окна. Но знакомое лицо больше не появлялось. Безуспешно прождав с полчаса, Синицын побрел на берег.

Песчаный Брод

Возвратившись в свою часть, он первым делом спросил о Никуленко. Но никто не видел юношу с тех пор, как он расстался с Синицыным. Митя не вернулся и к утру и к вечеру следующего дня. Его искали по всему берегу бухты, на Черной сопке, заглянули в пустую фанзу Пак-Якова. Лейтенант словно в воду канул.

Происшествие вызвало немало разговоров. Сопоставляли недавнюю ночную тревогу, следы у ручья, обрывок ремня, найденный Никуленко, с его непонятным исчезновением. Некоторые готовы были поверить, что в бухте творится неладное. Но большинство моряков считали, что лейтенант Никуленко найдется. Не такой он человек, чтобы пропасть.

— Явится как миленький, — уверял Евтушенко, который никогда не огорчался.

Капитан Пильчевский ничего не говорил. Изредка он потирал рассеченный шрамом подбородок, что было у него признаком раздражения. В самом деле: среди бела дня, без всякой видимой причины исчезает офицер, безупречный во всех отношениях. Что это значит?

О происшествии уже было доложено командованию и извещены пограничные власти. Сейчас у капитана находился начальник ближней погранзаставы — высокий усатый лейтенант Бурков, приехавший специально по этому случаю.

— Д-да… Нехорошая история, — поморщился капитан Пильчевский, узнав от Синицына, что он расстался с Никуленко еще в девятом часу утра и что они условились встретиться возле фанзы корейца, но Синицын не дождался Никуленко.

Лейтенант Бурков тоже неодобрительно посмотрел на Синицына. Он попросил держать его в курсе событий и уехал к себе на заставу.

Утром следующего дня на морском берегу, у подножия Черной сопки, была найдена фуражка Никуленко. Дело начинало выглядеть скверно.

Синицын, мучимый тревогой за товарища и считая себя виновным в том, что оставил его одного (хотя никто его не винил), попросил у капитана Пильчевского разрешения отправиться на поиски. Прежде всего он хотел осмотреть Черную сопку и фанзу. Одно обстоятельство — вначале он не придал ему значения и даже не рассказал никому — теперь его особенно смущало: то, что, проходя на катере мимо сопки, он как будто видел человека на ее вершине.

Синицын упрекал себя в том, что не повернул катера и не выяснил, кто был на сопке. Но и то сказать: начинался туман, а в тумане — хоть свой, хоть чужой — все равно не разберешь. Возможно, на туман и рассчитывал неизвестный, если это был он и если его следы были обнаружены возле ручья. Но кто он и зачем лез среди бела дня на сопку?

Синицын приближался к фанзе. Низенькая, ветхая, темная, она казалась ему теперь мрачной, почти зловещей. Какие события разыгрались здесь два дня назад? Куда исчез Митя Никуленко? Синицына тянуло заглянуть в фанзу, хотя он знал, что, кроме развороченной печи и сломанного корыта, там нет ничего.

Он постоял и поднялся к подножию скалы, с которой чуть не сорвался, укушенный щитомордником. Может быть, и с Митей случилось нечто подобное? Его фуражка найдена внизу…

Синицын выломал в кустах ветку орешника и сунул ее в расщелину скалы, заросшую мхом. И опять, как в первый раз, что-то зашуршало в расщелине, мелькнуло и скрылось за выступом скалы. Змеи!

Синицын стоял, охваченный тяжелым предчувствием. Зачем позволил он товарищу идти одному, почему не поверил ему?

Митя всегда заслуживал доверия. А он спорил, и Митя, естественно, захотел доказать свою правоту… Нет, для Мити важно было другое: выяснить правду.

«Но что же все-таки произошло здесь?» — спрашивал себя Синицын и не находил ответа.

Он долго стоял на вершине сопки. Океан широкой дугой огибал ее. Жадные бакланы и чайки-хохотуньи носились над водой и поднимались, держа в клювах рыбу. Внизу, по дороге в бухту, пылил грузовик, отчетливо видный в прозрачном воздухе, сновали люди. А здесь было тихо, пусто. Только огромные черные махаоны, раскрыв траурные крылья, медленно кружили вокруг мрачной скалы.

Синицыну вдруг пришло в голову, что следовало бы сходить к Пак-Якову. Старик — здешний старожил и лучше всех знает эти места, опасности, которые могли встретиться здесь человеку. Он что-нибудь посоветует.

Место, где теперь обосновался Пак-Яков, носило название Песчаный Брод. Речка Шатуха (от китайского «Ша-ту-хэ», что означает: «песчаная река»), впадая в океан, растеклась на несколько рукавов и намыла, в своем устье длинную песчаную косу. Берега здесь были каменистые, обрывистые. Порфировые и базальтовые обнажения тянулись на большом расстоянии. Размываемые океаном, они принимали различные формы: то это были каменные арки, то фигурные столбы, то глубокие ниши. А против Песчаного Брода торчали из воды, одна за другой, три длинные плоские скалы, издали похожие на каменные кулисы.

Здесь и поселился Пак-Яков — в заброшенной зверовой фанзочке, едва прикрытой корьем.

Время близилось к полудню, когда Синицын подходил к Песчаному Броду. Узкая протока и длинная, намытая речкой коса преградили ему дорогу к новому жилью корейца.

Синицын слышал, что прибрежные пески бывают опасны: прибой разрыхляет их — они становятся зыбучими и могут засосать. Но обходить их было далеко и неудобно: пришлось бы дважды перебираться вброд через речку, местами заболоченную и густо заросшую камышом.

День выдался жаркий. Лейтенант устал. Он снял китель, перекинул его через плечо и осторожно ступил на песок. Он уже прошел некоторую часть пути, когда почувствовал, что начинает увязать. Пока он с трудом вытаскивал одну ногу, другая увязала еще глубже. Китель он уронил, попытался нагнуться за ним — ноги ушли в песок по колени.

Что делать?

Он оглянулся. Шумел прибой. Стайка чирков беззаботно взлетела над камышами. Вдали, возле трех скал, виднелась фанза, и… ни души.

Собрав силы, Синицын вырвался из песков и лег плашмя раскинув руки и ноги, стараясь занять возможно большую площадь и лежать спокойно. Он понимал, что в этом — его единственное спасение. Несколько минут он отдыхал, потом начал медленно ползти, осмотрительно передвигая руки и ноги как пловец. Это было самое опасное плавание в его жизни. Фанза приближалась ужасающе медленно. Наконец Синицын выбрался на твердую землю и, совершенно обессиленный, растянулся в тени фанзы.

Пак-Якова не было. Не видно было и его лодки с заплатанным парусом. Должно быть, он ушел на рыбалку.

Некоторое время лейтенант продолжал лежать, набираясь сил. Мысли его были заняты все тем же: куда девался Митя Никуленко? Что, если он тоже вздумал отправиться к Пак-Якову и попал в зыбуны? Ведь Митя недолюбливал корейца и, возможно, хотел проверить-нет ли у него «гостей». Очень похоже на Митю… Ну, а фуражка на берегу бухты?

Синицын так задумался, что не заметил появления Пак-Якова. Старик стоял перед ним и кланялся, разводя руками. Невольно лейтенант посмотрел на берег. Лодки не было.

Заметив его взгляд, Пак-Яков кивнул в сторону речной излучины и пояснил, что лодка осталась там.

— Моя ходи, корова кушать найди. Корова кушать нету, — добавил он, застенчиво и чуть виновато улыбаясь, чтобы не подумали, что он жалуется.

Однако Синицыну было не до него. Он спросил, не приходил ли сюда молодой офицер, его товарищ.

Темное, сморщенное лицо корейца выразило недоумение. Потом он догадался, покачал головой.

— Его ходи нету… — Старик помолчал, подумал. — Однако, пропади совсем! — Увидев, что Синицын нахмурился, он добавил, что видел с моря, как кто-то лазил на Дурной Камень (так называл Пак-Яков скалу на Черной сопке). — Зачем ходи Дурной Камень? Его пропади! — заключил он решительно и ушел в фанзу.

Вскоре старик вернулся с котелком дымящейся каши из чумизы. Синицын начал было отказываться, но Пак-Яков угощал так ласково и простодушно, что лейтенант не мог огорчить его. К тому же он в самом деле проголодался. Синицын запил кашу молоком из знакомой бадейки, поблагодарил и собрался уходить.

Пак-Яков проводил его, приглашая заходить, и показал тропинку, которая обходила болотистые прибрежные камыши и опасную песчаную косу. Заботливость и деликатность старика тронули Синицына.