Анатолий Чехов - Чёрный беркут Страница 13

Яков окинул взглядом горы. На склонах — никого, кругом тихо. Но теперь эта тишина не могла его обмануть. Вчера — один контрабандист, сегодня — двое, а завтра — целая банда пойдет! Подсознательно тревожила мысль об Ольге, но то, в чем он принимал сейчас участие, было чрезвычайно важным, важнее всего остального. И Яков, немного отставший от пограничников, пришпорил коня.

— Не задерживайся, Яша! — крикнул ему Карачун. — Надо проработать след. Придется взбираться на Асульму. А там кручи такие, того и гляди, вниз полетишь.

К удивлению Якова, ни Карачун, ни Амангельды не стали идти шаг за шагом по следу, как сделал бы он сам. Рысью выскочив на сопку, они посовещались о чем-то и направили коней в сторону границы. Проехали с километр глубоким ущельем по узкой каменистой тропе и только в долине, куда выходили сразу несколько отщелков, спешились. Под каменной глыбой виднелась зеленеющая на общем буром фоне трава. Здесь был родник, к которому Яков приходил еще с отцом, когда тот брал его заготавливать сухую арчу. У родника, на влажной и рыхлой земле, — отпечаток чарыка. Амангельды и Карачун снова вскочили в седла, пустили лошадей галопом в сторону границы. Яков ни на шаг не отставал от них.

Все круче подъем. Кони устали. Из-под их копыт с шумом летят камни. Всадники снова спешились, повели коней в поводу. Наконец вышли к плато. Тропа, теряясь в траве, тянулась теперь вдоль границы. Ехавший впереди Амангельды время от времени слезал с коня, внимательно осматривал землю. По каким-то едва уловимым, одному ему известным признакам он отыскивал след там, где, казалось бы, вообще ничего нельзя было рассмотреть. Яков наблюдал за ним с таким же ревнивым чувством, с каким следил за гарцевавшим на коне Аликпером.

Справа от тропы — каменные плиты, похожие на сдвинутые вместе накаты блиндажей. Скалы поросли в расщелинах жесткой и сухой, шелестевшей на ветру травой. За скалами, далеко внизу, раскинулась широкая долина с небольшими квадратами полей на склонах гор, с извивающейся по ущельям и кое-где появляющейся на перевалах серой лентой дороги. Жаркое марево струилось над нагретыми камнями, воздух казался текучим, но видимость была отличная. Казалось, до ближайшего перевала рукой подать. На самом деле Яков знал, что до рыжих, выгоревших на солнце гор, поднимавшихся за долиной, десятки верст.

Знакомые с детства карнизы, по которым даже горные козлы проходят с трудом, уступами опоясывали склон горы. Здесь была уже сопредельная территория, земля соседнего государства. Впервые Яков был так близко от линии границы. А сколько раз нарушали ее контрабандисты! Одни для того, чтобы продать бурдючок коурмы и утащить к себе мешок спичек — «сделать оборот» по мелочи; другие с оружием в руках пробивали путь к сотням тысяч рублей, несли опий.

— Яша, пригнись-ка, у нас так по границе не ходят, — донесся голос Карачуна.

Тут только Яков заметил, что и начальник заставы, и Амангельды лежат, распластавшись за камнями. Аликпер, оставив коня в лощине, как кошка карабкается по выступу скалы, нависшей над пропастью.

Яков неторопливо спустился с каменного карниза, козырьком выдававшегося над сопредельной территорией, зашел с тыла, лег рядом с Амангельды.

— Покрасовался? — не отрываясь от бинокля, сказал Карачун. — Наверняка с двадцати точек засекли. Днем и ночью наблюдают. Был у нас один такой «храбрый» старшина: с первого выстрела сняли...

Яков смутился. В самом деле могут подумать, что хочет отличиться, нарочно лезет под пули. Он невольно поежился, будто физически ощутил на себе взгляды оттуда, из-за кордона. Вопросительно посмотрел на Амангельды, на озабоченного Карачуна. Начальник заставы сдвинул фуражку назад, ни к кому не обращаясь, проговорил:

— Придется писать донесение. Снова прорыв. Ушли и винтовку унесли. Что должен делать начальник заставы? Повеситься на самой поганой арче? Не имею права: некому будет командовать заставой. Мне вот как вооруженная, боевая бригада содействия нужна. Было бы у меня достаточно людей, никуда б нарушители не ушли...

Карачун тяжело вздохнул, снова припал к биноклю, внимательно осматривая горы за кордоном.

Кайманов не понимал, почему и Карачун, и Амангельды так уверенно говорят, что контрабандисты ушли. Оба прорабатывали след совсем не так, как сделал бы это он, Яков. Они выбирали какое-то, известное только им, направление и пересекали его в нескольких местах.

— Амангельды-ага, — спросил Яков по-туркменски, — объясни, как следы читаешь? Ведь на камнях совсем ничего не видно!

— И на камнях видно, — отозвался Амангельды. — Ветер дует, пыль навевает. Человек пройдет — пыль топчет, мелкими камешками по камню чирк-чирк, черточки делает. По сухой траве идешь, на солнце — ничего не видно, а оглянешься — сзади след тянется. Плохо, когда солнце вверху, тогда не видно, а когда за горы садится, все видно. Где паутинку сорвал, где камешек сдвинул. Кто может видеть, все поймет...

Яков посмотрел на тропу, по которой они только что прошли. Едва заметная полоса тянулась по сухой траве под лучами низкого солнца, пропадала в зеленых травах, волнующихся в распадке. Может быть, ему лишь показалось, что он видит след? Сумеет ли он постичь эту науку? Будет ли полезным на границе? Научится ли стрелять, как Аликпер, читать следы, как Амангельды?

— Вон он, наш главный враг, — продолжая смотреть в бинокль за линию границы, сказал Карачун.

Яков вопросительно посмотрел на него. Без бинокля он видел на сопредельной земле только несколько человеческих фигур, ползающих по разделенному на квадраты склону горы.

— Мак полют, — пояснил Карачун. — На таком клочке посеет дехканин пшеницу, козлы и бараны все съедят вытопчут. Мак посеет — за опий в десять раз больше пшеницы купит. А что этим опием тысячу людей отравит — наплевать. Выгодно, и все тут. Среди баев не найдешь ни одного, чтобы опий курил. А беднота, шаромыги почти все курят. Баю выгодно терьяк в долг давать. Конец года подходит, он говорит дехканину: «Ты мне еще за терьяк должен».

Карачун замолк, с видимым сожалением рассматривая в бинокль ползающих по маковому полю дехкан. Небольшого роста, плотный и быстрый, с загорелым, худощавым лицом, он был бы похож на туркмена, если бы не яркие синие глаза, такие же синие, как бездонное небо его Украины, да не мягкий южный говор, который остается у человека на всю жизнь, если он родился на Киевщине или Полтавщине.

— Сам-то ты пробовал курить? — спросил Яков.

— Один раз для интереса покурил. Сначала чувствуешь такую силу, что быку рога бы свернул. А потом валит с ног. Лежишь как обалделый, сны разные видишь. После два дня очухаться не можешь — такая отрава... Сидели бы у себя и курили, сколько влезет, а то всю продукцию к нам прут. Там у них целая технология разработана. Куда ни повернись — притоны. Выгодно! У нас продают одну палочку за сто тридцать рублей! А терьякеш — тот и жену с детьми отдаст, только бы покурить! — Карачун сплюнул с досадой, выругался. — Вот он где у нас, этот терьяк, — хлопнул себя ладонью по шее. — Вся зараза в нем. Сколько людей погубил, сколько еще погубит, пока выведем...

Где-то неподалеку грохнул выстрел, раскатисто отдался в ущелье. Карачун насторожился, быстро ящерицей скользнул в лощину, где стояли привязанные к арче кони. Спустя минуту послышался дробный цокот копыт. На гребне каменистой сопки мелькнул темный силуэт всадника, пригнувшегося к шее лошади, скрылся за горой. Снова гулко прокатился выстрел.

— Когда зовут, надо идти, — сказал Амангельды.

Они тоже вскочили на коней, рысью пронеслись по дну ущелья вслед за начальником заставы. Поднявшись на сопку, осторожно выглянули. Впереди — широкая лощина, по склонам которой темнеют арчи. Из-за любой группы деревьев, из-за каждого камня, спрятавшегося в траве, можно ждать пулю. Но Карачун был спокоен, даже приподнялся на стременах, всматриваясь в даль. Яков на всякий случай положил винтовку поперек седла.

— Вон они, голубчики, — протянув руку вперед, произнес Карачун. — Уже с трофеем...

Яков увидел пограничника в буденовке, с ним человека в рубахе и легкой кепке. Они тащили подвязанного за спутанные ноги к жерди горного козла.

— Нашлись Бочаров и Шевченко, — сказал Карачун. — Выходит, у них все в порядке. Поедем теперь к дождь-яме. Есть тут у нас такое место, назвали мы его лагерем Шмидта. Нажарим шашлык, посмотрим, что Светлана с собой дала.

Яков промолчал, но Карачун догадался, о чем он подумал: как можно говорить о шашлыке, когда только что контрабандисты избили камнями солдата, унесли с собой его винтовку и, мажет быть, до сих пор скрываются в горах?

Начальник заставы улыбнулся.

— Раз уж мы тут помаячили, — сказал он, — можно быть уверенным, до ночи, а то и до утра никто не придет, так что шашлык съесть успеем.

Амангельды, сославшись на неотложные дела, распрощался со всеми и уехал. Остальные направились к лагерю Шмидта.