Джон Ле Карре - Наша игра Страница 13

– Тим, вот это фантастика! Сколько же я не видел тебя? Как поживаешь, старина? Судя по твоему виду, неплохо, совсем неплохо. Слушай, ты не забыл свой паспорт?

Все это произносится, пока Андреас Манслоу трясет мою руку, хлопает меня по плечу, берет у дежурного клочок розовой бумаги, расписывается в нем вместо меня и возвращает обратно.

– Привет, Энди, – говорю я.

Манслоу был стажером в моей секции, пока я вдруг не спихнул его куда-то еще. Сейчас я с удовольствием вообще выставил бы тебя за дверь, приветливо говорю я ему мысленно, пока мы идем по коридору, беседуя между собой, как старые друзья после долгой разлуки.

На двери табличка: «Н/ВБ». На Беркли-сквер двери с такой табличкой не было. Прихожая отделана пластиком под розовое дерево. На Беркли-стрит мы обходились ситцевыми обоями. Транспарант с надписью: «НАЖМИТЕ КНОПКУ И ЖДИТЕ ЗЕЛЕНОГО СВЕТА». Манслоу бросает взгляд на свои водонепроницаемые часы и бормочет: «Мы немного раньше». Мы садимся в кресла, не нажимая кнопки.

– А я-то думал, что Мерримен уже дослужился до кабинета на верхнем этаже, – говорю я.

– Ну, видишь ли, Джейк подумал, что тебя лучше направить прямо к людям, которые занимаются этим делом, Тим, а он увидится с тобой позже. Что-то в этом роде.

– Каким делом?

– Ну, ты сам знаешь. Постсоветскими делами. Новой эрой.

Я спросил себя, какая связь между новой эрой и исчезновением бывшего агента.

– А что означает табличка на входе? Веселые Благодетели? Или Вышибание Бездельников?

– Пожалуй, тебе лучше спросить об этом Марджори, Тим.

– Марджори?

– Я не совсем в курсе, ты меня понимаешь? – Его лицо озаряется светлой радостью. – Это так здорово – увидеть тебя снова. Просто потрясающе. Ты не состарился ни капельки.

– И ты тоже, Энди. Ты не изменился ни капли.

– Ты можешь дать мне сейчас этот паспорт, Тим?

Я протягиваю ему свой паспорт. Время снова медленно тянется.

– Ну и какая теперь атмосфера в Конторе? – спрашиваю я.

– Общее настроение бодрое, Тим. Это замечательное место работы. Действительно замечательное.

– Я рад за вас.

– А ты занялся виноградарством, Тим?

– Надавливаю немного вина.

– Потрясающе. Просто сказка. Говорят, что британское вино растет в цене и становится популярным.

– Так говорят? Очень мило с их стороны, но, к сожалению, такой вещи, как британское вино, в природе нет. Есть английское вино, есть уэльское. Мое хуже английского, но я стараюсь улучшить лозу.

Я вспомнил, что заставить его покраснеть было невозможно, потому что сейчас его лило осталось невозмутимым.

– Послушай, а как Диана? Я помню, что в старые времена ее звали «королевой дознания», не иначе. Ее и сейчас так зовут. Такое надо заслужить.

– Спасибо, Энди, я надеюсь, что у нее все в порядке. Мы, правда, уже семь лет как развелись.

– О Господи, какая жалость.

– Тебе не стоит жалеть об этом. Я не жалею, и Диана тоже.

Он нажал кнопку, снова сел, и мы стали ждать зеленого света.

– Да, послушай, а как твоя спина? – На него нашла очередная волна вдохновения.

– Спасибо, что ты помнишь, Энди. Рад сказать, что не болела ни разу с тех пор, как я уволился со службы.

Это ложь, но Манслоу – один из тех, с кем не хочется делиться правдой. По этой причине я и не стал держать его в своей секции.

– Пью, – сказала она. – Как в церкви[3]. Марджори Пью.

У нее крепкое рукопожатие и прямой взгляд зеленоватых и слегка мечтательных глаз. Бесцветная пудра. Темно-синий жакет с накладными плечами, белая блузка с высоким воротничком, который у меня ассоциируется с женщинами-адвокатами, и золотой часовой цепочкой вокруг него, позаимствованной, мне кажется, у отца. У нее юная фигура и очень английская осанка. Сгибаясь в поясе и протягивая мне руку, она отставляет в сторону локоть, как это делают деревенские девушки и школьницы. Ее каштановые волосы подстрижены по-мальчишески коротко.

– Тим, – говорит она. – Все зовут вас Тимом, позвольте и мне. А я Марджори, на конце «и». «Мардж» меня не зовет никто.

Да уж, больше раза вряд ли кто, думаю я, усаживаясь в кресло. Я вижу, что колец на ее пальцах нет. На столе нет и вправленной в рамку фотографии муженька, теребящего уши спаниеля. Нет щербатых десятилетних бандитов на пикнике в Таскани. Что я предпочитаю, чай, кофе? Кофе, пожалуйста, Марджори. Она снимает трубку и распоряжается, чтобы принесли кофе. Она привыкла распоряжаться. На ее столе ни бумаг, ни ручек, ни безделушек, ни диктофона. На виду, во всяком случае.

– Так что, начнем с самого начала? – предлагает она.

– Отчего бы нет? – столь же благожелательно соглашаюсь я.

Она слушает меня так же, как Эмма слушает музыку, – не двигаясь, иногда улыбаясь, иногда хмурясь, но никогда не в тех местах, где я жду этого. У нее рассудительно-снисходительный вид психиатра. Она ничего не записывает и не задает вопросов до тех пор, пока я не кончаю. Мой рассказ бегл. Частью своего мозга я репетировал это представление весь день, а возможно, и всю ночь. Приход полузабытого коллеги ничуть меня не отвлекает. Дверь открылась – не та дверь, в которую вошел я, а другая, и хорошо одетый мужчина вошел с кофейным подносом, поставил его рядом с нами, подмигнул мне и сказал, что Джейк будет с минуты на минуту, у него какое-то недоразумение с министерством иностранных дел. С легкой радостью я узнаю в нем Барни Уоддона, хозяина команды, занимающейся связями Конторы с полицией. Если вы задумали ограбить чей-нибудь дом, планируете небольшой захват заложников, или если вашу накачанную наркотиками дочь в три часа утра остановили за превышение скорости на шоссе М25, то Барни – именно тот человек, который устроит так, чтобы Мощь Закона оказалась на вашей стороне. В его присутствии я почувствовал себя немного уютнее.

Марджори сидела, подперев подбородок ладонями. Пока я говорил, она смотрела на меня с таким ангельским выражением, что это меня насторожило. Я совершенно не упомянул об Эмме, но коснулся темы смены моего телефонного номера – туманные намеки на одолевшие меня посторонние послания по компьютерной почте – и сделал признание, что не прочь был избавиться от полуночных звонков пьяного Ларри. Я даже грустно пошутил, что каждый, на плечи которого легло тяжкое бремя дружбы с Ларри, очень скоро становится экспертом по самозащите. Это вызвало у Марджори прохладную улыбку. Возможно, мне следовало быть более откровенным с полицией, сказал я, но я был озабочен тем, чтобы не выглядеть слишком тесно связанным с Ларри на случай, если они придут к неправильным выводам – или к правильным.

После этого я откинулся назад в своем кресле, чтобы показать ей, что я сказал ей всю правду, и ничего, кроме правды. С Барни я перебросился дружескими взглядами.

– Неприятный случай, – сказал он.

– Немного неожиданный, – согласился я, – но типичный для Ларри.

– Да уж.

Потом мы оба посмотрели на Марджори, которая кончается на «и», но она не вымолвила ни слова. Она неподвижно смотрела в точку на поверхности своего стола, словно хотела прочесть там что-то. Но ничего так и не прочла. За ней я заметил две двери, по одной с каждой стороны. Мне пришло в голову, что мы не в ее кабинете, а в приемной и что действительные события происходят где-то в другом месте. У меня было ощущение, что нас подслушивают, но в Конторе такое ощущение у вас всегда.

– Простите меня, Тим, но вам не пришло в голову попросить полицию прийти к вам позже, а самому немедленно позвонить нам, вместо того чтобы сразу открывать им дверь? – спросила она, все еще изучая свой стол.

– У меня был выбор – как в любой оперативной обстановке, – объяснил я, возможно, чуть-чуть излишне учительским тоном. – Я мог послать их подальше и позвонить вам, но это наверняка насторожило бы их. Или я мог вести себя так, как будто ничего особенного в их визите не вижу. Обычные полицейские расспросы об обычном пропавшем знакомом. Так я и поступил.

Она с радостью приняла мою точку зрения:

– А потом, все, возможно, и было обычным, не так ли? И даже сейчас, может быть. Как вы говорите, все, что Ларри сделал, это пропал.

– Было, правда, упоминание о Чечееве, – напомнил я ей. – Описание квартирной хозяйкой иностранного визитера подходит к нему до мелочей.

При моем упоминании о ЧЧ холодный взгляд ее серо-зеленых глаз устремляется на меня.

– Вот как? – произносит она, адресуя свой вопрос скорее себе, чем мне. – Расскажите мне о нем.

– О Чечееве?

– Он грузин или кто-то еще?

Ох, Ларри, тебя бы сейчас на мое место.

– Нет, боюсь, что нечто совершенно другое. Он с Северного Кавказа.

– Значит, он чеченец, – говорит она с ноткой специфического догматизма, который я начинал ожидать от нее.

– Близко, но не совсем, – сказал я доброжелательно, хотя меня подмывало послать ее посмотреть по карте. – Он ингуш. Из Ингушетии. Это рядом с Чечней, но меньше по размерам. Чечня с одной стороны, Северная Осетия с другой. Ингушетия посередине.