Алексей Ростовцев - Тайна проекта «WH» Страница 13

— Знаю. Его закроют пятью гвардейцами во главе с унтер-офицером. Это всегда делается задолго до начала любого из подобных мероприятий.

— На сей раз гвардейцев не будет. Ваш начальник, полковник Нокс, контролируя посты, придерется к какой-нибудь мелочи и отстранит солдат от несения службы, а прислать новый наряд «запамятует».

— Нокс подкуплен?

— Да. В случае победы путчистов он получит генеральский чин и сто тысяч долларов. Впрочем, половина названной суммы уже перекочевала в его карман. Полковник отказался рисковать без задатка.

— Деловой джентльмен. А ведь он гражданин США и, наверняка, агент Роджерса!

— Значит, ФБР и ЦРУ платят меньше. Но почему вы полагаете, что Роджерс ничего не знает о заговоре? Мендоса сделался чересчур одиозной фигурой, и необходимость замены его более подходящей сильной личностью напрашивается сама собой. Мы, местные немцы, тоже понимаем, что президента надо менять. Однако Ламберц в качестве кронпринца нас не устраивает. Мы за Рохеса. Кстати, последний тоже приговорен заговорщиками к смерти.

— А кто же отважится привести приговор в исполнение?

— Нашли одного молодого дурня. У его семьи старые счеты с Мендосой. Этот парень будет в форме полицейского. Он должен как можно ближе подобраться к месту возложения венка и успеть застрелить Мендосу и Рохеса, прежде чем его самого застрелит охрана. Убийство президента послужит сигналом к выступлению путчистов.

— Эти данные получены агентурным путем? — поинтересовался я.

— Да уж не из газет.

— Ваша организация располагает прекрасными источниками.

— Ну какая организация! — заскромничал Обезьяний Зад. — Так… Небольшой союз местных предпринимателей немецкого происхождения. Мы живем в сложном, жестоком и изменчивом мире, господин майор. В наше время побеждает тот, кто не жалеет денег на содержание своей секретной службы. Мы, немцы, понимаем толк в подобных делах. У нас тут есть люди, обладающие богатым опытом разведывательной работы. У них солидная выучка, полученная на всемирно известных фирмах.

— Вы имеете в виду абвер и СД?

— Да.

— Последний вопрос, господин фон Буххольц: для чего вам понадобилось рассказывать все это мне?

— А для того, чтобы вы сообщили услышанное Рохесу. Но только ему одному. И никому другому.

— Я обязан вашей семье очень многим, господин фон Буххольц, и считаю своим долгом выполнить любую просьбу, исходящую от вас. Однако мне неясно, почему вы не хотите поговорить с министром сами?

— Почему я не хочу поговорить с министром сам? А если заговорщики, несмотря ни на что одержат верх? Куда мне тогда деваться со всей моей недвижимостью? Вам проще: у вас ничего нет. Сели на самолет — и поминай как звали.

Так вот что имел в виду старый фашист, когда в первый день нашего знакомства говорил о людях конкретного действия! Их шайке был нужен камикадзе, и они нашли его в моем лице.

Обезьяний Зад пошарил в карманах и протянул мне небольшой пакет.

— Здесь жалованье командира роты президентской гвардии за три года и панамский паспорт на вымышленное имя. Вы воспользуетесь этим, если путчисты все-таки захватят власть. Как видите, вопрос вашей безопасности нами тоже проработан, господин майор.

Я взял пакет, зная, что вскрывать его не стану ни при каких обстоятельствах. Бегство из Аурики не входило в мои планы.

Буххольц пригласил меня в столовую. Я отказался от ужина, хотя и был голоден. Мне не хотелось возвращаться домой чересчур поздно. Это могло бы привлечь внимание посторонних.

В ту ночь я не сомкнул глаз. Радиосвязи с Центром у меня пока еще не было, и мне предстояло самому найти выход из крайне запутанной ситуации, казавшейся безвыходной.

Спасение мерзавца Мендосы, смерти которого с нетерпением ждала вся страна, было, на первый взгляд, делом глубоко безнравственным. Однако гибель диктатора не послужила бы сигналом к всеобщему восстанию. Оно пока еще не назрело. В апреле 1973 года не было в Аурике того, что мы называем революционной ситуацией, и за убийством Мендосы неизбежно последовал бы приход к власти путчистов во главе с Ламберцем, относительно молодым и весьма решительным политиком крайне правого толка. Победа Ламберца означала бы продление агонии режима. Таким образом выходило, что Мендоса объективно являлся меньшим из двух зол и предотвращение готовившегося против него террористического акта было на руку прогрессивным силам. Итак, я мог с чистой совестью подарить Рохесу информацию Обезьяньего Зада. Но тут возникла целая серия новых вопросов, самым главным из которых был: а что, если заговорщики все-таки одержат победу и начнут розыск человека, предавшего их? Не исключено, что они имеют агентуру в охранке и мое имя станет известно им через час после того, как я доложу обо всем министру общественной безопасности. Просить Рохеса о том, чтобы он не расшифровывал меня перед своими сотрудниками было бессмысленно: моя жизнь не представляла для генерала никакой ценности.

Поразмыслив как следует, я принял решение ничего не докладывать Рохесу и обезвредить террористов в одиночку. Это должно было выглядеть как простое исполнение офицером гвардии его служебного долга. Обыкновенная добросовестность, и ничего более.

Утром я отправился на площадь Свободы и, прохаживаясь перед усыпальницей Делькадо, мысленно проиграл все возможные варианты действий террориста. Эта работа принесла мне успокоение и уверенность. Я хорошо спал в последующую ночь и пошел на дело бодрым, со свежей головой. Тщательно проверив посты оцепления в своем секторе площади, стал наблюдать, как её постепенно заполняют высокопоставленные военные, депутаты парламента, члены дипломатического корпуса, телевизионщики, журналисты. Все они имели специальные пропуска, но, несмотря на это, каждый из них был придирчиво обыскан, прежде чем попал сюда.

В десять часов распахнулись ворота президентского дворца. Два офицера гвардии вынесли на площадь огромный венок, и он поплыл к мавзолею медленно и торжественно. За венком топал Отец Отечества, поддерживаемый сотрудниками личной охраны. Мендосу сопровождали члены Государственного Совета, среди которых был и Рохес.

Я подтянулся поближе к усыпальнице. Мне было хорошо видно, как Нокс убрал караул от памятника Делькадо и как через минуту в образовавшуюся брешь юркнул худой молодой человек с узким бледным лицом. Правую руку он держал в кармане галифе. Полицейская фуражка была ему велика и сползала на уши, поэтому он то и дело поправлял её свободной левой рукой. Этот парень являл собою карикатуру на террориста, но тем не менее, никто не обращал на него внимания, потому что все были поглощены красочным зрелищем.

Молодой человек нырнул в толпу и стал проталкиваться к процессии. Я последовал за ним. Приблизившись к президенту на трехметровую дистанцию, террорист выхватил оружие и вскинул трясущуюся руку. Вряд ли он смог бы поразить намеченные цели даже с такого близкого расстояния. И все же я быстро опустился на одно колено и выстрелил снизу вверх так, чтобы пуля не попала в посторонних. Парень выронил оружие и схватился за правое плечо. Тут же на него кучей набросились охранники Мендосы. Они повалили его на землю и принялись выкручивать ему руки. Началась паника.

Единственным человеком, не потерявшим самообладания в эту минуту, был Рохес.

— Exzelenz! — крикнул я генералу. — Соблаговолите распорядиться, чтобы надежные части взяли под охрану площадь Свободы, а также мосты, вокзалы, аэропорт, почтамт, телеграф, радиостанцию и телецентр. Объявите в столице военное положение!

— Браво, майор! — ответил Рохес, улыбаясь. — Я как раз собираюсь отдать именно такие приказы.

Путч был подавлен в зародыше. Действуя решительно и жестоко, охранка быстро распутывала нити заговора. Нокс был арестован одним из первых.

На другой день после неудавшегося покушения Мендоса собственными руками нацепил на мою грудь высшую награду Аурики — орден Белого Кондора. Я был произведен в полковники и назначен начальником президентской гвардии. Серебряные эполеты у меня на плечах сменились золотыми, а в остальном моя форма сохранила свой прежний вид. Разглядывая себя в зеркале, я констатировал, что все еще похожу на червового валета. Однако тот, февральский валет, был валетом, выбившимся из шестерок. Апрельский же готовился прыгнуть в короли. Голубая атласная лента тускло переливалась на светлом мундире. Бриллианты на ордене Белого Кондора сияли волшебным блеском. Лицо мое приобрело нагловато-геройское выражение, чему в значительной мере способствовали отросшие до уставных размеров усы. Я потер ноющую левую руку и подумал, что не зря подставил ее под пули. Она помогла мне выбиться в люди.

Процесс самолюбования был нарушен моим приятелем — адъютантом Рохеса. Щеголеватый офицер бесшумно возник у меня за спиной и, небрежно козырнув, объявил: