Николай Никуляк - Нить курьера Страница 13

Федчук нахмурился и добавил:

— В замысел врага, помимо всего остального, по-видимому, входит стремление выявить наш контрразведывательный аппарат. Об этом говорит требование: «доложите начальству». Поэтому втягиваться «в игру» еще кому-нибудь, кроме «офицера по денацификации», крайне рискованно. Если же мы проведем ее через вас одного, то от этого можно только выиграть. По крайней мере, вы здесь уже ничего не потеряете.

Хмурое лицо Федчука постепенно прояснилось, и в сумеречном полусвете настольной лампы оно опять казалось мягким и добрым.

— В будку, а затем в парк, — продолжал он, — ходите один, в цивильной одежде, но обязательно берите с собой оружие. Ездить по Вене не бойтесь. Следуйте повсюду, куда бы он вас не вызывал. Это должно будет произвести впечатление, что ему верят и ценят его доклады. Все получаемые сообщения несите мне. В этой медали, — сказал он, указывая на письмо Хохвагена, — нас интересует оборотная сторона, поэтому сделаем вид, что она вообще пришлась нам по вкусу…

После этого разговора я потерял покой и сон, не говоря уже о какой-либо системе в работе.

Телефонная будка на Карлсплатце стала мне ненавистной, а парк Шиллера с мифическим пустотелым кирпичом в стене — парком зловещих предостережений. И все же я нашел этот кирпич… Потом я узнал еще много других телефонных будок, других парков, дворцов, садов, памятников, подъездов и даже находящихся в них радиаторов парового отопления. Я сделал и такое открытие, что очень опасно гладить рукой эти радиаторы — они всегда были покрыты густым слоем пыли.

Опасаясь ареста, Хохваген избегал встреч со мной, но вызывал к тайникам, которые менял еженедельно.

Кроме того, в планы этого бывшего абверовца не входило, чтобы с ним был связан всего-навсего один курьер. Поэтому он с дьявольской расчетливостью прибегал к вызовам почти в одно и то же время в два, а то и в три пункта, расположенных в противоположных предместьях города: в районе Деблинга и в районе Мейдлинга, в районе Хитцинга и в районе Зиверинга.

В планах же Федчука никак не предусматривалось вводить новых людей в эту историю, тем более раскрывать свой немногочисленный аппарат. Поэтому оставался только один выход: обучить меня искусству при любых условиях одновременно появляться и «здесь», и «там». И надо сказать, я изо всех сил старался справиться с этой трудной для меня ролью.

Теперь все двадцать три района Вены на плане города были для меня не загадочными ребусами, а реально существующими. Я начинал чувствовать и понимать живое дыхание каждой улицы, площади, парка и даже отдельных зданий. Фешенебельные же улицы центра — Ринг, Грабен, Картнерштрассе и другие — я знал теперь так, будто вырос и провел на них свою юность.

Федчук все время меня похваливал, напоминая, что делаю я очень важное дело. За все время «игры» с Хохвагеном я передал Федчуку более двадцати пакетов. Некоторые из них он раскрывал при мне и частично знакомил с их содержанием. В одном из сообщений Хохваген предлагал план похищения какого-то сейфа с документами английской разведки с четвертого этажа многоэтажного дома, описывал результаты своих наблюдений за лицами, причастными к его охране.

В другом пакете он переслал пачку фотографий, утверждая, что на них изображены американские разведчики и их агенты. Однажды он сообщил даже об устроенной ему встрече с руководителем американской разведки Алленом Даллесом, который якобы рассматривал вопрос о его передвижении по службе.

Но вот я заметил, что Федчук перестал знакомиться с содержанием сообщений Хохвагена и откладывал их не читая. Но и тогда, несмотря на заметную апатию к этим бумагам, он подчеркивал, что доставляемые мною пакеты имеют большую ценность и что я должен продолжать создавать у Хохвагена полную уверенность в том, что мы очень ценим его работу.

«Теперь обнажилась и связь Хохвагена с западными разведками, — подумал я, — которую я собирался выявить в процессе его допросов. Беда только в том, что стал он неуловимым». Но вот подошло время, когда активность Хохвагена стала заметно падать.

Тут-то и прозвенел в моей квартире телефонный звонок: соседний комендант, любитель рыбной ловли, хотя и говорил задорным, полушутливым тоном, но у меня с первых же его слов подкосились ноги:

— Пришла такая форель, — кричал он, — что, если сейчас же не приедешь, опоздаешь к ухе.

— Что ж, — сказал я, сдерживая волнение, — время сейчас самое подходящее. Только ведь рыба сама не поплывет в рот, надо к ней кое-что припасти.

— Об этом я уже позаботился. К ухе будет наша «Столичная». Все бросай, жду.

Быстро разыскав Ибрагима, я попросил его приготовиться к поездке, а сам начал связываться с Федчуком.

Как много я отдал бы сейчас за то, чтобы услышать в трубке его спокойный негромкий голос. Но я ждал, ждал, а трубка молчала. Позвонил на квартиру — тоже молчание. Я звонил снова — то на работу, то на квартиру, но телефон не подавал никаких признаков жизни.

Так и не дозвонившись, я решил действовать на свой страх и риск.

Ибрагим сообщил о готовности группы. Я быстро собрался, и вот автомашина задрожала, качнулась и с шумом вылетела за ворота.

Дорога петляла между двумя рядами высоких деревьев. Между сплетенными вверху густыми, почти черными ветвями мелькали пятна синего неба.

Наконец мы добрались до конечной цели маршрута и въехали во двор соседней комендатуры. Комендант стоял на маленьком крылечке дежурного помещения.

— Торопитесь, — шепнул он мне, — Хохваген на месте, но, судя по некоторым признакам, готовится в путь.

Сердце мое вновь дрогнуло. Я снова попытался связаться с Федчуком, но безуспешно: его телефон по-прежнему молчал.

Посоветовавшись, мы сели в машину с твердым решением ехать в маленькое село у речки, прямо к дому Хохвагена.

Остановив машину в кустарнике, скрытно подкрались, к входу в дом и, выставив у дверей часового, вместе с Ибрагимом быстро, без стука вошли в квартиру. Жена гладила белье. Хохваген складывал его в чемодан, насвистывая веселую мелодию.

— Руки вверх! — спокойно сказал я. — Дом окружен, и сопротивление бессмысленно. Следуйте за комендантом.

Лишь один миг на лице Хохвагена можно было заметить выражение испуга, но это не отразилось ни в его словах, ни в жестах.

Он схватился обеими руками за голову и драматическим, явно наигранным голосом произнес:

— Что вы наделали… Через полчаса жена была бы у вас, а теперь сорвали операцию, за которую Федчук ожидает повышение в чине…

— Хватит выдумывать, — сказал я, — там разберемся.

И не очень вежливо подтолкнул его к выходу.

Садясь в машину, я заметил, как от сарая к соседнему дому метнулась тень старика — нашего невидимого помощника — и с чувством глубокой благодарности посмотрел ему вслед. Я никогда больше не встречал этого доброго старика, но с того момента понял, что честные люди есть везде. Хохваген сидел спокойно, с гордым, надменным видом. Взглянув на него, я вспомнил:

«Вы сорвали операцию, за которую Федчук ожидает повышение в чине…».

Откуда он знает фамилию?

В комендатуре соседа, куда я заехал обдумать происходящее, он нагло затарабанил:

— Сегодня в полночь в гостинице села К. венский шеф Си-Ай-Си встречается со своим руководящим и агентом по вашей зоне. Мне было приказано подготовить это свидание. Я сообщил о нем вам в Вене и собирался сообщить отсюда, через жену. Но вы погубили все! Разве вы не понимаете, как это важно? Если я через полчаса не буду в гостинице, все непоправимо рухнет и ответственность перед советской стороной ляжет на вас… Что вы наделали?..

— Минутку, — сказал я, — пройдите за мной, — и вывел его в другое помещение, где оставил под охраной нашего автоматчика.

Не успел я, однако, вернуться, как на пороге появилась жена Хохвагена. Подавая мне исписанный карандашом лист бумаги, она спокойно сказала:

— Это Готтфрид написал еще утром, но я не успела доставить…

На листке бумаги рукой Хохвагена было написано:

«Сегодня в полночь в гостинице села К. мой шеф встретится со своим агентом, и этот агент для вас опасен. Высылайте наблюдателей. На месте встречи связь со мной исключается».

«Бесспорно одно, — решил я, — письмо написано до задержания. Но с какой целью? Неужели я снова промахнулся? Нет, не может быть. Ведь Федчук не верил ни одному его слову. И если все же велась „игра“, то только с целью выявления планов. Здесь что-то другое. Каждый, кто идет на преступление, втайне надеется, что не будет разоблачен и, тем не менее, все же готовится к худшему. Скорее всего это письмо и написано с той целью, чтобы спрятаться за него, если нагрянет беда…»

— Идите домой, — сказал я жене Хохвагена, — все выяснится, не будем спешить.

Не сказав ни слова, она удалилась.