Андрей Ильин - Мы из Конторы Страница 14

Нет!..

Тогда, выходит, надо использовать готовый документ. Со всеми степенями защиты. Но с чужим лицом. Которое станет твоим лицом. То есть не аусвайс подделывать, а подходящего человечка искать! В идеале брата-близнеца.

Искать и… найти!..

Вот только что с ним после делать? Ведь у паспорта не может быть двух хозяев — может быть только один. И если прежний владелец, утратив документ, обратится в полицию, то те быстренько вобьют утраченные номера в базу данных, после чего аусвайсом пользоваться будет нельзя.

Так?

Так!

А если не обратится?

Тогда — не так! Тогда аусвайсом можно будет пользоваться некоторое, возможно, весьма продолжительное время. И ничего не бояться.

Вывод?

Единственный… Значит, нужно сделать так, чтобы бывший владелец не обратился в полицию! Как?.. Вообще-то просто…

Если использовать методы будущей Отечественной войны, под которую их готовили. Потому что — на войне как на войне. Там подходящий документ добывается ценой жизни бывшего его хозяина, который тихо ложится на дно случайного водоема с пудовым камнем на шее. После чего за тылы можно не опасаться.

Но как-то это нецивилизованно…

Да и небезопасно…

Потому что пропавшего немца хватятся близкие, сослуживцы или соседи, начнется его розыск и… И опять-таки его паспорт вколотят в компьютер… После чего тот паспорт хоть выбрось…

И что же делать?

А черт его знает!..

Ладно, это вопрос второй. А есть еще первый — где бы сыскать требуемый документик. С подходящей физиономией. Да еще желательно на имя не чистого немца, а выходца из России, чтобы можно было, прикрываясь им, объяснить свое произношение и плохое знание родного языка.

Тоже еще та задачка…

Для начала найти, а уж после того другую проблему решать. Уж как получится…

Глава 14

Звонок по мобильному.

Короткая фраза.

— Я подхожу.

Почти сразу же звонок снизу, от подъезда.

Лицо на экране видеодомофона.

Знакомое лицо. Но все равно желательно его рассмотреть как следует.

Фас…

Профиль…

Он.

Щелкнул язычок замка.

В комнате полумрак. В ней никогда не зажигается свет. Даже ночью.

— Ну что тут у тебя?

— Пока ничего — пусто.

— Ты давай смотри в оба, проглядим — голов не сносить!

— Да я гляжу, гляжу… Только и делаю, что гляжу…

Звонок.

Лицо на экране видеодомофона.

Шаги по лестнице…

— Что?

— Ничего нового.

Роспись в журнале.

Дежурство сдал — дежурство принял.

Темнота.

Горячий кофе в термосе на столике.

Мощная цифровая камера со специальным телескопическим объективом пред окном. И еще одна.

Окно.

Глаза.

Улица.

И ничего.

Совсем — ничего.

И вчера — ничего.

Но это — пока ничего…

Глава 15

Скоростной поезд несся по стране Германия. Никаких привычных русскому человеку купе с откидными полками, матрасами и казенным бельем в нем в помине не было — одни только сидячие места. И титана с кипятком не было. И вагона-ресторана. И проводников… И зачем такой поезд, где ни поспать вволю, не в картишки с соседом переброситься, ни чайком побаловаться, ни с попутчиками по душам поговорить…

Скучны немецкие поезда — в них только едут. Причем недалеко. А куда ехать-то, когда всю Германию из конца в конец за полдня пересечь можно да еще Люксембург с Бельгией прихватить не заметив.

И что уж совсем непривычно и противно — не слышно в немецких поездах воспетого поэтами-песенниками перестука вагонных колес, того самого — та-рам-там-там, тарам-там-там. Только что-то свистит и гудит за окном. Рельсовых стыков у них, что ли, нет? И не мелькают, слепя светом, переезды, и не оглушают страшным свистом встречные поезда, и не плачет в соседнем купе проснувшийся ребенок. Тоска…

Сидят немцы чинно, каждый в своем креслице, листают журнальчики, или дремлют, всунув шеи в специальные подголовнички, или в окно глядят. Никто ни с кем не говорит, анекдоты не травит, водку из стаканов с подстаканниками не пьет, про цены не спрашивает, про жизнь не интересуется. Едут…

Пассажиров, надо сказать, битком — все места заняты, кое-кто даже стоит. Может, в соседнем вагоне посвободней? Пройти, что ли?..

И ведь верно — в соседнем вагоне полным-полно свободных мест, а те дураки стоят… Задуматься бы, почему…

Да уж больно присесть охота.

И задремать.

Ладно, не успел…

Потому что появилась девушка в железнодорожной форме, подозрительно напоминающей эсэсовскую.

Пошла по проходу, требуя билеты и пробивая их компостером.

Билет у него был — люди его профессии без билетов не ездят и вообще ведут законопослушный образ жизни, избегая лишних контактов с представителями власти. Так что тут все в порядке.

Или нет?..

Потому как контролер вдруг задержалась подле женщины с тремя детьми. Стала ей что-то вежливо объяснять, указывая в конец вагона.

Предлагает более удобные места? Для детей…

Нет, не предлагает… А что тогда? Предлагает встать и пойти в соседний вагон, где не протолкнуться. И тычет пальцем на стену, в какую-то табличку.

Женщина чего-то просит, чуть не плачет, кивает на прикорнувших на сиденьях детей. Но контролер непреклонна.

— Найн, — твердит она, — найн!

Или у женщины с детьми билета нет?

Вроде есть.

Так в чем же дело?..

Ах вот в чем… Вагон-то первого класса. Хотя точно такой же, с такими же точно сиденьями и такими же пассажирами в том же самом поезде. Но — первого! Куда пассажирам второго вход заказан!

Ну и что, что там приходится стоять, а здесь сплошь пустые места? Так и должно быть! За то люди и платят лишние деньги, чтобы не тесниться. И чтобы ощущать себя людьми первого сорта. Вернее — первого класса. И никакая иная логика здесь не работает. И никакие просьбы, увещевания и мольбы не помогут — у кого билет первого класса, тот должен ехать в первом классе, у кого второго, тот должен из него не высовываться!

Ай-ай, какой прокол! На котором, если, к примеру, коренного немца изображать, можно в айн момент спалиться.

Так что надобно теперь по-быстрому, но не спеша встать да бочком-бочком в соседний вагон. Туда, где битком, где придется втискиваться на боковые сиденья или даже стоять. Но среди своих, среди «второклассников»…

Встал.

Огляделся по сторонам, пытаясь выделить в толпе пассажиров-земляков. Вернее, бывших земляков.

Кажется, этот.

И этот тоже.

И те два…

Как говорится — зуб даю!

Чем они отличаются от других пассажиров?.. Трудно сказать… Наверное, взглядами. Какие-то они виноватые. И еще осанкой — наши отчего-то почти всегда сутулятся, будто жизнь их пополам согнула. И еще, пардон, фигурами, что утяжелены книзу. Мешковатостью одежды… А коли улыбнутся или заговорят — зубами, которые вкривь-вкось, желтые и больше половины нет. У немцев, утех все зубки на месте, все белые и ровные, будто фарфоровые. И так и есть — не свои, вставные…

Но главное даже не это, главное — общее впечатление. Которое позволяет отличить наших от не наших почти в любой стране мира, мгновенно выделив их из толпы аборигенов. Кроме разве молодежи, что адаптируется быстрее, принимая чужую веру и окраску.

Вот и эти, хоть одеты как все, а выглядели иначе!

Но нет среди них ничего подходящего — все слишком высокие, или слишком низкие, или чересчур толстые…

Можно идти в другой вагон.

Нет, и здесь не то… Типичное не то…

Дальше идти было некуда, дальше была кабина машинистов.

Третий день он не вылезал из поездов, переезжая из города в город и встречая прилетающие из России самолеты. Вставал где-нибудь сбоку, глазея на толпу пассажиров.

Нет.

Нет.

Нет.

И этот тоже — нет…

Ничего подходящего.

Пассажиры истощались, и он ехал из аэропорта в русский ресторан, где заказывал чашечку кофе и усаживался где-нибудь в темном уголке наблюдать за посетителями. Которые, перебрав баварского пива, скоро начинали орать русские народные песни, танцевать вприсядку и жаловаться на свою здешнюю жизнь. Или, наоборот, хвастаться друг перед другом своими успехами. У них все было или хуже или лучше всех — без середины.

Ничего интересного…

Он выпивал свою чашку и уходил.

И шел в другой ресторан — тоже русский.

Или на службу в местный православный храм, где, взяв свечку, косил глазами по сторонам.

Или отправлялся в русский магазин, где торговали гречкой, сгущенным молоком и привезенными из Москвы книгами и видеокассетами с советскими фильмами. Но там его тоже интересовали не товары, а покупатели.

Нет.

Нет.

Нет…

Он платил за пару книг или кило гречки, выбрасывал их в ближайшую урну и вновь ехал в аэропорт, поспевая к рейсу из Петербурга.