Андрей Троицкий - Операция «Людоед» Страница 14

– Вызвали, – кивнула Елена. – Обещали приехать к обеду. Но что толку? Ищи теперь ветра в поле.

– Это точно, – согласился Стерн.

– Жалко людей.

– Да бог с ними. С голоду не умрут. Я хотел сказать тебе вот что. Только ты не удивляйся. Вчера я назвался Володей. На самом деле меня зовут Игорем. Хочу, чтобы ты все поняла правильно. Стерн выдержал долгую паузу.

– Понимаешь, я не самый везучий и не самый счастливый человек на земле. Вчера я назвался именем своего приятеля, которому в жизни везет куда больше, чем мне. Сделал это из суеверных соображений. Очень хотелось с тобой познакомиться. Вот так. Ты простишь мне эту маленькую ложь?

Стерн склонил повинную голову.

– Прощу, – Елена погладила рукой коротко стриженый затылок Стерна. – Игорь. Игорек… Я тоже суеверна. Я тебя понимаю.

– И уж, поскольку мы начали, – Стерн нахмурился, желая показать, что разговор дается ему трудно. – Я хочу немного рассказать о себе.

Перемалывая зубами бутерброды с сыром и сухой колбасой, Стерн поведал Елена Ивановне только что сочиненную историю взаимоотношений Игоря Куприянова с представителями противоположного пола. Первый брак был банальной ошибкой юности. Он женился просто сдуру, как в омут нырнул, еще не осознав себя настоящим мужчиной, не найдя своего места в жизни. Этот ранняя женитьба, кажется, состояла лишь из одних житейских проблем: копеечное студенческое существование, жизнь на съемной квартире, случайные приработки. Лодка любви, перегруженная проблемами быта, дала трещину и благополучно пошла ко дну. Теперь он вспоминает о том первом неудачном опыте с легкой грустью.

Повторно Игорь Куприянов женился, будучи уже зрелым человеком, специалистом с высшим образованием. И опять ему не повезло. До брака он, наивный, неискушенный человек, слишком занятый служебными делами, не смог разглядеть в своей будущей жене тупую и злобную мещаночку со страстью к накопительству. Жену не интересовало в жизни ничего, кроме денег. Куприянову приходилось пахать как проклятому, брать работу на дом, проводить бессонные ночи за письменным столом. Но денег все рано не хватало. Жизнь отравляла и патологическая ревность супруги, которая могла закатить сцену по любому, самому ничтожному поводу и без него. Рождение ребенка не исправило этой женщины. Ссоры и скандалы в семье продолжались беспрерывно. «Давай деньги, – кричала жена так громко, что соседи, разбуженные ее ночными воплями, стучали в стену. – Ты не мужик. Ты не умеешь зарабатывать. Повторяю: давай мне деньги. Или ты относишь всю зарплату той лярве, с которой трахаешься на работе? Все отдаешь ей? Все? Поэтому в семью деньги не попадают? Так или нет?». И дальше в том же роде. Куприянов хватался за голову и запирался в ванной комнате.

В конце концов, он, измученный скандалами, потерявший покой и сон, собрал пожитки и ушел из дома. Годом позже оформили развод. Он скитался по чужим углам, жил у друзей. Удалось накопить некоторую сумму, чтобы внести первый взнос за новую квартиру. Недостающие деньги занял по частям. Сейчас в его однокомнатной берлоге в районе Крылатского заканчивают ремонт. Через месяц, а то и раньше, он переселится в новую квартиру. Закончив рассказ, Стерн, довольный собой, дожевал бутерброд. Влюбить в себя женщину или вызвать в ней искреннее чувство сострадания – это почти одно и тоже. Хорошую он сочинил историю, жизненную, даже поучительную, выжимающую слезу. Прозу столь высокого художественного уровня не стыдно напечатать в журнале «Работница». Елена, чуть не до слез растроганная, придвинула ближе табурет, провела ладонью по щеке Стерна.

– Бедненький. Сколько лишений тебе пришлось вынести. Как ты настрадался за жизнь.

Стерн подумал, что женщины, не в пример мужчинам, умеют быть жестокими, хитрыми и коварными, когда этого требуют обстоятельства. И в то же время доверчивы, словно дети. Глотают всякую ахинею, высосанную из пальца. Верят рассказам первого встречного проходимца. Черт поймет женскую породу. Сколько живешь на свете, не перестаешь удивляться на этих баб.

– Я не жалуюсь, – ответил Стерн. – Ведь теперь все плохое позади. В жизни иногда везет даже таким законченным неудачникам, как я. Вот тебя встретил… Кстати, когда вылет самолета?

– В пять вечера из Махачкалы. Через два часа придет автобус. Мне так не хочется с тобой расставаться…

Стерн сделал протестующий жест.

– Мы не расстанемся. Я полечу в Москву вместе с тобой.

– Но как же твои вещи? – Елена округлила глаза. – Но ты не успеешь забрать вещи из своего дома отдыха. – Подумаешь, – усмехнулся Стерн. – Они слова доброго не стоят. Несколько полотенец, бельишко. Тряпки на выброс.

– Но, возможно, не получится с билетами. – Получится, – сказал Стерн. – Возьму с переплатой. Как говорят пассажиры такси, дам двойной счетчик.

– Но зачем же тратиться? У тебя и так большие расходы. Этот ремонт, алименты…

– Деньги не проблема. Особенно, когда дело касается тебя. Любовь – святое чувство, а ты говорить о каких-то деньгах. Прямо как моя бывшая жена. Тебе не стыдно?

– Стыдно, – Юдина расплылась в улыбке.

Юдина, немного смущенная и растерянная, не нашла новых возражений. По правде, ей не хотелось спорить. Господи, они вместе летят в Москву. Значит, это не просто скоротечный курортный романчик, печальный финал которого предрешен. Сердца сладко сжалось. «Любовь», он произнес слово «любовь».

– Ты серьезный человек, – сделала вывод Юдина. – Мой бывший муж, то есть человек, с которым… Короче, он был совсем другим. Кажется, вообще не умел разговаривать серьезно. На любое мое слово он находил остроты, которые казались смешными. Правда, только ему одному. Однажды он так с усмешкой сказал, что уходит от меня навсегда. Потом много раз возвращался, просил прощения, острил. И снова куда-то пропадал.

– Я не такой, – покачал головой Стерн. – Я выполняю все свои обещания. И довожу начатое до конца.

Через час Юдина и Стерн, тащивший два увесистых чемодана, перешли качающийся мост через овраг. Они напоминали не легкомысленных курортных любовников, а добродетельную семейную пару, возвращавшуюся домой из отпуска. С другой стороны моста топтался, ожидая милицейскую машину, обворованный Игорь Куприянов. От жары и выпитого накануне вина его мутило, пот катил градом, в рот попадали пыль и песок, а ментов и в помине не было. Последними словами Куприянов клял себя за то, что приехал в эту проклятую дыру, где нет ничего, кроме этих песчаных барханов, колючих кустов, горячего моря, нестерпимой жары. И еще этой забористой бормотухи, дарящей человеку совершенно неповторимое мучительное похмелье. С головной болью, сердцебиением, тряской рук и ног.

Игорь проводил парочку долгим тоскливым взглядом. Уезжают, счастливчики. А Куприянову в этой душегубке, где от воров нет никакого спасения, целый месяц париться. И еще с милицией отношения выясняй. Пиши заявления, давай показания… Этот маразм называется одним емким словом – отпуск. Тем же вечером самолетом «Аэрофлота» Стерн и Юдина вылетели из Махачкалы и благополучно приземлились во Внуковском аэропорту. Еще во время перелета Елена пригласила своего нового друга пожить у нее дома, в Сокольниках, пока на его квартире рабочие заканчивают ремонт. Стерн ждал этого приглашения.

Пригород Махачкалы. 25 июля.

Все утро Колчин и майор Миратов провели на пепелище той злосчастной хибары. Солнце поднялось в зенит и палило так нещадно, что под его лучами человеческие мозги превращались в подгоревшую гречневую кашу. Десяток милиционеров, выставленных в оцепление вокруг участка, торчали в тени деревьев, изнывали от жары и часто присасывались губами к фляжкам с горячей водой. Но вода не утоляла жажду. Вооружившись тонким железным прутиком, Колчин побродил по участку, натыкаясь на поломанные стебли винограда, бумажный мусор и россыпи автоматных гильз. Повязку с левой руки он снял еще в гостиничном номере, и теперь ушибленное предплечье выглядело пугающе, отливало желто-черным тонами, будто у Колчина стремительно развивается гангрена, и от ужасной болезни уже нет спасения. Он заглянул в сарай, потеребил кучу истлевших тряпок, передвинул с места на место ящики с молодой картошкой. Перевесил связки чеснока. Поднял крышку дубовой бочки, наклонился, втянул в себя запах сырой плесени. Миратов со скучающим видом бродил за Колчиным. Майор не мог понять, что они делают на пепелище, зачем терпеть такие муки, если можно провести время в рабочем кабинете, оборудованным кондиционером.

– Слушай, сыщик, – Миратов тронул Колчина за плечо. – Давай завязывать с этой бодягой. Я снимаю оцепление.

– Валяй, – кивнул Колчин.

Миратов, довольный, что и его талантам нашлось практическое применение, пошел распорядиться, чтобы милиционеров отвезли в город на базу. Колчин, закончив с сараями, пересек двор и стал бродить между устоявших саманных стен хижины, закопченных, в густом налете сажи, с выбоинами от пуль. Время от времени он останавливался, прутом переворачивал головешки, брел дальше и снова останавливался. Вчера здесь поработали эксперт-криминалист Драгин и бригада взрывотехников. Эти весь день шарили по сараям и погребам, проверяли, нет ли по подворье новых сюрпризов: растяжек, мин-ловушек. Но все обошлось. Драгину удалось обнаружить в одной из комнат, под обугленными половыми досками останки обгоревшего чемоданчика. Он сказал, что в кейсе хранилась валюта, довольно крупная сумма в сто долларовых купюрах, два десятка паспортов и еще какие-то бумаги. Деньги превратились в золу, паспорта обгорели. Возможно, экспертиза установила бы, на чье имя выписаны документы, воскресила их серии и номера, но подоспевшие пожарные обильно пролили водой дымящиеся угли. Влага попала и в тот чемоданчик, доделав то, что не сделало пламя. Горячий пепел рассыпался. Однако маленькая зацепка осталась. В чемодане лежала записная книжка с кожаном переплете. Книжка тоже сильно повреждена огнем, а пепел уничтожен водой, но чудом сохранились две последние странички. Ни телефонов, ни имен, ничего такого, что помогло бы следствию. В книжку автор записывал стихи, собственного сочинения или чужие. Для следствия эти стихи – не великий подарок, но все все-таки лучше, чем ничего. Закончив работать на пепелище, Драгин выехал к разбитой «Ниве», снял пальцы, оставшиеся в салоне и на кузове автомобиля. Вещественные доказательства, запакованные в герметичный контейнер, сегодня утром самолетом отправили в Москву. Тем же бортом в сопровождении дагестанских оперативников в столицу вылетел Виктора Анисимова. После ночного допроса он едва передвигал ноги, впал в прострацию и перестал слышать на правое ухо. Доктор Луков, осмотревший этого кренделя перед отлетом, сказал, что глухота – явление временное, слух вернется через недельку-другую. Внутренние кровоизлияния на теле не видны, а следы побоев почти не заметны. И вообще, Анисимов свеж, как огурец. С таким хлопцем не стыдно в самолете прокатиться. Связавшись с Москвой, Колчин выпросил еще два дня командировки. «Привыкай быть честным человеком, – проворчал в трубку полковник Шевцов. – Так бы и скажи: я еще в море не накупался. И еще ни одну девчонку не пощупал». «Вот я честно и говорю: это море я только один раз и видел. А насчет девчонки, – Колчин, опустив взгляд, уставился на ушибленную руку. – Насчет девчонки я так скажу: щупальщик из меня сейчас никудышный». Шевцов, разумеется, не поверил ни единому слову Колчина, но разрешил остаться в Махачкале еще на пару дней. …Колчин остановился возле оконного проема, перед которым стоял черный остов железной кровати. Кроны фруктовых деревьев с задней стороны дома обгорели, листья пожелтели и свернулись в желтые сухие трубочки. Отсюда было слышно, как на улице, за сломанным забором, заработал двигатель «Урала», офицер дал команду милиционерам залезать в кузов грузовика. Миратов вернулся, встал за спиной Колчина.