Олег Северюхин - Его звали просто "Учитель" Страница 14

Посольству эта встреча ничем особенным не грозила, но мне нужно было быть настороже.

Дервиши шли ходко и уже через полчаса обменивались поклонами с китайцами. Я толмачил, то есть переводил с одного языка на другой. Старший из дервишей лет сорока с сединой в черной бороде как-то неприязненно смотрел на меня, а затем спросил на дари:

— Ты правоверный или такой же, как и они?

— Я сам по себе, а с ними иду потому, что по дороге, — отвечал я.

— Помогая неверным, не действуешь ли ты против Аллаха? — спросил дервиш.

— А ты разве забыл, что сказано в суре 109? Скажи: «О вы неверные! Я не стану поклоняться тому, чему вы будете поклоняться, и вы не поклоняйтесь тому, чему я буду поклоняться, и я не поклоняюсь тому, чему вы поклонялись, и вы не поклоняетесь тому, чему я буду поклоняться! У вас ваша вера, и у меня — моя вера!» — ответил я.

— Тогда давай сразу обговорим наши взаимоотношения, — сказал старшина дервишей, — так, как у Хафиза:

   Не будь, о богослов, так строг,   Не дуйся моралист на всех,   Блаженства всюду ищем мы,   А это уж никак не грех.   Нас как израильских сынов   Пустынный истомил побег,   И мы у неба просим яств,   А это уж никак не грех.

   Людскую кровь не станем лить   Мы для воинственных потех,   Льем виноградную мы кровь,   А это уж никак не грех.

   Ты, как осел или верблюд,   Кряхтя, тащи тяжелый мех,   Мы все, что давит — с плеч долой,   А это уж никак не грех.

— Мне кажется, что я ясно объяснил, кто мы и что нас не нужно опасаться, но в нашу компанию ты не лезь, мне не нужны люди, которые будут покушаться на мое положение, — прямо сказал пришелец.

Не откажешь, человек достойный и грамотный. Но почему он сразу стал опасаться меня как человек, не уверенный в своих силах и в своем авторитете?

— Так послушай же меня, — сказал я, — вернее — Саади:

   О, человек! Ты клетка или сеть!   Душа как птица хочет улететь.   Но трудно птице улететь на ветки, —   Лишь улетит она — и снова в клетке.

   Жизнь эту — миг — используй до конца,   Но дольше жизни миг для мудреца.   Над миром стал царь Искандер владыкой;   Скончавшись, потерял весь мир великий.

   И он не мог, как ни был он велик,   Отдав весь мир, взять хоть единый миг.   Так все ушли, пожав плоды деянья,   От них остались лишь воспоминания.

— Вероятно, и я тоже подробно объяснил, почему я люблю быть один и что я не хочу никому подчиняться и не хочу стать великим начальником над людьми, и у меня как в суре 113 за каждой ночью приходит рассвет, — сказал я.

— Будем считать, что наш поединок закончился мирно, — сказал дервиш, — если будет нужна помощь, обращайся, я тебе всегда помогу.

Дервиши не стали у нас задерживаться и отправились дальше по своим, только им ведомым, делам.

— Мой толмач вас не понял, — сказал китайский старейшина, — но судя по виду вашему, ваши удары пролетели мимо цели, не причинив вреда никому.

— Ученые люди говорят, что добрая улыбка раньше была простым оскалом, предупреждающим, чтобы никто не вторгался во владения существа, оскалившего зубы, — ответил я. — И мою улыбку тоже оценили по достоинству.

Глава 21. Курултай

Через два дня нас стали обгонять караваны, сопровождаемые богато одетыми всадниками. Впереди каждого каравана мчались вооруженные всадники, сгонявшие путников с дороги криками:

— Дорогу благородному Кумык-хану и его сыновьям! Дорогу благородному Кумык-хану и его сыновьям!

Такие же гонцы были у всех ханов и путники считали за благоразумие раньше сойти с дороги.

Хотя в степи дорога там, куда упал взгляд, но еле заметная тропа является более почетной, чем ровная местность рядом. Посольство безропотно уступало дорогу.

— Ива гнется любому ветру, но вырастает выше всех и заросли ивы непроходимы ни для ветра, ни для человека. Так и Китай. Его сила в дипломатии, а не в гордости перед другими людьми на чужой земле. Лаской можно добиться больше, чем силой. Силу применяют в крайнем случае, когда нужно показать справедливость императора. Наши торговцы и целители сделают больше, чем армии мандаринов. И ты, дервиш, должен быть благодарен нам за то, что мы тебя приютили. Расскажешь своим единоверцам о нас, и мы тебя не забудем, осыпая тебя наградами за труды твои, — ласково философствовал китайский дипломат. — Мы тебя сделаем муаллим-баши в построенном нами медресе, где правоверные будут изучать деяния наших императоров и суть нашей философии, которой уже свыше четырех тысяч лет.

Я внимал этим речам, царапая узоры на своей палке, записывая содержание наших бесед. Воинственные племена Центральной и Средней Азии просто дети малые по сравнению с теми, кого я сопровождал в поездке.

Еще через день пути открылась граница Благородной Бухары и временный город на границе, украшенный юртами, шатрами, кибитками и бунчуками ханов и беков. Обычно ханы степи и пустынь предпочитают не встречаться, если такой необходимости нет. Либо их кто-то собирает, либо опасность их объединяет. Похоже, что собирался курултай.

Собранием заправлял третий бухарский эмир Шохмурад из династии Мангытов. К этому времени от эмирата отделились несколько областей, лежащие в сторону Каспийского моря по линии Мерва, южные области захватил и присоединил к себе эмир афганский. Свои стопы в Азию направили королева Великобритании и император Российский. Нужно было решить, в чью сторону склоняться, потому что военным путем проблему не решить. Европейцы сильны и в военном противостоянии погибнет элита, на смену которой придет та, которая поддержит европейцев. Но каких европейцев поддержать? Вот главный вопрос.

Мы прибыли к тому времени, когда эмир встречался по отдельности с прибывшими ханами и беками, в пространных беседах обсуждая создавшееся положение и выясняя мнения, кто и как собирается выживать.

Свое мнение эмир уже имел, но он не хотел его высказывать, как бы отдав ответственность за принятое решение совету ханов и беков, которые по сути своей были намного ниже его по родовитости и принадлежности к царствующей династии.

Кроме того, и он сам, и все население Бухары разительно отличались от всех ханов киргиз-кайсацкой степени и каракумских ханов. Бухарцев можно назвать персоязычными. Бухарский язык сформировался смешением языков персов-зороастрийцев и персов-буддистов, насильно обращённых в ислам арабами, евреев, пришедших сюда вместе с арабами и ставшими бухарскими евреями, и тюрков. Бухарцы говорят с особым акцентом, растягивая слова, что свойственно языку фарси, являющемуся государственным в Бухаре. Поэтому бухарцы чувствовали свою принадлежность к арийской нации и считали себя более мудрыми среди степных и пустынных ханов.

Эмир Шохмурад, мужчина достаточно крепкого телосложения в синем атласном китайского шелка халате, подпоясанном широким золотым поясом с драгоценным кинжалом, в белой чалме и с окладистой головой. Он умиротворенно кивал речи еще одного степного хана и думал о своем.

Его лазутчики уже побывали во всех землях, подвластных русскому императору и английской королеве, и сравнили, как проживают там покоренные народы. В Индии местные раджи остались раджами, помогая английскому вице-королю в жестком управлении Индией — бриллианта Британской империи, поставляя специи, драгоценные металлы, самоцветные камни, живую силу для армии, подавлять выступления патриотов.

— …мы, собравшиеся здесь чингизиды и тимуриды, являемся потомками властителей мира, перед которыми трепетали все государства Азии и Европы. Разве сейчас мы должны искать, кому в первую очередь поклониться? — вещал очередной хан. — Это они должны кланяться нам, это мы должны обложить их всех данью и жить себе в свое удовольствие в своей степи, периодически выходя в Европу для наведения порядка. Если уж на то пошло, то лучше поклониться английским царям, они нам помогут…

— До чего же неприятный голос, — думал эмир Шохмурад, — и у него хватит мудрости залезть в хомут, из которого придется долго вылезать. Тот же московский царь в покоренных землях оставляет те же порядки, что и были, требуя только почитания своей верховной власти, защищая новые пределы своей вооруженной силой, награждая эмиров и ханов орденами, возводя их в высокие чины и включая в свою свиту, не вмешиваясь в наши действия по управлению территориями. Правда, и русский царь довольно крут со своими отступниками, но если он будет другим, то его перестанут уважать вообще. Справедливого и мягкого властителя забывают через неделю после его смерти, а то и раньше, зато тирана помнят веками и складывают о нем легенды и небылицы, чтобы память о нем не исчезала. Надо будет после курултая устроить показательный суд в Самарканде, чтобы люди не забывали о том, что у них есть справедливый эмир, который на десять отрубленных голов милует одного человека.