Джон Ле Карре - Наша игра Страница 15

– Какие именно международные аферы вы обсуждали?

– Конкретно? Никаких. Речь шла о будущем сотрудничестве их и наших следователей. Мы называли это «объединением честных людей». Зорин – старой выделки. Он наводит на мысль о чем-то с октябрьского парада.

– Понимаю.

Я жду. Она тоже ждет. Но она ждет дольше: я снова с Зориным на нашей прощальной выпивке в квартире на Шепард-маркет. До сих пор мы всегда пили только виски Конторы. Сегодня это водка Зорина. На столе перед нами стоит сияющая серебристая фляжка с красными инициалами его службы.

– Не знаю, за какое будущее мы можем сегодня выпить, дружище Тимоти, – произнес он в необычном для него самоуничижительном тоне. – Может быть, ты предложишь для нас подходящий тост?

Я по-русски предлагаю выпить за порядок, потому что прекрасно знаю, что о порядке, а не о прогрессе мечтает старый коммунистический служака. И мы пьем за порядок в нашей квартире на втором этаже с зарешеченным окном, за которым внизу покупатели входят и выходят через двери магазинов, прости господи, из подъездов высматривают своих клиентов, а музыкальная лавка наносит увечья слуху прохожих.

– Эти вопросы, которые полиция задавала вам о деловой стороне жизни Ларри, – говорит Марджори Пью.

– Да, Марджори.

– Они не заставили вас что-нибудь вспомнить?

– Я решил, что полиция, как всегда, ищет не того человека. В делах Ларри ребенок. Моей секции вечно приходилось заниматься его невыплаченными налогами, его счетами за покупки, его превышениями банковского кредита и неоплаченными счетами за электричество.

– А вы не думаете, что это могло быть прикрытием?

– Прикрытием чего?

Мне не нравится, как она пожимает плечами.

– Прикрытием для получения денег, о которых никто не должен был знать, – сказала она. – Прикрытием для цепкой деловой хватки.

– Это совершенно исключено.

– Вы полагаете, что Чечеев имеет какое-то отношение к исчезновению Ларри?

– Это не я полагаю. Так, по-видимому, считает полиция.

– И вы считаете, что визиты Чечеева в Бат не имели никакого значения?

– У меня нет мнения на этот счет, Марджори. Да и откуда ему быть? Мне известно, что Ларри и ЧЧ были близки. Мне известно, что они оба восхищались тем, куда идет общественное развитие. Продолжается ли все это сейчас, другой вопрос. – Я увидел для себя шанс и воспользовался им. – Мне даже неизвестно, были ли визиты Чечеева в Бат санкционированы.

Она не клюнула.

– Считаете ли вы возможным, например, чтобы Ларри и Чечеев заключили между собой деловую сделку? Любую сделку. Неважно какого рода.

Желая поделиться с кем-нибудь своим раздражением, я снова бросил взгляд на Барни, но он прикинулся посторонним.

– Нет, это исключено, как я и сказал полиции несколько раз. – И добавил: – Это совершенно невозможно.

– Почему?

Я не люблю, когда меня заставляют повторяться.

– Потому что Ларри никогда ничего не смыслил в денежных делах и был абсолютно непригоден к бизнесу. Свою зарплату в Конторе он называл своими тридцатью сребрениками. Ему было противно брать их. Ему…

– А Чечеев?

Меня тоже начинало тошнить от того, что она без конца перебивает меня.

– Что Чечеев?

– У него была деловая хватка?

– Абсолютно никакой. Он отвергал ее. Капитализм, прибыль, деньги в качестве мотивации – он ненавидел все это.

– Вы хотите сказать, что он был выше этого?

– Ниже. Ниже этого всего.

– Он слишком правдив? Слишком честен? Вы разделяете мнение Ларри о нем?

– Горцы гордятся тем, что в горах деньги ничего не значат. Жадность делает людей глупыми, говорят они. – Я снова цитировал Ларри. – Мужество и честь – вот что важно. Возможно, что это романтический бред, но на Ларри он производил впечатление.

У меня этот разговор уже стоял поперек горла.

– Я не судья в этих вопросах, Марджори. Ларри в отставке, ЧЧ тоже, в отставке и я. Я счел необходимым поставить вас в известность о визитах ЧЧ к Ларри в Бат и об исчезновении Ларри. Если, конечно, вы об этом еще не знаете. А о мотивах я знаю не больше любого прохожего.

– Но вы-то не любой прохожий, правда? Вы – эксперт по отношениям между Ларри и Чечеевым, в отставке вы или нет.

– Единственные эксперты по этим отношениям – это сами Ларри и ЧЧ.

– Но разве не вы придумали эти отношения? Контролировали их? Разве не этим вы занимались все эти годы?

– Двадцать с лишним лет назад я придумал отношения между Ларри и тогдашним резидентом КГБ. Под моим руководством Ларри разыгрывал перед ним невинность, изображал из себя недотрогу и под конец согласился шпионить для Москвы.

– Продолжайте.

Я продолжал и так. Я не понимал, зачем ей нужно было подгонять меня, и я не был уверен, что она это делает. Но если она хотела услышать лекцию по персональному досье Ларри, то она ее получила.

– Сначала был Брод. После Брода мы получили Миклова, потом Кранского, потом Шерпова, потом Мисланского и, наконец, Чечеева с Зориным в качестве босса, но с Ларри имел дело ЧЧ. Ларри подобрал ключик к каждому из них. Двойные агенты – это хамелеоны. Хорошие двойные агенты не играют свою роль, они живут в ней. Они являются тем, кого изображают. Когда Ларри был с Тимом, он был с Тимом. Когда он был со своим советским контролером, он был со своим советским контролером, нравилось это мне или нет. Моя работа заключалась в том, чтобы конец всего этого дела был таким, какой нужен нам.

– А вы были уверены, что он будет таким?

– В случае Ларри – да, я был уверен.

– И вы уверены в этом и сейчас?

– Сейчас, в отставке, спокойно вспоминая все события, я могу сказать, что да, я уверен в этом и теперь. Когда вы имеете дело с двойным агентом, вам всегда приходится мириться с определенной потерей лояльности. Противник для них всегда более привлекателен, чем свои. Это в их природе. Они – постоянные бунтари. Ларри тоже был бунтарем. Но он был нашим бунтарем.

– Итак, Ларри и его русские партнеры могли сговориться о чем угодно и оставить вас в дураках?

– Нет, не так.

– А почему нет?

– У нас была подстраховка.

– Какая?

– Наши агенты. Подслушивание. Квартира посредника. Ресторан, который мы нашпиговали «жучками». И всякий раз, когда мы делали микрофонную запись, она слово в слово совпадала с тем, что сообщал Ларри. Мы ни в чем не могли заподозрить его. Все это в деле, как вам известно.

Она одарила меня каменной улыбкой и продолжила свое исследование собственных кистей. Свой разгон она, кажется, потеряла. Мне пришло в голову, что она устала и что с моей стороны жестоко требовать от нее прочесть за неделю переполоха отчеты за двадцать лет. Она перевела дыхание.

– В одном из своих последних отчетов вы говорите о «замечательной близости» Ларри и Чечеева. Не могла ли она распространиться и на неизвестные вам области?

– Если я не знал о них, то как я могу ответить на ваш вопрос?

– На что распространялась эта близость?

– Я уже сказал вам. Ларри сделал ЧЧ своей энциклопедией Северного Кавказа. Ларри на это способен. Он пожирает людей целиком. Когда ЧЧ появился здесь, Ларри знал об этом регионе не больше любого другого. Он имел довольно хорошее общее представление о России, но Кавказ – это отдельный мир. Уже несколько месяцев спустя он мог часами толковать о чеченцах, осетинах, дагестанцах, ингушах, черкесах, абхазах и о ком угодно еще. ЧЧ обращался с ним очень правильно. У него было инстинктивное понимание Ларри. Он мог щелкнуть бичом, но мог совершенно очаровать Ларри. Он любил чудачиться. У него был юмор висельника. И он все время бередил совесть Ларри. У Ларри всегда была ранимая совесть…

Она снова перебила меня:

– Не хотите ли вы сказать, что ваша собственная близость с Ларри была более замечательной?

Нет, дорогуша Марджори, я не хочу сказать ничего подобного. Я хочу только сказать, что Ларри был «любовником-воришкой» из детской игры на качелях и что, когда он кончал очаровывать ЧЧ, ему приходилось снова бежать ко мне и изображать это в правильном свете, потому что он был не только шпионом, но и пасторским сыном с пониженным чувством ответственности, который от каждого хотел индульгенцию на предательство всех остальных. Я хочу сказать, что все свое самоуничижение, все свое морализаторство и всю подразумеваемую широту своей натуры он использовал для оправдания своей мании шпионить. Я хочу сказать, что он был, кроме того, мерзавцем, что он был хитер и вероломен и мог украсть вашу жену, глядя вам прямо в глаза своими невинными глазами, что у него был природный дар торгаша и мошенника и что мой грех в том, что я способствовал победе в его душе мошенника над мечтателем, за что он иногда ненавидел меня немного больше, чем я того заслужил.