Джон Пристли - Затемнение в Грэтли Страница 15

Будь внизу камни, я, вероятно, попал бы в больницу и пролежал месяца два в гипсе, но я рискнул, надеясь, что окно выходит на немощёный задний двор или в садик, и оказался прав, но всё же тяжело и гулко шлёпнулся на землю. Я упал в сад, и снег, ещё лежавший там сугробами, смягчил удар.

Приземлившись, я услышал, как наверху в комнате, из которой всё ещё лучился свет, орёт сержант. Услышал и другой голос — вероятно, какого-нибудь дежурного ПВО — с улицы, налево от меня. Я поскорее поднялся с земли, легко нашёл калитку благодаря свету, падавшему из окна, и, завернув за угол, пошёл по переулку направо. Со стороны дома донёсся полицейский свисток — должно быть, сержант гнался за мной, — а затем я услышал быстрые шаги: кто-то шёл по переулку мне навстречу. Было очень скользко, и я понимал, что не уйду далеко, раз полиция гонится за мной по пятам. Поэтому я шмыгнул в первые же незапертые ворота, пробежал по протоптанной в снегу дорожке и, открыв дверь чёрного хода, проник в какое-то помещение, которое принял в темноте за маленькую кухню.

Я не знал, что происходит на улице, но чувствовал, что сейчас выходить опасно, нужно переждать здесь. Самое разумное либо оставаться как можно дольше в этом чужом доме, либо попробовать незаметно прокрасться к парадному ходу и выйти на другую улицу. Тут только я вспомнил, что моё пальто и шляпа остались в комнате Олни и у меня очень мало шансов получить их обратно — разве что в полицейском участке. Правда, ни пальто, ни шляпа не могли служить против меня уликой, в них не было ничего приметного, не было даже названия фирмы: проработав почти два года в отделе, я кое-чему научился. Но всё же мне было досадно, я клял себя за то, что не догадался захватить их.

К счастью, мой электрический фонарик был так мал, что я носил его не в пальто, а во внутреннем кармане пиджака. И теперь он пригодился мне для того, чтобы выбраться из этой грязной норы, где воняло кошками и квашеной капустой. Я вдруг сообразил, что этот дом совершенно такой же, как тот, где жил Олни, и здесь должна быть такая же точно прихожая. Проскользнув в неё, я услышал голоса за дверью, первой от входа. Я прислушался и сразу узнал один из голосов. В этой комнате находился не кто иной, как «наш талантливый комик» мистер Гэс Джимбл. Вероятно, подкреплялся и отдыхал после тяжёлой работы.

Я постучал и вошёл. Да, это был Гэс, ещё со следами грима на испитом лице, но уже ввиду позднего часа без воротничка и галстука.

За столом, кроме Гэса, сидели: тучная матрона, молодой человек — не то Леонард, не то Ларри — и одна из шести «гёрлс». Они только что кончили ужинать и теперь курили и пили пиво. В комнате было очень тепло, а запах стоял такой, словно здесь непрерывно ели, пили и курили в течение последних двадцати часов.

— Мистер Джимбл? — произнёс я, поспешно закрыв за собой дверь.

— Да, это я, — отозвался Гэс, не очень удивившись.

Мне повезло: я попал к людям — вероятно, единственным в Грэтли, — которых не смутит появление в их доме чужого человека в такой час.

— Простите, что врываюсь к вам так поздно, — начал я.

— Ничего, ничего, дружище, — сказал Гэс весело. Быть может, ему было приятно увидеть новое лицо как раз сейчас, когда он после выступления размяк и стал словоохотлив. — Знакомьтесь. Это миссис Джимбл. А это моя дочь и её муж Ларри Дуглас. Оба работают со мной в труппе. Были на нашем представлении?

— Как же, вчера вечером, — ответил я со всем энтузиазмом, на какой был способен. — Был, и оно доставило мне громадное удовольствие. Отчасти потому я и пришёл. Моя фамилия Робинсон, я был в гостях у знакомых, на этой улице, и от них узнал, что вы живёте рядом. А так как мне нужно кое о чём спросить вас, я и зашёл. Стучал, стучал, но мне не открывали. Ну, я немного озяб, стоя на улице, а тут как раз услыхал ваши голоса и вошёл. Надеюсь, вы меня извините.

Всё это я изложил, обращаясь к миссис Джимбл, очень вежливо, так что она была явно польщена.

— Конечно, конечно, — сказала она. — Очень приятно познакомиться, мистер Робинсон. — И она с достоинством посмотрела на дочь, как бы говоря: «Вот это вежливость! Наконец-то со мной обходятся должным образом».

— Вы, наверное, очень озябли, мой милый. — Гэс встал и отодвинул стул. — Давай-ка, мать, передвинем стол. Ларри, Дот, помогайте!

— Наша квартирная хозяйка, — сказала миссис Джимбл, когда мы разместились поудобнее, — ложится очень рано, и, кроме того, она глуха, вот отчего она вам не отперла. Она ничего не слышит, даже когда я кричу ей в ухо.

— Отлично слышит, когда захочет, — возразила Дот, которая, видимо, была в дурном настроении. — Верьте им!

— Ну вот, так-то лучше! — воскликнул Гэс, когда мы все собрались у камина. — Стаканчик пива, мистер Робинсон? Налей-ка ему, Ларри. Нам сегодня повезло с пивом, мистер Робинсон. В последнее время это большая редкость… во всяком случае, для нас, простых смертных. Иногда просто в глотке пересыхало… Да, так вы говорите, вам понравилась программа?

— Очень. И всей публике очень понравилась.

— Ну, конечно, — сказал Гэс. — Меня всегда хорошо принимали в Грэтли. Не могу пожаловаться, не могу пожаловаться. Вы, конечно, догадываетесь, что я имею долю в нашем предприятии. В «Ипподроме» сейчас идёт одна из наших рядовых программ… Я не называю её сенсационной, — добавил он осторожно, — потому что это было бы преувеличением. Да, это было бы несправедливо по отношению к Грэтли. Но, во всяком случае, программа неплохая. И должен вам сказать, мистер Робинсон, предприятие у нас, может быть, и небольшое… я не говорю, что оно большое… но вы себе не представляете, какие суммы мы расходуем на артистов. Возьмём, к примеру, нашу певицу, Марджори Гроувнор…

— И не стоит она таких денег! — перебила его жена весьма решительно. — Я это говорила с самого начала. Правда, Дот?

— Правда, ма. И с тех пор мы это слышим каждый вечер, — сказала Дот.

— Ваше здоровье, мистер Джимбл! — воскликнул я, поднимая стакан.

— И ваше, дружище… Ну-с, так вы говорили, что у вас какое-то дело ко мне?

— Да, в сущности, ничего особенного, — сказал я извиняющимся тоном. — Вчера в театре меня заинтересовала одна из ваших артисток, и я решил заглянуть сюда и порасспросить о ней. Видите ли, у моего приятеля, канадского француза, была сестра, замечательная гимнастка, и мне известно, что несколько лет назад она приехала в Англию выступать в варьете. А вчера, когда я смотрел на вашу мамзель Фифин, мне пришло в голову, что, может быть, она и есть сестра моего друга.

— Вот оно что! Подумайте, какое странное совпадение: ведь мы только что, перед тем как вы вошли, говорили о ней.

— Ничего странного — мы постоянно говорим о ней, — возразила Дот.

— Да замолчи ты или ступай спать! — буркнул её муж, Ларри.

— Что та-ко-е? — сразу вскипела Дот.

— Ну-ну, будет вам! — прикрикнул на супругов Гэс, усмиряя их суровым взглядом и обнаруживая больше родительского авторитета, чем я предполагал в нём. — Дайте спокойно поговорить. А кому мы мешаем, тот может пойти наверх и там на свободе выкричаться… Вот так!

Он отвернулся от них и лукаво подмигнул мне. В жизни Гэс нравился мне гораздо больше, чем на сцене.

— А как зовут сестру вашего приятеля?

— Элен Мальвуа, — ответил я без запинки, вовремя вспомнив имя одной славной старой девы, которую я встречал в Квебеке много лет назад.

— Нет, тогда это не она, — сказал Гэс с какой-то официальной, торжественной серьёзностью, видимо, наслаждаясь своей ролью. — Мне случайно известно, что настоящее имя Фифин — Сусанна Шиндлер. — Он произнёс имя, старательно выделяя каждый слог. — И она родом из Страсбурга, я точно знаю.

— Значит, это не та, — сказал я. — А между тем ваша акробатка похожа немного на моего канадского приятеля. Кстати, трюки её хороши…

— Безусловно, интересный номер, — подтвердил Гэс, а остальные трое обменялись многозначительными взглядами. — Талантливо и подано мастерски. Но… очень странная особа… очень странная!

— Странная? Да она форменная психопатка! — воскликнула Дот. — Она до смерти напугала двух наших хористок, когда они в Сандерленде случайно зашли в её уборную.

— Я это давно говорила, — вмешалась миссис Джимбл, у которой, видимо, был довольно однообразный репертуар. — Говорила я, Гэс, или нет? Я с самого начала предсказывала, что от неё в труппе будут одни неприятности, потому что она дурная женщина. Я имею в виду не пьянство и не мужчин… этого за нею не водится…

— Ну, насчёт мужчин я не так уверен, как вы, — заметил Ларри. — Впрочем, если она их и любит, так у неё странные вкусы, судя по тем мужчинам, которые ходят к ней.

— Не мужчин она любит, — возразила Дот решительно. — Спросите-ка у Розы и Филлис, они вам кое-что расскажут…

— Хватит! — остановил её Гэс. — Мистер Робинсон может бог знает что подумать о нашей труппе. Нет, Фифин просто особа с большими странностями. А когда я говорю «со странностями», так я имею в виду именно это, и больше ничего: за сорок лет, что я разъезжаю с труппой, я перевидал немало всяких людей. Во-первых, Фифин ни с кем не дружит. Вы можете работать с нею месяц и не обменяться десятью словами, — она заговорит только в том случае, если ей покажется, что с её кольцами или подпорками что-нибудь неладно.