Пьер Нор - Двойное преступление на линии Мажино Страница 15

Через какое-то время и Финуа вроде бы успокоился. Но его глаза светились вдохновением, он был в восторге от самого себя.

— Ничего, так будет даже лучше. Это позволит мне устроить завтра такой спектакль, что пальчики оближешь.

Глава V

Контррасследование

На другой день чуть свет Эстев и Финуа уже катили к форту. Комиссар был полон безоблачного оптимизма и просто излучал энергию. Он наслаждался хорошим настроением и самочувствием, какие от раннего пробуждения и прогулки бывают у тех, кто не имеет к этому привычки и у кого это не скоро повторится. Он был доволен собой, уверен в предстоящем успехе.

— Вот увидите, господин судебный следователь, уже сегодня утром…

— Кстати, Финуа, сегодня ночью меня предупредили, что к нашему расследованию подсоединится комиссар из Сюрте Насьональ[12], по распоряжению генерального прокурора. Что бы это могло значить? Почему вдруг старая административная машина сработала так дьявольски быстро? Я такого в жизни не видел. И почему Сюрте Насьональ? Об этом меня не соблаговолили информировать. Или считают, что мы не справимся с нашей задачей? Впрочем, ломать голову бесполезно. Это ни на день не приблизит и не отдалит момента нашего ухода на пенсию. Во всяком случае, нам не посылают кого попало. Угадайте-ка, дорогой мой, кого именно?

Солнце для Финуа внезапно померкло, утро стало мрачным, а машина неудобной. Честолюбивый человек не может долго наслаждаться маленькими радостями и удовольствиями простых смертных.

— Не догадываетесь? Знаменитого Веннара, того самого, что в две недели пролил свет на дело Ставиского[13], после того как на нем сломал зубы Территориальный надзор — служба контрразведки. Никак не меньше. Что вы об этом скажете?

— Что скажу… я скажу, что мы будем таскать каштаны из огня ради славы этих господ, которые вращаются вокруг солнца.

— Но все-таки — почему? И почему такой ас? В конце концов, может быть, просто из-за больших связей бедного майора д'Эспинака. Во всяком случае, если разобраться, здесь нет ничего оскорбительного для нас, поскольку его посылают «априори», а не для того, чтобы поправить уже допущенные нами промахи или устранять замеченные им недоработки. Не делайте такого лица, дорогой мой. Покажите ему, что провинциалы, когда понадобится, тоже кое на что годятся. Я обещаю, по крайней мере, по заслугам оценить ту роль, которая будет принадлежать вам в успешном окончании этого дела.

Финуа посмотрел на Эстева, как утопающий на спасательный круг. Красноречие следователя, который, обладая тонким умом, забавлялся этой маленькой человеческой комедией, немного развеселило его.

И погода показалась Финуа опять почти прекрасной, когда они доехали до объекта, захватив по дороге двух инспекторов, осуществлявших наблюдение в лагере. Они не заметили ничего подозрительного возле виллы Брюшо, за которой неусыпно следили всю ночь.

Подполковник Барбе был уже на месте.

Он разговаривал с каким-то незнакомцем. Это мог быть только Веннар, и с самого начала он абсолютно не понравился Финуа; но это произошло бы и при любых других обстоятельствах. Все в новичке вызывало антипатию местного комиссара: его широкие утепленные бриджи, украшенные бесполезными шерстяными кисточками, его спортивные туфли, нарушающие священную полицейскую традицию, его кажущаяся молодость, которая, если учесть, на какой высокой ступени служебной лестницы он стоит, была просто оскорбительной. И этот неприятный человек, этот щеголь, слишком вежливый, чтобы оставаться при этом честным, казалось, моментально расположил к себе и начальника штаба, и следователя.

Веннар почувствовал, прочел все это во взгляде Финуа; он сдержал улыбку, превратив ее в кислую мину, но слишком поздно, и инстинктивная неприязнь местного полицейского трансформировалась в глубокую враждебность, не имеющую под собой никакой объективной причины.

А Эстев заговорил с парижанином весьма любезно:

— Мы будем рады, господин комиссар, ценному сотрудничеству с вами. Мы тут ломали голову… хм… чем мы обязаны такому подарку судьбы?

— Честное слово, господин судебный следователь, за исключением слов о подарке судьбы такой вопрос и я собирался вам задать. А поскольку и вы этого не знаете, я откровенно поделюсь тем, что думаю сам. Майор д'Эспинак был человеком очень видным, и по многим причинам. Полагаю, что я здесь только затем, чтобы наблюдать за ходом этого дела и давать информацию из первых рук о расследовании, которым интересуются в высоких сферах. Что конечно же не мешает мне быть в полном вашем распоряжении и к вашим услугам.

Эстев поклонился. Веннар обратил к Финуа самый что ни на есть чистосердечный и доброжелательный взгляд. Но тот лишь проворчал:

— Если это так, то вы теперь же можете доложить, что дело, с точки зрения нас, полиции, завершено. И продолжить вашу прерванную, насколько я могу судить, партию в гольф.

— О, дорогой коллега, как вы могли подумать, что я занимаюсь таким дорогостоящим видом спорта? Из-за этого моего костюма? Знаете, это отнюдь не от модельера де Бонни. Я одеваюсь в то, что остается нераспроданным у крупных портных. Единственное неудобство — не всегда там есть то, что хочешь. Зато все очень дешево. Хотите адрес?

К слову сказать, панталоны Финуа пузырились на коленях, а его пиджак лоснился. Даже полковник Барбе развеселился и его смех заскрипел, как ржавые дверные петли. Финуа покраснел и на шутку не ответил.

— Да, сегодня утром я намерен приступить к некоторому воспроизведению на месте обстоятельств совершения убийства. Надеюсь этим добиться признания виновного. Но независимо от того, признается он или нет, он в ловушке.

— Да, — произнес Веннар, мгновенно став очень серьезным, — полковник сказал мне, с какой быстротой и основательностью вы построили обвинение, которое собираетесь предъявить. Если вы позволите, я буду наблюдать за вашими действиями и как свидетель, и для собственного опыта.

Подозрительный Финуа внимательно посмотрел на собеседника. Нет, решительно Веннар не шутил. Атмосфера несколько разрядилась. Еще сердито, но уже смягчившись, комиссар пробурчал:

— В паузах вы можете прочесть снятые вчера показания. Это введет вас в курс дела.

Офицеры четвертой роты и персонал центральных постов, вызванные накануне, молчали и нервно ожидали в ротонде. Как и накануне, дознаватели расположились в кабинете Брюшо, которого сразу же вызвали. Он был серьезен, озабочен, но держался гораздо спокойнее, тверже и был намного уравновешеннее, чем сразу после случившейся трагедии.

Сценарий, составленный Финуа и подправленный следователем, стал раскручиваться. Следователь и взял на себя самую сложную и деликатную задачу — начать. Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы с первых же слов взять сочтенный необходимым жесткий тон:

— Господин капитан, каковы были отношения между мадам Брюшо и майором д'Эспинаком?

Брюшо так и подпрыгнул. От удивления он в какой-то момент оставался стоять с открытым ртом и выпученными глазами. Но когда он заговорил, его голос не дрогнул, не повысился:

— На что вы намекаете? Их отношения были превосходными, очень дружескими и доверительными. Какую роль может во всем этом играть моя жена?

— Всю или никакую, господин капитан. Итак, вы как муж никогда ни в чем не могли упрекнуть ни того, ни другого?

Брюшо непроизвольно сделал шаг к судье, занес руку. Полицейские и полковник поспешили встать между ними. Но капитан уже снова овладел собой. Он сел, обхватив руками голову. Потрясенный Эстев почувствовал, что неспособен продолжать в том же духе.

— Поверьте, я более чем кто-либо другой сожалею о роли, которая выпала мне. И хотя нет слов, чтобы выразить, чего мне стоило сообщить об инциденте на вечере — ведь я присутствовал там как частное лицо, — я не могу не признать, что был свидетелем вашей ревности и гнева, вызванных поведением мадам Брюшо и майора. Видите, господин каштан, это бесспорный факт.

Брюшо вздрогнул, выпрямился, но не сказал ни слова.

Веннар оторвал взгляд от протокола, который быстро пробегал глазами, и посмотрел прямо в лицо человека, даже и не пытавшегося спасти свою шкуру. На секунду он встретился с его печальным, спокойным, прямым взглядом. «Если уж этот говорит неправду, — подумал он, — то я опять превратился в доверчивого, простодушного юнца, а это было бы странно». И он потихоньку вышел.

Тем временем в допрос вмешался потерявший терпение и выведенный из себя вилянием следователя Финуа; он начал говорить спокойно, но под этим спокойствием скрывалась еле сдерживаем страсть, которая в конце концов вырвалась наружу:

— Да, вы ревновали, месье, и ужасно — с момента прибытия майора д'Эспинака. Он был красив, молод, богат, увенчан славой; у него был престиж звания, что так впечатляюще действует на германский ум. Он тотчас заинтересовался мадам Брюшо. с которой вы жили отнюдь не в полном согласии. Это началось с прогулок верхом, насколько мне теперь известно, продолжилось уединенными беседами на ваших вечеринках в лагере. Вечером, вернувшись домой, вы в отчаянии хватались за голову, вы страдали, вы спрашивали себя: «Где они могут быть сейчас?» Чувство собственной вины, боязнь застать их мучили вас. Вас томила неизвестность. Конечно, у вас были семейные ссоры, и следствие установит это. Но вам не удавалось узнать точно — и это было самое худшее. Ах, капитан, как я вас понимаю и сочувствую вам, тут никто не может остаться равнодушным…