Андрей Гуляшки - Дождливой осенью Страница 15

Еще многое другое мог бы рассказать стол, но время бежало, желтый луч фонарика бледнел, теряя силу. Надо было быстро действовать в направлении главной цели. Но и то немногое, что удалось прочитать по предметам на столе, могло очень пригодиться. Язык вещей в отличие от людского никогда не лжет — он всегда точен и откровенен.

Но где же все-таки тот предмет, за которым он пришел?

Аввакум осмотрел ящик и тумбочки письменного стола. Выдвижные ящики оказались доверху забитыми роликами пленки, тетрадками, записными книжками. Он открыл наудачу одну из записных книжек и рассмеялся, хотя было не до смеха: на страничке в клеточку бьли тщательно вырисованы карандашом различные типы сложных морских узлов.

Но не было ни малейших следов того, что он искал.

Оставался платяной шкаф. Там было некоторое подобие порядка. На плечиках висели старые и новые костюмы, галстуки и рубашки. Их было так много, что Аввакум удивился, хотя считал, что сам допускает излишества в этом отношении. Но режиссер превосходил его не только количеством, но и выбором — большинство костюмов и рубашек было иностранного происхождения. Галстуки же все до единого были заграничные. Содержание шкафа говорило лишь о щегольских наклонностях его владельца. Нижний ящик был забит обувью, старой и новой, спортивной и выходной. Здесь тоже было много иностранных образцов — узконосые мокасины, нейлоновые подметки.

Но и тут не было ничего похожего на предмет, который он искал. Аввакум опустился на стул и погасил фонарик. Несколько минут он просидел неподвижно в темноте. Потом резко поднялся, размял плечи и быстро прошел на кухню. Там он провел тонким лучом фонарика по стенам, отыскивая крышечку электрического разветвителя. Наконец он нашел ее над окном — выкрашенная под цвет стены и почти невидная из-под штукатурки, она была незаметна для неопытного глаза. Выходящий из разветвителя провод, скрытый карнизом, исчезал за кухонным шкафом.

Аввакум отодвинул шкаф. За ним оказалась белая дверь — такая, какие обычно ведут из кухни в чулан. Над дверью поблескивал самодельный жестяной колпачок, который прикрывал ввод провода, идущего от окна в чулан.

Чулан был, видимо, недавно превращен в прилично оборудованную лабораторию. На стене рядом с аппаратурой для проявления пленки поблескивал небольшой прямоугольный электрический щиток. При свете фонарика рубильник и клеммы сверкали, как серебряные. Под щитком, соединенный проводами с клеммами, лежал тог самый предмет, который искал Аввакум.

Это был миниатюрный аппарат для ночного видения, действующий с помощью инфракрасных лучей. Он имел сходство с защитными очками сварщиков, если не считать небольшой овальной коробки сверху, в которой, очевидно, находилось питающее устройство. Аппарат стоял под зарядкой. Аввакум впервые видел его, хотя был осведомлен о принципе его действия, представлял себе ею внешний вид и размер, приспособленные для ношения во внутреннем кармане палы о.

Очевидно, эго был один из наиболее портативных приборов такого типа. Как ни спешил Аввакум, зная, что каждая лишняя минута, проведенная здесь, увеличивает опасность для жизни, но не устоял перед искушением — отключил провода, поднес аппарат к глазам и погасил фонарик. Несмотря на всю свою выдержку, он невольно присвистнул от изумления — ему показалось, будто он вдруг погрузился в бездонную глубь моря, в таинственный и чудный мир, где все вокруг озарено рассеянным, мертвенно-желтым светом.

Он положил аппарат на стол и снова зажег фонарик. Никогда еще у него не возникало такого неодолимого соблазна присвоить чужую вещь. Аввакум вскрыл коробку, взял со стола пинцет и оборвал в нескольких местах проводочки и обмотку катушек. Внешне повреждения были почти незаметны, но парализовали весь прибор. Обнаружить и устранить их мог только специалист. «Пусть помытарится и поищет себе мастера!» — подумал с усмешкой Аввакум.

Он посмотрел на часы — было около восьми.

Задвинув шкаф на прежнее место и заперев за собой дверь, он быстро выбрался на улицу — не забыв оставить ворота в том же положении, в каком застал, — и вскочил в машину. Дав чуть ли не с места полный газ, он с воем помчался по мокрой дороге.

Чувство грозящей опасности не обмануло его. Возле пересечения с бульваром Яворова, шагах в двухстах от него вспыхнули желтые лучи фар. Через несколько секунд встречная машина пересекла перекресток, выехала по правую строну и, почти касаясь кромки тротуара, понеслась прямо на Аввакума. Водитель мигнул фарами, требуя включить ближний свет. «Как бы не так», — зло пробормотал Аввакум. Он нажал сразу акселератор и кнопку переключения света. Мощные фары его шестицилиндрового «форда» залили летевшую навстречу «варшаву» лавиной слепящего света. Растерявшийся водитель резко сбавил скорость, вильнул вправо и въехал на тротуар. Аввакум злорадно рассмеялся.

У выхода из театра Аввакум, пропустив вперед Виолету, тихо спросил Асена:

— Ну как, понравился спектакль?

Асен собирался закурить и только что чиркнул спичкой.

— Спектакль? — переспросил он, зажигая вторую спичку, так как первая угасла под дождем. — Спектакль прошел хорошо. Очень хорошо.

Виолета обернулась к нему.

— Неужели? — спросила она. В ее голосе звучали сердитые и вызывающие нотки. — Да как ты можешь судить о спектакле, если видел только три картины?

Она тряхнула головой и торопливо зашагала, вырвавшись вперед. Каблучки ее, как молоточки, застучали по тротуару.

— Почему только три картины? — с удивлением спросил Аввакум.

— Как почему! — Асен вздохнул и состроил страдальческую гримасу. — Сейчас объясню, и, быть может, ты меня поймешь.

— Уж не проспал ли ты все остальное? — спросил Аввакум.

— Хуже, — ответил Асен. — Не проспал, а попросту удрал из театра. Удрал непристойнейшим образом, как самый настоящий бай Ганю[2]]. И не из опасения за свои пузырьки с розовым маслом — в этом случае она не корила бы меня, будь уверен! — а из-за пустякового биноклика. Ты понимаешь?

—  Ничего не понимаю! — пожав плечами, заметил Аввакум. — Какой биноклик?

Асен искоса взглянул на него, но ничего не сказал.

Они шли по улице Раковского к стоянке такси на улице Аксакова. Пробравшись сквозь толпу, валившую из Театра сатиры, они остановились у скверика напротив книжного магазина «Орбис». На стоянке не было ни одной машины. Пока Виолета с подчеркнуто сердитым видом молча разглядывала витрину магазина, Асен вкратце рассказал свою прискорбную историю. Бинокль, оказывается, был не из простых — он позволял видеть в темноте с помощью инфракрасных лучей. Асен получил его в подарок от одного французского кинооператора, с которым подружился па кинофестивале в Каннах. Но не это важно. Неприятность таилась в чисто технических причинах. Для того чтобы бинокль действовал, его надо периодически ставить под зарядку. Вот он и подключил его сегодня в электросеть. У него для этою есть специальная аппаратура в ею небольшой скромной лаборатории, которую он устроил в дядюшкином особнячке. И лишь в театре он вдруг вспомнил, что зарядку надо прекратить в восемь часов. В противном случае от перегрузки могла сгореть обмотка, а такой бинокль и днем с огнем не сыщешь. Чтобы предотвратить беду, он взял такси и помчался домой. На бульваре Яворова они чуть не столкнулись с каким-то идиотом, который, нарушив правила, ослепил их фарами. Этому типу Асен с удовольствием свернул бы шею, если приведется найти его среди тысяч других негодяев, населяющих нашу грешную землю. «Ух, и сверну же я ему шею!» — воскликнул он и показал Аввакуму, как он это сделает. Но Аввакум осторожно заметил, что при встрече с «негодяем» может произойти как раз обратное. Асен громко расхохотался и тут же попросил извинения у Виолеты. История с биноклем все же закончилась печально — когда он добрался к себе, было уже поздно. Тем не менее его совесть спокойна — он сделал все возможное, даже с риском быть раздавленным каким-то идиотом.

— Этот «идиот», видно, крепко въелся тебе в печенки! — съязвил Аввакум.

Асен промолчал.

— Из-за такой редкой вещи, — сказал Аввакум, — я бы тоже рискнул головой. И не то что несколько картин, а и весь спектакль послал бы ко всем чертям.

— Вот видишь! — сказал Асен, взяв Виолету за руку. — Аввакум говорит, что послал бы к чертям весь спектакль, а ты устраиваешь мне сцену из-за каких-то нескольких картин!

— Но он не бросил бы свою невесту! — сердито отрезала Виолета, вырывая руку.

Асен нахмурился и замолчал.

Подъехало такси. Аввакум уселся рядом с шофером. Всю дорогу они не произнесли ни слова.

Когда стали прощаться, Аввакум сказал:

— Жаль, что так получилось с биноклем. Еще более сожалею о маленькой ссоре между вами из-за него. Я чувствую себя виноватым: ведь это я пригласил вас в театр.

— Не расстраивайся и спи как младенец! — рассмеялся Асен. — Я уже забыл об этом пустяке. Завтра напишу моему другу в Канны, и он пришлет мне пару таких вещичек. Одну из них я непременно подарю тебе на память. Как посмотришь в него, сразу вспомнишь о мире теней и на душе станет весело. Что же касается Виолеты, то она уже простила меня, ведь таков ее долг — прощать. Не так ли, милая?