Арсений Замостьянов - Майор Пронин против врагов народа Страница 16

Пронин заметно скис и смотрел на Малля с укором. Дипломат перехватил его взгляд и замолчал.

– Кажется, я говорю неприятные для вас вещи. Да, но поймите и вы меня. Ваш оптимизм… Возможности народа небезграничны… Хотя… Я же видел этого однорукого полковника. Он не изменился! Рубил рукой воздух, а какие глаза – горящие! Победитель! Нет, у вас удивительный народ…

Малль быстро ходил взад-вперед по гостиничному номеру и приглаживал свои светлые волосы. Пронин вернул на прежнее место улыбку.

– Не понимаю! Вот смотрите, сегодня меня встречали около десяти тысяч человек. Я видел в толпе людей всех наций и рас. Всех оттенков кожи. Понимаю, что все они живут в одной стране, в одном городе, что они все, может быть, даже слышали о такой стране, как Швейцария. Но зачем они все пришли? У них что, нет других дел? Семьи? Работы? Увлечений? Кто собрал их на этой привокзальной площади? Я? Власти?

– Вы, – Пронин кивал и улыбался.

Малль продолжал горячиться:

– Почему? Кто я им, кто они мне? Они стояли плечом к плечу два часа! Да, они не пошли обедать, они не пошли отдыхать к своим семьям – они пошли встречать посланца какой-то Швейцарии! Зачем?

– Многие были целыми семьями на встрече. Они хорошо позавтракали, и хорошо поужинают, – успокоил Малля Пронин. – В Советской России прекрасно развита сеть общественного питания. Им не надо много времени тратить на еду. У нас очень хороший общепит, господин Малль. Кухня, знаете ли, разнообразная, на любой вкус. Сейчас, в послевоенное время, конечно, приходится во многом себе отказывать… Эх, жаль, что я не могу вас отвести в обыкновенную московскую довоенную столовую…

Малль внимательно посмотрел на своего собеседника и кивнул. Пронин отметил про себя, что теперь разговор можно смело переводить с опасных политических и социальных тем на приятные – поговорить о мелочах жизни.

– Вот вы заметили, что в Москве живет многонациональное население. Это так. Но гастрономические пристрастия сильнее политических. Поэтому у нас и общепит разнообразный. Зря вы так про траву…

– Да, вы правы, – что мне у вас действительно нравится – это кухня и искусство! Впрочем, ваша кухня – это тоже искусство! Я убедился в этом во время обеда. Вот где сказывается сила многонациональной державы. Грузинские и прибалтийские краски в одной государственной системе – ЭТО ужасно. Просто какофония! А в искусстве и в кухне – это гениальное сочетание! Сим-фо-ни-я! Вы согласны со мной, господин Пронин? Ну, кивните, как вы это умеете!

И Пронин согласно кивнул.

– В Швейцарии тоже есть разнообразная кухня: итальянская, немецкая, французская, ретороманская. Поэтому я привык к разнообразию в еде. Хотя у меня имеются и предпочтения…

– Бифштексы, например? – Пронин лукаво подмигнул собеседнику. – Что же, на это никто посягать не будет. Но и нашу лучшую кухню мы вам обязательно покажем и дадим попробовать. Поверьте, у нас есть отменные мастера. А вот завтра, господин Малль, вы сможете убедиться еще и в мастерстве советских музыкантов, да и артистов тоже. По программе у нас – театр оперетты. Думаю, у вас не будет возражений?

– Какие возражения? – замахал руками Малль. – Я не был в вашей оперетте, но предчувствую, что она затмит в моем сознании воспоминания о Вене и Будапеште. Это вы умеете. Вы знаете, я очень люблю советский джаз. У меня крупнейшая в Швейцарии коллекция советских пластинок! Цфасман, Утесов! Скептики утверждают, что это, видите ли, никакой не джаз. А мне важно, чтобы не по букве, а по духу! И таланты какие! Нет, дорогой мой господин Пронин, вы сами не знаете, чем обладаете. Обладаете – и не знаете… Я еще в Берне поручил заказать билеты в московскую оперетту. Я слышал о ней очень много, не помню только фамилии… А, вот, помню, Александров есть у вас… И еще Ярон. О, я такие отзывы имею от очевидцев! Восторг!

– Что имеем – не храним, потерявши – плачем. Такая есть русская пословица, – улыбаясь и кивая, ответил Пронин.

– Что? Что вы сказали?

– Русская пословица.

– Запишите мне, вот сюда, в блокнот. Пригодится. Эти ваши бесконечные спичи не иссякают, а мой запас афоризмов уже истощился…

Малль достал блокнот в темно-коричневом кожаном переплете и протянул его Пронину.

– Я напишу вам латинскую транскрипцию и перевод на немецкий. Хотя лучше это звучит по-французски.

– Пишите и по-французски.

Записав требуемое, Пронин отдал блокнот и паркеровскую ручку швейцарцу.

– Джаз я вам, кстати, в ближайшие дни не обещаю. В Москве джазменов летом днем с огнем не сыщешь: мертвый сезон. Утесов на гастролях. Цфасман – тоже. В Ленинград мы поедем в конце вашего визита. Впрочем, вполне возможно, мы застанем Утесова с его оркестром на одном из кавказских курортов. Вы ведь собирались посетить советские здравницы, посмотреть, как отдыхают наши люди после трудовой вахты? Всесоюзные здравницы – это важная часть НОВОЙ жизни, которую получили наши трудящиеся.

– Да, это входит в мои планы.

– Значит, послушать советский джаз вы сможете довольно скоро. Но, к сожалению, не в Москве. Готовьтесь пока к походу в оперетту. Правда, это будет не классическая оперетта… Не Штраус, не Кальман и не Легар…

– Советская? – У Малля загорелись глаза.

Пронин кивнул:

– Архисоветская. Исаак Дунаевский. «Вольный ветер». Про матросов.

– Это прекрасно, это просто прекрасно! Нас ждет незабываемый вечер… А что это за оперетта про матросов?

– Этого еще никто не знает, кроме самих создателей. Совсем новая оперетта, премьера. Специально для вас готовили, – с ехидцей добавил Пронин.

Малль нагнулся к Пронину и заговорщически прошептал:

– Скажите, а этого композитора, Дунаевского, зовут Исаак?

– Исаак, – подтвердил майор, – Исаак Осипович.

– То есть, Иосифович? Сын Иосифа?

– Похоже на то.

– Он еврей?

Пронин непонимающе уставился на дипломата.

Малль повторил свой вопрос:

– Ну да, он ведь еврей? По национальности?

– И что с того?

– И он учился в консерватории?

– Конечно.

– И лауреат?

– Лауреат всевозможных конкурсов.

– И премии от государства получает?

– Да. И еще звание народного артиста. И все его премьеры вызывают всеобщее восхищение. Отменные рецензии публикуются в столичной прессе. А также в провинциальной.

– Удивительно!

– А его песни во время войны помогали громить фашистов не хуже танков и пушек!

– Поразительно! У нас ходят кошмарные слухи о сталинском антисемитизме…

Пронин снова улыбнулся и тоже заговорщически прошептал светловолосому Маллю:

– Ну и пускай себе ходят. Нам-то с вами – что за дело?.. Или – все-таки да?

Собеседники переглянулись и расхохотались.

Вечером состоялся упоминавшийся выше разгром на Лубянке, откуда Пронин вернулся домой, наделенный чрезвычайными полномочиями. Он до утра анализировал слова и поведение Малля. Каждая мелочь могла стать решающей. Жесты, мимика, слова… Мысленное препарирование швейцарского дипломата, подозревавшегося в связях с фашистской организацией, закончилось в шесть часов утра, когда на улицах перестали шуршать метлами дворники и загремели бидонами молочницы. Листок с руководящими указаниями для своей группы Пронин сложил вчетверо и сунул во внутренний карман пиджака.

За окном начинался летний московский «опереточный» денек.

Премьера для Малля

Это была не только премьера оперетты Дунаевского – это было начало большой работы для Лифшица. Он суетился за кулисами, проверяя грим у своих подопечных, о чем-то нервно перешептывался с режиссером, цыкал на примадонну и проверял, как настроены музыкальные инструменты. За час до представления уединился в кабинете директора театра, где стоял макет зрительного зала. На оборотных сторонах почтовых марок Лифшиц написал имена зрителей – учтены были все! – и наклеил марки на миниатюрные кресла макета. Вот – Малль, рядышком – переводчик Андрей, по другую сторону – посол. Рядом с переводчиком – Пронин… Неплохая получилась компания. Это ложа. В ложе бенуара – другие важные иностранцы. Их было немного, с десяток. И все – на заметке у Лифшица.

Значит, за них не надо волноваться. Но и в партере для Лифшица не было незнакомцев. В основном – люди проверенные, сотрудники органов, военные с женами, рабочие и крестьянские депутаты. Десяток друзей композитора Дунаевского, семьи артистов. Еще человек двадцать – представители столичной богемы. Вот эти вызывали у Лифшица подозрения: не пронесли бы оружия! В амфитеатре и на балконах через одного сидели наши снайперы с дамами из школы стенографисток… Для разнообразия Пронин просил разбавить публику представителями среднеазиатских, закавказских и прочих республик. «Чтоб было как на выставке достижений. Фонтан «Дружба народов» видел?» Лифшиц разместил их в гуще партера и на балконах. Кавказцы, казахи – в костюмах с национальными элементами. Это придавало публике некий привлекательно-туристический оттенок. Разумеется, все это были люди проверенные – многократно и с пристрастием. Лифшиц лично проверял у джигитов кинжалы: их смастерили из мягкой нержавейки.