Кен Фоллетт - Трое Страница 16

Но вероятнее всего, все выяснят гораздо быстрее. И по-прежнему существует проблема, как вывезти груз из страны.

Тем не менее, у него появился хоть какой-то замысел, и он почувствовал себя несколько веселее.

Лекция кончилась. Последовало несколько незначительных вопросов, и группа потянулась обратно к автобусу. Дикштейн сел на заднее сидение. Женщина средних лет заметила ему: «Это мое место», но он уставился на нее таким невозмутимым взглядом, что она предпочла исчезнуть.

По пути от ядерной станции Дикштейн то и дело поглядывал в заднее стекло. Примерно через милю пути из-за поворота вынырнул серый «Опель» и пристроился за автобусом. Хорошее настроение Дикштейна сошло на нет.

Итак, его засекли. Это произошло то ли здесь, то ли в Люксембурге, скорее всего там. Это мог быть Ясиф Хассан – нет никаких причин, по которым он не мог быть агентом – или кто-то еще. Они могли следить за ним и из чистого любопытства, потому что не было – не было ли? – никаких оснований предполагать, что им известно, с какой целью он тут очутился. Теперь ему предстояло оторваться от преследователей.

Он провел весь день, исколесив городок рядом с атомной станцией вдоль и поперек, для чего пользовался автобусом и такси, взятой напрокат машиной, без устали ходил пешком. К концу дня он определил, что за ним следят пять человек и три машины – серый «Опель», маленький, покрытый грязью пикап и «Форд» немецкого производства. Люди несколько смахивали на арабов, но в этой части Франции многие преступники были выходцами из северной Африки и кто-то мог нанять их себе в помощь.

На следующий день он покинул город и вырулил на автотрассу. Несколько миль за ним следовал «Форд», который потом уступил место серому «Опелю». В каждой машине сидело по два человека. Еще двое были в пикапчике, плюс один в гостинице.

«Опель» по-прежнему держался за ним, когда он, наконец, нашел пешеходный мостик через дорогу в таком месте, где не было перекрестков с автотрассой в том и другом направлении. Глянув из-за плеча, Дикштейн остановил машину, вылез и поднял капот. Несколько минут он стоял, склонившись над двигателем. Серый «Опель» исчез впереди, а через минуту показался «Форд», который, проследовал вперед и стал ожидать у разворота, а по другой стороне дороги проследовал «Опель», дабы убедиться, чем он занимается. Именно так учебники писали, как будет развиваться ситуация.

Дикштейну оставалось лишь надеяться, что слежка будет выполняться строго по учебнику, в противном случае его схема могла не сработать.

Он вынул из багажника складной треугольный знак предупреждения и поставил на отдалении от заднего бампера.

По другой стороне трассы проследовал серый «Опель».

Они действовали точно по учебнику.

Дикштейн прошелся по обочине.

Уйдя от трассы, он поймал первый автобус и добрался до города. По пути ему попались на глаза все три машины, следившие за ним. Он позволил себе несколько преждевременно насладиться ощущением триумфа: они попались.

Взяв в городе такси, он вернулся к своей машине, но по другой стороне трассы. «Опеля» не было видно, но «Форд» стоял на обочине в паре сотен ярдов сзади.

Дикштейн кинулся бежать.

После нескольких месяцев работы на свежем воздухе в кибуце он был в хорошей форме. Он промчался до пешеходного мостика, пересек его и стал взбираться по откосу на другой стороне дороги. Тяжело дыша и обливаясь потом, через три минуты он оказался рядом со своей машиной. Один из пассажиров «Форда» выскочил из машины и побежал за ним. «Форд» снялся с места. Преследователь повернулся, на ходу впрыгнул в машину.

Дикштейн уже сидел в салоне. Машина, следившая за ним, теперь оказалась на другой стороне трассы, и им придется отмахать порядочный кусок до следующего разворота, где смогут вырулить на другую половину дороги и последовать за ним. При скорости шестьдесят миль в час этот путь займет у них минут десять: что означает, у него есть, как минимум, пять минут гандикапа. Засечь его им не удастся.

Вырулив на трассу, он направился в сторону Парижа, напевая мелодию, которая всплыла вместе с воспоминаниями о футбольном стадионе в Вест-Хэме: «Спокойнее, спокойнее, спо-о-о-койнее».

В Москве возникла жуткая паника, когда там услышали об арабской атомной бомбе.

Министерство иностранных дел паниковало потому, что не слышало о ней раньше, КГБ сходил с ума из-за того, что они узнали о ней не первыми, а в кабинетах руководства партии стоял переполох в силу того, что им меньше всего хотелось присутствовать при еще одной ссоре между Министерством иностранных дел и КГБ, предыдущая из которых превратила жизнь в Кремле на одиннадцать месяцев в сущий ад.

К счастью, путь, которым пошли египтяне, позволял в какой-то мере прикрыть тылы. Египтяне подчеркнули, что с дипломатической точки зрения они не обязаны сообщать союзникам о своих тайных проектах и что техническая помощь, о которой они просят, отнюдь не играет для них решающего значения. То есть, отношение их было примерно таким: «Да, кстати, мы строим ядерный реактор, чтобы раздобыть немножко плутония, сделать атомную бомбу и стереть Израиль с лица земли, так что не можете ли нам посодействовать?» С соблюдением всех дипломатических тонкостей и любезностей, это сообщение было невзначай, словно упущенная и вновь пришедшая в голову мысль, подано в завершение обычной встречи между египетским послом и заместителем начальника ближневосточного отдела Министерства иностранных дел.

Заместитель начальника отдела, услышавший эту просьбу, тщательно обдумал, как ему поступить с информацией. Первой его обязанностью, естественно, было тут же сообщить ее своему шефу, который, в свою очередь, передаст ее руководству. Так что вся «прибыль» от этой новости пойдет его шефу, который также не упустит вставить палки в колеса КГБ. Нет ли у него самого возможности как-то использовать преимущества, которые предоставляет ему эта ситуация?

Он знал, что самый лучший способ проложить себе путь в Кремль – это поставить КГБ в такое положение, что он будет ему чем-то обязан. Теперь у него была возможность оказать ребятам оттуда большую услугу. Если он предупредит о словах египетского посла, у них будет время сделать вид, что, мол, они все знали об арабской бомбе и вот-вот были готовы сами выложить эту новость.

Накинув плащ, он вышел позвонить своему приятелю в КГБ из телефона-автомата на тот случай, если его телефон прослушивается – и только тут понял, как глупо себя ведет, потому что хочет звонить в КГБ – именно тем, кто повсеместно прослушивает все телефоны; так что снял плащ и позвонил со своего служебного телефона.

Работник КГБ, с которым он переговорил, так же отлично знал, как работает эта система. В новом здании КГБ на Московской кольцевой дороге его сообщение вызвало огромный переполох. Первым делом он позвонил секретарше своего босса и попросил ее организовать с ним срочную встречу минут на пятнадцать. Пока ему удалось избежать необходимости говорить с самим шефом. Он спешно сделал еще с полдюжины телефонных звонков и погнал секретарш и курьеров по всему зданию в поисках досье и памятных записок. Сильной чертой его шефа было то, что он действовал строго по предписанному расписанию. И так получилось, что повестка дня очередной встречи политического комитета по Ближнему Востоку была составлена в предыдущий день и сейчас размножалась. Он затребовал ее себе и в верхнюю часть листа вставил новый пункт: «Последние события в египетских вооруженных силах – специальное сообщение», за которым в скобках следовала его фамилия. Оставалось отдать размножить новую повестку дня, сохранив предыдущую дату, и к полудню она уже пошла из рук в руки по всем заинтересованным отделам и управлениям.

Теперь, убедившись, что для половины коллег в Москве его имя накрепко будет связано с новостью, он отправился к своему шефу.

В тот же самый день пришли не такие ошеломительные известия. Как часть привычного обмена информацией между египетской разведкой и КГБ, Каир прислал сообщение, что в Люксембурге был замечен израильский агент Нат Дикштейн, который ныне находится под наблюдением. В силу сложившихся обстоятельств, этому сообщению не было уделено то внимание, которого оно заслуживало. Только у одного человека в КГБ зародилось смутное подозрение, что эти две информации могут быть как-то связаны.

Его имя – Давид Ростов.

Отец Давида Ростова был дипломатом незначительного ранга, чья карьера затормозилась из-за отсутствия связей, особенно в секретных службах. Учитывая это обстоятельство, его сын с безукоризненной логикой, которая вообще отличала весь его жизненный путь, вступил в организацию, которая тогда называлась НКВД, а потом стала известна под именем КГБ.

Он уже являлся тайным агентом, когда очутился в Оксфорде. В те идеалистические времена, когда Россия победила в великой войне, а размах сталинских чисток еще не был осознан, крупнейший английский университет представлял собой плодородное поле, на котором собирала урожай советская разведка. На долю Ростова выпала пара удач, и один из завербованных им тогда агентов, слал секреты из Лондона еще в 1968 году. Нат Дикштейн был одной из его неудач.