Роберт Ладлэм - Идентификация Борна Страница 16

Колечко на ее пальце сверкнуло в свете фонаря, когда машина встала у тротуара.

Женщина включила двигатель и стала вынимать ключи, ее движения были медленными, очень медленными. Борн наклонился и взял ее за запястье. Она почти не дыша уставилась на него.

— Ключи возьму я, — заявил он.

— Естественно! — воскликнула она. Ее левая рука неестественно держалась за обшивку двери.

— Выходите и становитесь у капота, — продолжал Борн. — И не пытайтесь совершить глупость, это вам дорого обойдется.

— Почему я должна ее совершать? Вы же убьете меня, если…

— Ладно, ладно, — прервал он ее и открыл дверь с ее стороны.

Послышался резкий шелест платья, движение воздуха было более упругим, чем следовало. Дверь распахнулась и женщина выскочила на улицу, но это не стало для него неожиданностью. Урок должен быть закреплен. Он резко схватил ее за волосы и втащил в машину. Она так согнулась, что ее лицо оказалось в нескольких дюймах от его лица.

— Я никогда не буду этого делать! — закричала она. — Обещаю!

Борн закрыл дверь и вновь взглянул на нее, пытаясь разобраться в мыслях. Полчаса назад, в другом автомобиле, он был готов прикончить ее, если бы она ослушалась. Тогда он считал ее реальным врагом.

— Я не буду этого делать! — повторила она.

— Вы попытаетесь, — возразил он. — Когда подвернется удобный случай, вы предпримите новую попытку. Поверьте мне, я не блефую, угрожая вам. Я буду вынужден убрать вас, хотя мне не хочется этого делать. Поэтому, прежде чем я выпущу вас, вы должны подчиняться моим указаниям.

Он говорил ей правду, как он ее понимал. Простота принятия решения была для него удивительна, как и решение само по себе. Убийство было практическим делом, и больше ничем.

— Вы обещали отпустить меня, — снова заговорила она. — Когда?

— Когда я буду в полной безопасности. Когда ваши слова и поступки не будут иметь для меня никакого значения.

— Когда это будет?

— Через час или около того. Когда мы будем далеко от Цюриха, и я смогу отправиться туда, куда мне необходимо попасть.

— Почему я вам должна верить?

— Меня это не волнует, — он отпустил ее волосы. — Приведите себя в порядок. Вытрите глаза и поправьте волосы на голове. Мы идем в ресторан.

— Зачем?

— Хотел бы я знать, — задумчиво произнес он, глядя через заднее стекло на входную дверь ресторана.

— Вы это уже говорили.

Борн внимательно посмотрел на нее, в ее широко открытые карие глаза, которые непрерывно смотрели на него с ужасом и удивлением.

— Я знаю. Поторопитесь.

Узкие лучи света играли на высоком потолке. Столы и стулья были сделаны из тяжелого дерева, в глубоких кабинах стояли свечи. Среди посетителей медленно двигался человек с аккордеоном, извлекая из инструмента приглушенные звуки баварской музыки.

Он уже раньше видел этот большой зал, потоки света на потолке и свечи отложились где-то в его памяти, объединяясь там со звуками музыки. Они стояли в просторном зале перед метрдотелем.

— У вас заказано, мистер?

— Если вы имеете в виду, зарезервирован ли у меня столик, то боюсь вас разочаровать. Нет, я не делал заказа, но мне рекомендовали именно ваш ресторан. Я надеюсь, что вы нас где-нибудь пристроите, желательно в кабине.

— Непременно, сэр. Сейчас еще рано, поэтому у нас есть свободные места. Сюда, пожалуйста.

Они прошли в кабину, освещенную мерцающей свечой.

— Сядьте возле стены, — проговорил он, когда метрдотель удалился. — Запомните, что я не остановлюсь ни перед чем, если вы вздумаете шутить.

— Я уже много раз говорила вам и повторяю снова: я не буду пытаться бежать!

— Надеюсь на ваше благоразумие. Закажите только вино, у нас нет времени.

— Я все равно не смогу кушать, — она сжала руки, чтобы унять дрожь. — Почему нет времени? Чего вы ждете?

— Еще не знаю.

— Почему вы все время твердите: «Я не знаю. Мне хотелось бы знать…» Почему мы пришли именно сюда?

— Потому что я бывал тут раньше.

— Это не совсем ясный ответ.

— У меня нет причин вдаваться в детали.

В это время появился официант. Мари заказала вино, а Борн — виски. Он медленно оглядывал ресторан, пытаясь сосредоточиться на всем и ни на чем конкретно. Губка… Он готов был впитывать в себя все, что хоть как-то продвигало его вперед. Но ничего не получалось. В его воображении не возникло никаких новых картин из прошлого, ассоциируемых с этим местом, никаких мыслей при виде окружающей обстановки. Ничего… Но тут он неожиданно заметил лицо в дальнем углу зала, пока только лицо. Оно было массивным и возвышалось над тучным и немного оплывшим телом. Полный человек находился в тени дальней кабины рядом с закрытой дверью. Его глаза были прикованы к Борну, его взгляд состоял из равных частей ужаса и растерянности. Этот человек был незнаком Борну, однако человек, по-видимому, узнал его. Он поднес свои дрожащие пальцы к губам и вытер уголки рта, после чего бегло осмотрелся по сторонам. Лишь после этого толстяк направился через зал к кабине, где находился неожиданный для него посетитель.

— Сюда приближается человек, — предупредил он Мари через пламя свечи. — Толстый человек. Очень испуганный человек. Постарайтесь при нем ничего не говорить, что бы он не сказал. И не смотрите на него. Поднимите руку и обопритесь на нее лбом, отвернувшись к стене. Так будет лучше. Смотрите на стену, а не на него.

Мари выполнила его приказание. Она была напугана, руки ее дрожали. На ее губах застыл невысказанный вопрос. Но Борн все же ответил на него интуитивно:

— Для вашего же блага. Я не хочу, чтобы он вас запомнил.

Толстяк, наконец, добрался до их кабины. Борн задул свечу и кабина погрузилась в полумрак. Мужчина после некоторой заминки заговорил удивленным и все время срывающимся голосом:

— Мой бог! Почему вы здесь? Что заставило вас прийти сюда? В чем я виноват?

— Я всегда был гурманом, и вы это знаете.

— Неужели вы не имеете ни капли порядочности? У меня семья, жена и дети. Я делал только то, что мне говорили. Я же передал вам конверт. Клянусь! Я не заглядывал в него и ничего не знаю!

— Но ведь вам за это платили? — инстинктивно спросил Борн.

— Да, но я никому ничего не сказал. Мы никогда с вами не встречались, и я никогда о вас никому не говорил!

— Тогда чего вы так испугались? Я обыкновенный посетитель, заказавший выпивку.

— Прошу вас, уходите!

— Я хочу знать, почему?

Толстяк снова поднес руку к лицу и вытер испарину. Его пальцы непрерывно дрожали. Он чуть повернул голову, оглянувшись на дверь, и опять уставился на Борна.

— Другие могут заговорить, другие могут знать, кто вы. Я уже имел дело с полицией.

Мари потеряла над собой контроль. С ее губ сорвались резкие слова, обращенные к Борну:

— Полиция! Так это была полиция?

Борн злобно посмотрел на нее и повернулся к толстяку.

— Вы хотите сказать, что полиция будет преследовать вашу жену и детей?

— Конечно, не они сами, и вы это прекрасно знаете. Но интерес полиции к моей персоне даст возможность другим отыскать меня и мою семью. Сколько их, кто охотится за вами, мой господин? И что они сделают? Вам нет необходимости спрашивать об этом у меня. Они не остановятся ни перед чем смерть моей жены и детей для них ничто. Прошу вас… Ради моих детей… Я ничего не сказал. Уходите!

— Вы сильно преувеличиваете, — Борн поднял бокал, выказывая к разговору полное безразличие.

— Ради бога, прошу вас! — человек наклонился вперед, держась за край столика. — Вы хотите доказательств моего молчания? Я вам докажу. Информация была опубликована в газете. Любой, кто имел хоть какие-нибудь сведения, немедленно позвонил бы в полицию и все осталось бы в тайне. Газеты не врут в подобных случаях. Вознаграждение было достаточным. Полиция многих стран выделяла суммы вознаграждения через Интерпол. — Он стоял, вытирая пот с лица и его массивная фигура бесформенной чушкой возвышалась над поверхностью стола. — Человек моего уровня легко мог бы найти язык с полицией. Однако, я никуда не пошел. Несмотря на гарантии конфиденциальности, я ничего не предпринял!

— А кто-нибудь другой? Пытался ли кто-нибудь еще сообщить в полицию? Скажите мне правду, я все равно все узнаю.

— Я знаю лишь Чернака. Пожалуй, он единственный, с кем я разговаривал, и я вполне допускаю вероятность, что он, возможно, вас видел. Но это известно и вам, ведь конверт был передан мне через него. Правда, я уверен, что он тоже никогда никому ничего не говорил.

— Где он сейчас?

— Там, где всегда, в своей квартире на Лювенштрассе.

— Я никогда там не был. Какой номер?

— Никогда не были? — толстяк замолчал. Губы его сжались, в глазах появилась тревога. — Вы меня проверяете? — наконец спросил он.