Игорь Бондаренко - Красные пианисты Страница 17

 Он ждал следующего вопроса, но Рита его не задавала.

 Тогда Петерс поинтересовался:

 — А вы не бывали в Германии?

 — Нет.

 — Это ваше счастье!

 — Почему?

 — Потому что эта страна превратилась в огромную тюрьму.

 И эти слова у Риты не пробудили любопытства.

 Петерс решил не спешить. Пустил в ход набор своих обычных комплиментов, но они, по всему видно, скользнули мимо Ритиного сердца. Петерс сказал, что она очень мило произносит слово «шё-ён»[7] и теперь это слово всегда будет ассоциироваться с ней, с Ритой.

 У итальяночки были шелковистые длинные волосы, они просто текли у него между пальцами. Ганс не преминул сказать ей и об этом.

 — Не могли бы вы сегодня поужинать со мной? Я знаю один замечательный ресторанчик!

 — Сегодня — нет.

 — А завтра?

 — Вам этого хочется?

 — Очень.

 — Хорошо, — согласилась Рита.

 Ресторанчик действительно оказался симпатичным. Вместо электрических лампочек в бронзовых старинных подсвечниках горели свечи. Настоящие свечи, а не их имитация, которую можно было встретить даже в кирхах. Ресторанчик славился итальянской кухней, а Рита соскучилась по национальным блюдам. Дома она готовила редко.

 На деревянный помост вышло несколько музыкантов. Полилась мягкая, мелодичная музыка. Одна пара пошла танцевать. Ганс с Ритой тоже танцевали танго.

 Вдруг на помост выскользнула танцовщица в черном трико с блестками. Откуда-то сбоку ударил яркий луч — зажегся прожектор.

 Ганс резким движением закрыл глаза.

 — Что с вами?

 Петерс ответил не сразу.

 — Извините, не сдержался. Они тоже всегда зажигали прожектора.

 Рита ждала, что он пояснит свою мысль, но Петерс молчал. Тогда она спросила:

 — Кто — они?

 — Охранники. В концлагере…

 — Вы были в концлагере?

 Петерс молча кивнул. Она не решалась расспрашивать дальше. Было видно, что ему тяжело вспоминать об этом. Но через некоторое время он сам заговорил.

 — У них там было много забав. Зимой они любили выгонять заключенных на аппельплац. Не всех. Несколько человек из барака. Заставляли раздеться догола. Направляли на них с вышек прожектора и поливали водой из брандспойтов… Заключенные, конечно, пытались убежать, уклониться от струй ледяной воды, но эсэсовцы их снова ловили лучами прожекторов и снова поливали… И еще у них была такая «игра». Провинившегося заставляли танцевать в лучах прожекторов. Танцевать и не закрывать глаз, не опускать головы! И в какую бы сторону вы ни поворачивались, вам в глаза бил острый, как бритва, свет.

 Все это было правдой. Петерс через все это прошел. Поэтому в его словах звучало неподдельное волнение. У Риты на глазах невольно выступили слезы. Ганс заметил это и как бы спохватился:

 — Зачем я рассказываю вам об этом?

 — Нет, нет, рассказывайте, простите меня. — Рита уголком платочка смахнула слезинку со щеки.

 — Нет, мы не будем больше говорить об этом, — твердо сказал Петерс.

 Как хотелось Рите сказать Гансу, что она не только ненавидит фашизм, но и борется с ним! Но разговоры на эту тему с кем бы то ни было ей были строжайше запрещены Шандором Радо..

 Ресторанчик они покинули после полуночи. Ганс проводил ее. На прощание Рита позволила поцеловать себя.

 Дома, приняв ванну и очутившись в теплой постели, Рита, переполненная впечатлениями, долго не могла уснуть.

 Говорить ли «Альберту» (Шандору Радо) о своем новом знакомом? Если она скажет, то как бы поставит под сомнение его рассказ о концлагере, о побеге…

 Ганс по дороге успел ей рассказать и об этом.

 Нет, она не станет пока ничего говорить Альберту. Она поговорит с Леной. Знает ли она бывшего депутата рейхстага от Германской коммунистической партии Франца Зигеля?

 Рита спросила в тот вечер Ганса, не собирается ли он продолжать бороться с фашистами.

 — Нет, — ответил Ганс. — Я не хотел бы снова попасть к ним в лапы! Вам, наверное, трудно меня понять.

 — Нет, почему же? Я понимаю. После того, что вы пережили… Вы уже свое сделали…

 На другой день Рита встретилась с Леной.

 Лена подтвердила:

 — Да, Зигель был депутатом рейхстага от компартии.

 — Вы ему верите?

 — Конечно. Но работать он с нами не может. Он был слишком заметной фигурой, и здесь за ним, наверное, следят, — как бы предваряя вопрос Риты, сказала Лена.

 «Значит, Ганс говорил правду! — мелькнуло у Риты. — Но он незаметный человек. Не был даже коммунистом. Он просто ненавидел Гитлера, как ненавижу его я. Таких здесь, в Швейцарии, тысячи, и, конечно, никто за ним не следит».

 Наконец она нашла близкого человека, с которым может говорить обо всем! Почти обо всем. Что касается ее секретной работы с Альбертом, она о ней не скажет даже Петерсу. Это не ее тайна. Но когда-нибудь наступит время, и она сможет ему сказать. Но это «когда-нибудь» случится, наверное, не раньше, чем кончится война. Как удивится тогда Ганс, как обрадуется!..

 От Лены не могло укрыться, что между высоким, чернявым, красивым внешне парикмахером и Ритой что-то есть. Она как-то напрямую спросила об этом девушку.

 — Да, действительно, он мне нравится. Но я не собираюсь пока замуж. А все требования Альберта я выполняю строго-настрого!

Глава восемнадцатая

 Этот день Рита запомнила надолго. Во-первых, была чудесная погода. Они с Гансом славно покатались по Женевскому озеру. Потом высадились на маленькой пустынной пристани и побрели вдоль берега, держась за руки. Неожиданно за поворотом их глазам открылась живописная песчаная бухточка.

 — Позагораем? — предложил Ганс.

 — С удовольствием, — ответила Рита.

 На ней оказался зеленый пляжный костюм.

 — Ты уже успела немного загореть. С кем это и когда? — Петерс сделал нарочито строгое лицо.

 — Я загораю у себя на балконе, дурачок…

 Ганс снял рубашку. Обернулся — и на лице Риты увидел все, что ожидал: ужас, сострадание, нежность.

 — Это тебя там? — едва слышно спросила она.

 — Где же еще?

 Петерс снял брюки, аккуратно сложил все.

 — Купаться будешь?

 — Нет, я полежу на солнце.

 — Я быстро, — сказал Петерс и побежал, чтобы не входить, а с разбега броситься в воду.

 Когда он вышел, тело его покрыли пупырышки. Рита подбежала к нему с полотенцем и принялась растирать. Коснулась шрамов — движения ее стали медленными и ласковыми.

 Потом они расстелили плед и легли. Ганс перевернулся и подставил солнцу спину. Рита наклонилась над ним. Он почувствовал ее руки: они нежно гладили его рубцы. Ее руки были так же шелковисты, как и ее волосы, ласкавшие его спину. Петерс повернулся на бок и привлек к себе девушку.

 — Как ты прекрасна, — сказал он и стал ее целовать. — Сними с себя все.

 — А если кто увидит? — спросила Рита.

 — Кто? Кто увидит? Разве что господь бог…

 * * *

 «28.2.43. Директору. Молния.

 От Вертера.

 Генштаб ожидает сейчас высшей точки советского наступления, а именно: большого наступления Красной Армии у Курска, в направлении Глухов — Конотоп, а также предполагает попытку прорыва советских армий из района Харькова силой не менее двух корпусов менаду Богодуховом и Конотопом.

 Этого прорыва опасаются в связи с тем, что между 15 и 20 февраля резервы, предназначенные для обороны коммуникаций Богодухов — Конотоп, среди них 3-я танковая дивизия, брошены в Донбасс.

 Прорыв Красной Армии между Харьковом и Конотопом является угрожающим не только для немецких позиций в районе Полтавы, но также в отношении коммуникаций Кременчуг — Ромны — Конотоп, которые немцам, возможно, придется в марте сдать».

 Рита закончила сеанс передачи. Получила отзыв Центра — ОВВ… Собрала передатчик и спрятала его в тайник. Собиралась сжечь радиограмму. И тут в передней раздался звонок. Кто бы это мог быть? Рита никого не ждала. Был уже двенадцатый час ночи. Разве соседка? Она имеет привычку иногда обращаться к Рите с пустяковыми просьбами, причем не считаясь со временем. Соседка была певичкой в каком-то ресторане и тоже жила одна. Рита никогда не откровенничала с ней. Она не вызывает доверия. Но одолжить коробку спичек или соли…

 Если она сожжет телеграмму, будет запах в комнате. Да и времени уже не оставалось. Рита в клочки изорвала радиограмму и бросила в корзину для бумаг.

 Каково же было ее удивление, когда, открыв дверь, она увидела Петерса.

 — Ты?

 С той памятной прогулки они жили как муж и жена. Чаще Рита ночевала у него. Иногда он оставался у Риты. Но они заранее договаривались об этом. А в тот вечер он явился неожиданно.

 — Ты извини. Но я понял, что не усну без тебя в эту ночь. Сегодня в парикмахерскую заходил один тип, и мне показалось, что я видел его на Принцальбрехтштрассе[8].