Франсин Мэтьюз - Клуб «Алиби» Страница 17

— Пусть Альер возьмет «ГидроНорск», — сказали банковские менеджеры, уверенные в его невежественности. — Вряд ли он это осилит.

Он осилит, но для Филиппа Стилвелла.

Газеты сообщали о том, что американец был просто «найден мертвым», ничего об убийстве или даже насилии, но Альер задумался, энергично шагая на окраину Сен-Жермен, подвергся ли Филипп насилию перед своей смертью.

Если бы он заговорил, если он выдал хотя бы одну десятую того, что было у него в голове, всем им уже грозила бы опасность. Возможно, решение Дотри о переезде пришло ему в голову слишком поздно.

«Кто был осведомителем? Кто? Кто? Кто-нибудь из министерства, один из иностранцев в лаборатории Жолио, или сам Жолио…?»

Альер зашагал быстрым шагом, не обращая внимания на любопытные взгляды прохожих или на то впечатление, которое он производил: ищущий чего-то худой человек, безобидный, в испарине.

Неподалеку от входа в Люксембургский сад он вдруг остановился, словно у него под ногами взорвался патрон.

Навстречу ему, опустив голову, шел Фредерик Жолио-Кюри с выражением невероятной сосредоточенности на волевом лице. Он шел по одной из тропинок сада, словно в мире ничего больше не существовало, кроме уравнения, которое он мысленно решал.

Перед тем как окликнуть физика по имени, Альер заколебался. Он бросил взгляд на часы. Уже час или два как стемнело.

Он пошел вслед за ним.

Ее выписали из больницы для иностранцев, так как она настаивала, что чувствует себя хорошо, и доктор согласился, что двоение у нее в глазах прошло. В любом случае, больница нуждалась в еще одном свободном месте. Он слышала истории об обстрелянных поездах, как их оттаскивали на обочину по пути из Бельгии во Францию, выбрасывая убитых и раненых, растерянных и плачущих детей. Она ловила обрывки фраз на французском, неуверенно шагая по комнате в халате, за ней наблюдали фламандка и голландка. Большинство из тех, у кого были менее серьезные травмы, сидели на стульях около ординаторской, и Салли поняла, что они провели там весь день. Если бы ее не привезли до рассвета, с ней бы не стали столько возиться.

Она мельком взглянула на бланк, который ей дали подписать, в висках стучало. Ее отправили в больницу без одежды и противогазной сумки, что означало, что при ней не было ни документов, ни денег, но она поняла, что в больнице действовала гибкая система; сколько беженцев находилось в подобном положении?

— Вы отправите мне счет? — спросила она, стараясь говорить с достоинством.

— Он уже оплачен, — ответил медсестра, — джентльменом, который позвонил и сказал, что заберет вас домой.

Херст, подумала Салли, ее сердце екнуло, и она оглянулась, но увидела суровую фигуру Макса Шупа, который проходил через двойные двери коридора.

Она постаралась придать лицу невозмутимое выражение, хотя ее сердце забилось быстрее. Шуп был одет в темное пальто и аккуратно завязанный белый шелковый шарф, и на секунду она снова пережила то мгновение, когда стояла в дверном проеме своей квартиры, а к ее горлу тянулась пара рук.

— Салли, дорогая, — он протянул ей руку, она была сухая и прохладная на ощупь. — Я так сожалею о случившемся. Одетт очень зла на меня. Я ни за что не должен был отпускать вас той ночью одну домой.

— Но что вы могли сделать? — резонно ответила Салли.

— Да, — он надул губы. — Я понимаю, вы не поехали сразу к себе домой. Вы заехали… в посольство.

— Да, — Салли вспыхнула, впервые осознав, как воспринял Макс Шуп ее импульсивный визит в резиденцию посла — хотя она и не доверяла Шупу и подозревала в убийстве каждого работника «С. и К.». Но кем он ее считает: маленьким ребенком, которого надо контролировать и выговаривать за то, что она не послушалась папочку? Ее смущение переросло в гнев. Мужчины, они всегда пытаются руководить моей жизнью…

— Тем вечером, увидев Филиппа, мне стало так одиноко, — четко произнесла она. — Все эти французские полицейские, они выгнали меня из комнаты, даже не ответив на вопросы… Мне нужно было поговорить с кем-нибудь из американцев. Беспристрастный слушатель.

— Я понимаю, — взгляд Шупа равнодушно блуждал по изгибам ее шеи, как будто он разглядывал барельефы в Лувре. — Не очень умно оставаться одной. Я пообещал Одетт привезти вас прямо к нам, чтобы вы могли нормально поесть и выспаться на удобной кровати. Вы взяли с собой свои вещи?

— Я лучше поеду домой, — ей было стыдно за свою грубость, — я очень устала, Макс. Сегодня из меня плохая компания, и из вещей у меня только этот халат.

— Глупости, — его холодные пальцы схватили ее за локоть. — Одетт не будет со мной разговаривать, если я приеду без вас. Она одолжит вам какую-нибудь одежду.

В ее душе появилась тень сомнения. От него невозможно было отделаться, тем более он оплатил больничный счет. Конечно, все из-за Филиппа: Шуп хотел помочь невесте Филиппа, если не смог предотвратить убийство.

— Меня не убедили, — сказала она быстро, когда они спускались по лестнице, — факты насчет смерти Филиппа. В гостиной были бокалы…

— Обо всем этом уже позаботились, — прервал ее Шуп, — я говорил с полицией сегодня утром. Они признали это несчастным случаем. Они готовы вернуть останки.

— Но…

Он холодно посмотрел на нее.

— Скандала не будет, Салли. Я забронировал тебе билет до Нью-Йорка на торговом корабле «Клотильда», который отходит из Шербура. Вы отплывете вместе с телом Филиппа на борту в четверг днем.

— В четверг? Я не готова уехать из Франции всего через два дня. А как же моя работа… и все мои вещи…

— Я отправлю кого-нибудь к вам на квартиру, чтобы все собрать, — сказал Шуп. — Вы останетесь с нами до отъезда.

— Но мне нужно домой!

— Зачем? — его взгляд пронзил ее, так что она невольно отступила назад, схватившись рукой за стену.

— Вы что-нибудь оставили там? Что-нибудь важное?

В ее голове, словно предупреждение, зазвучал голос Джо Херста.

«Филипп что-нибудь оставлял вам на хранение, мисс Кинг?»

— Документы и паспорт, — сказала она Шупу. — Они были у меня в противогазной сумке. И мне нужна одежда…

Лицо адвоката расслабилось.

— Насколько я понимаю, вашу сумочку украли. Вы не найдете документы. Но Одетт будет рада походить с вами по магазинам.

В конце концов, она молча пошла с ним. И сразу же начала думать о побеге.

Глава тринадцатая

Графиня Луденн так и не попросила горничную распаковать вещи. Она не стала обсуждать с поваром меню, но, когда она, держа в одной руке сигарету, села со своим двоюродным братом обедать, из ее уст не вылетело ни одного резкого слова. Она наклонила голову, когда черная богиня уходила в своем бархатном вечернем платье, но ничего не сказала, обнаружив Мемфис в своей кровати. Фон Динкладж проводил девушку до двери.

— Давай уедем из Парижа, — быстро проговорила Мемфис, когда он поцеловал ее в щеку. — Найди машину, Спатц. Увези меня отсюда. Никто тебя не тронет, ты же немец.

— Встретимся в клубе сегодня вечером, дорогая.

Она схватила его за ворот пиджака. Но больше не смогла произнести ни слова. Она вдруг поняла, что, похоже, ее власть имеет свои пределы, и она растерялась, осознав это. Как ребенок, который слишком долго просидел на утомительной вечеринке.

— Я буду там около полуночи.

Он мягко подтолкнул ее к выходу, поправил галстук, глядя в декоративное настенное зеркало, которое занимало почти всю стену, и вернулся к графине.

— Ты, определенно, устроился, как дома, — раздраженно произнесла она.

— Разве она не прекрасна?

Он задрал свою птицеподобную голову, блестя напомаженной золотой головой.

— Она джазовая artiste[37].

— Понятно, — она затушила сигарету о край своей чашки и уставилась на пепел. — Я надеялась, что у тебя хватит ума уехать отсюда, Спатц. До моего возвращения. Слуги не любят этого, ты же понимаешь — немец в доме, а хозяин на фронте.

Он засмеялся, в возбуждении подошел к подоконнику и оперся на него.

— Тебя никогда не заботило мнение слуг.

— Нет, — их глаза встретились. — Хорошо, в таком случае, мне это не нравится. Немец в доме, когда хозяин на фронте.

— Скоро весь Париж будет заполнен немцами.

— И ты мне это говоришь? У тебя еще хватает наглости находиться в моем доме.

— Это не наглость, — поправил он ее. — Это шарм. В любом случае, мы всегда говорили друг другу правду…

Она позволила ему взять ее за подбородок и заглянуть в свои глаза, Спатцу, который всегда заботился только о себе.

— Это не значит, что мне нравится, когда повсюду — немцы, — сказал он резонно. — Я не просил их приходить. Так в чем же дело? Ты не обижена на мой… маленький спектакль?