Крыжановский Жемер - Тибетский лабиринт Страница 17

- Я опирался на труды Макиавелли, Карла Маркса и других ученых…

- Да ладно вам, дружище, какой еще Карл Маркс?! Признайтесь, что ваша идеальная государственная модель больше всего походит на ту, что реально создал у нас в Германии фюрер немецкой нации Адольф Гитлер!

- Но там же не расовый принцип, а кастовый…, - слегка растерялся Герман. Из неловкого положения его выручила Ева:

- Если вы построили модель государства, значит, выполнили условие первой части и смогли разобрать остальное?

- Нет, не успел, - нахмурился Герман, вспомнив, как несвоевременно изъяли свитки при обыске в кабинете Харченко, - тему закрыли раньше.

- Наверняка снова поли-и-итика! - протянул подвыпивший Шеффер. - Самая большая заноза в заднице у науки.

- Вот так всегда, на самом интересном месте, - надула губки Ева. - Неужели совсем ничего не узнали из того, что во второй части?

- Там много рисунков, чертежей. Один запомнился особо, потому что точь-в-точь повторяет изображение из индийских эпосов. Вимана - колесница богов! - отвечая Еве, Крыжановский внимательно наблюдал за лицом Шеффера. При слове «вимана» тот прищурился, не оставив сомнений в том, что ему определенно знаком этот термин.

Глава 7

16 апреля 1939 г.

Берлин.

Незатейливая метода Евы Шмаймюллер по избавлению от жизненных неурядиц в совокупности с выдержанным коньяком Эрнста Шеффера, безусловно, помогли Герману забыться, но лишь на время. Конечно, если бы следующим утром рядом оказались либо Ева, либо коньяк, то очень может быть, что это снова отвлекло бы профессора от тягостных переживаний, но при пробуждении его роскошный гостиничный номер был пуст, а от прекрасного коньяка осталось лишь послевкусие, стойко ассоциирующееся с кошачьими экскрементами.

Естественным образом течение мыслей Крыжановского приняло наименее желаемое направление. Ненадолго задержавшись у бесплодного острова сожалений по поводу гибели несчастного Марка, Герман поплыл дальше и быстро достиг пугающего материка, состоящего из физиономии покойного Пендлтона, а также из двух неприятных вопросов: «За что тот хотел его убить?» и «Какие еще опасности таит стезя, на которую он вступил, дав согласие работать на НКВД?»

Лиля Сокальская! Вот кто знает все ответы! Впервые за последние годы Герман мечтал увидеть эту женщину. В Москве Берия лишь вскользь упомянул о том, что Лиля - не только сексот НКВД, но, возможно, английская шпионка. Однако то упоминание породило в Германе бурю воспоминаний и поток логических умозаключений, приведших к выводу: в отношении его бывшей любовницы нарком совершенно прав, что косвенно подтвердили и разглагольствования криминалдиректора Гюбнера о почерке и стиле английской разведки.

«Сотворить зло и бросить тень на невиновного - черт возьми, как это похоже на Лилю! - зло подумал Крыжановский. - Ничего, ежели британским агентам одного раза окажется мало, пусть приходят снова - встретим, как следует, со всей душою!»

В дверь постучали, но это оказались вовсе не британские агенты, а всего лишь профессор Орлов с предложением вместе позавтракать в гостиничном ресторане, и уже оттуда отправиться на симпозиум.

Герман суетливо засобирался и, бросившись в ванную комнату, наскоро побрился. Бритву возвращать в несессер не стал, а сунул в карман, вспомнив, что его смертоносную защитницу-трость Гюбнер приобщил к вещдокам и вряд ли в обозримом будущем согласится с ней расстаться.

Плотно позавтракав, два профессора взяли таксомотор и устремились к отелю «Кайзерхоф», в конференц-зале которого должен был скоро начаться международный симпозиум. От Евы Шмаймюллер Герман уже знал, что его доклад назначен лишь на следующий день, тем не менее, он горел желанием поскорее погрузиться в волны любимой науки, каковые обещали уж точно унести далеко-далеко от всяческих шпионских страстей.

Прибыв на место, Крыжановский с Орловым зарегистрировались в фойе, проследовали в конференц-зал и, выбрав место в средних рядах, принялись осматриваться по сторонам.

Зал был невелик, зато поражал роскошью убранства: белые мраморные стены, отделанные золотом, красная бархатная обивка кресел и трибуна темного дуба с неизменным изображением левосторонней свастики, или Hakenkreuz, как ее обычно называют немцы.

Еще во время вчерашней прогулки с Евой, Герман отметил, что, куда ни глянь - обязательно наткнешься на один из таких знаков, от обилия которых своеобразный, чуть сумрачный Берлин приобрел весьма зловещий вид. Может, это оттого, что Hakenkreuz, будучи заключен в белый круг на красном фоне, издали напоминает паука? Удивительная ассоциация - ведь знак сам по себе весьма позитивен, с богатейшим символическим значением. В классическом индо-буддийском культурном пространстве, например, свастику рассматривают как «Печать сердца Будды», а тибетские мистики видят в ней символ движения к совершенству. Причем правосторонняя свастика означает движение к царству духа - Агартхе, а левосторонняя - движение к Шамбале, государству материального могущества…

…Углубившись в размышления на любимую тему, Герман вначале не понял, почему вокруг все начали вскакивать с мест и галдеть. Оказалось, симпозиум удостоили посещением весьма важные фашистские бонзы. По рядам пронеслось: «Гиммлер! Это же сам Генрих Гиммлер!» Герман тоже встал и, вытянув шею, увидел, как по центральному проходу шествуют трое. Впереди важно вышагивал человек в очень богатой, черной с серебром, военной форме, но при том с совершенно заурядным лицом, лишенным подбородка. Усики щеточкой в совокупности с круглыми очками придавали внешности владельца вид ученой крысы. Спутники же человека-крысы отличались от него самым разительным образом: справа шел благообразный старец, а слева - мужчина помоложе, лет сорока пяти, с не по моде длинными светлыми волосами. Чувствовалось, что оба имеют явно аристократичное происхождение, может быть, даже являются родственниками, например, отцом и сыном.

Кто- то с задних рядов крикнул: «Хайль Гитлер!» И несколько десятков голосов подхватили: «Зиг хайль!» Зал крикунов не поддержал, зато, когда председательствующий -импозантный мужчина доверительной наружности - объявил об открытии симпозиума и из громкоговорителей грянул гимн Германии, присутствующим пришлось встать. Крыжановский осознал, что фашисты нагло и беспардонно нарушили правила этикета: ведь, если мероприятие международное, то какой, к чертям, государственный гимн одной страны и какой, к свиньям, «Хайль Гитлер»?

Судя по всему, подобные соображения пришли в голову не ему одному: вокруг возмущенно загудели, а кто-то даже демонстративно сел, не дожидаясь окончания гимна. Кутерьма стихла лишь после того, как на трибуну поднялся Генрих Гиммлер.

- От имени руководства Тысячелетнего Рейха я счастлив приветствовать в вашем лице лучших представителей мировой науки, - усиленный микрофонами голос могущественного фашиста источал желчь. - Народы земли долгое время были отравлены юдо-марксистскими взглядами - узкими, ослабляющими и лишенными души. Недавно созданные дисциплины - такие, как психоанализ и относительность - стали орудиями, направленными против нордического духа. Но я верю, что в ходе данного симпозиума вы сможете отыскать достойное противоядие для защиты будущих поколений от враждебных взглядов. Зарождение человечества! Может ли существовать более важная тема для обсуждения? Не может! Не случайно симпозиум, посвященный данной теме, проходит в исторических стенах, где зарождалась и ковалась железная мощь национал-социализма!…

Далее Гиммлер перешел сугубо к политике, совершенно не считаясь с регламентом, и не подозревая, что все его аргументы ничего, собственно, не доказывают, кроме, разве что, гипотезы Эрнста Шеффера о политике как самой большой занозе в заднице у науки. Окончание речи вышло особенно пафосным:

- Адольф Гитлер расчистил путь германской нации, и германская нация сумела вымести из своего дома ложные идеи. Теперь пришла пора каждому зарубежному ученому выбрать, с кем он - с нами или против нас. И я верю, что настоящий симпозиум станет тем добрым знаком, который ознаменует освобождение мировой науки от оков международного иудаизма!

Многие аплодировали. Достаточно многие для четкого понимания, что среди них не только немцы, но и представители других стран. Осененный внезапным импульсом, Герман тоже вскочил и захлопал в ладоши. Надо было видеть, какие у Орлова при этом сделались глаза: вначале увеличились до размера пятикопеечных монет, а потом - раз - и сузились, будто обе монеты повернули на «ребро».

«Это он напоследок про донос подумал, который состряпает по возвращении», - догадался Герман и весело подмигнул коллеге.

Тем временем провожаемый овациями Генрих Гиммлер покинул зал - видимо, его ожидали неотложные государственные дела, а трибуной завладел благородный старик, спутник рейхсфюрера.