Пасмурный полигон - Олег Евгеньевич Кириллов Страница 17

Камердинер засмеялся.

— О-о-о, тут вам беспокоиться не к чему, Пауль. Все по закону. И мой приятель не такой уж скряга…

Кстати, я могу вас с ним познакомить. Вы только разрешите, я позвоню… Он живет рядом…

— Зовите… только если его застукает шеф, он будет недоволен.

— Шеф далеко, Пауль… Он уехал к Мессершмитту. Будет поздно вечером… Итак, я бегу звонить…

Рихтер вышел в соседнюю комнату. Пауль взял бутылку, плеснул из нее в цветочный горшок, стоящий рядом со столом, и положил голову на руки. Когда Рихтер вернулся, Пауль поднял взлохмаченную голову.

— Это вы?.. Я тут без вас попробовал эту штуку… — Он кивнул на бутылку. — Извините, больше я пить ее не буду. Дерьмо. Ну что ваш приятель? Он был в восторге от того, что ему придется поделиться со мной своими марками? Ну-ну…

Рихтер взял бутылку, приподнял ее, прикинул на глазок.

— Это прогресс, Пауль. Ваши первые глотки были куда более робкими. А приятель вот-вот придет. Вы столкуетесь, Пауль…

Они молчали. Рихтер улыбнулся таинственно, будто знал какую-то тайну, но сообщать ее не собирался.

Когда в прихожей звякнул звонок, он молча поднял палец и вышел. Через минуту он вернулся с коренастым человеком в сером плаще. Незнакомец сбросил плащ на диван, обвел комнату взглядом и только потом кивнул Паулю:

— Зауэр… Я работаю в магистрате.

Он подсел к столу, взял придвинутую Рихтером тарелку, молча начал жевать.

— Ну, парень, ты, я слыхал, любишь марки? Сказать, что ты оригинал, я не могу: сам иметь их не прочь побольше. Если ты научишься вести себя умницей, тебе хватит и на девок, и на кое-что другое. Ну, как?

Теперь Пауль узнал его. Это был тот самый гестаповец, который проверял документы у Игоря перед посадкой на «Принца Альберта». Только тогда он был в мундире ротенфюрера.

— Ха! — Пауль сморщил лоб. — Я не знаю ваших условий, господин. Если вы предложите мне сотню или в две, а будете занимать машину полдня, мы не столкуемся. Хозяин и так ругает меня. А что я сделаю, машина старая…

Зауэр налил себе стаканчик, хлебнул глоток, глянул на Пауля насмешливыми глазами.

— Мне твоя машина не нужна. У меня к тебе другой разговор. Давай не морочь мне голову, парень… Я вижу, ты узнал меня. Липа с магистратом не прошла. Да, я из дома Гиммлера, и с нами шутить не надо. Ты получишь в четыре раза больше, если будешь разумным. Я ж знаю, что тебе платит этот скряга Эккерт. Ты делаешь то, что я тебе скажу, и я еженедельно выплачиваю сам или через Рихтера пятьсот марок. Пятьсот! У нас такую сумму получают старые заслуженные солдаты, а ты щенок… Но твой хозяин погорел на своих финансовых махинациях, и нам нужно кое-что уточнить…

— Что надо делать? — коротко спросил Пауль.

Зауэр и Рихтер переглянулись.

— Та-ак, а ты сообразительный! — Зауэр достал какую-то бумагу. — Вот подпиши, а потом будем говорить.

Пауль взял лист. Это было отпечатанное типографским способом обязательство служить тайным осведомителем гестапо. Пауль прочел его внимательно, повертел в руках.

— Не пойдет. Нашли дурака. Обещать пятьсот марок, а тут нигде не написано. Потом скажешь, что передумал или начальство приказало…

Зауэр взял листок, достал ручку.

— …Хорошо. Здесь я напишу, что мы обязуемся еженедельно выплачивать тебе пятьсот марок…

— Шестьсот… Вы ошиблись, господин Зауэр. Вы мне предложите такую работу, что, если хозяин об этом узнает, я вылечу на улицу. Я должен подумать о себе…

Зауэр покачал головой.

— Ты или парень-хват, или играешь со мной опасную комедию. Избави тебя бог от этого, Крейчке. Ну ладно, я пишу, вот видишь, шестьсот марок… Теперь подпиши. Я заполню остальное.

Пауль взял ручку, черкнул. Зауэр облегченно вздохнул:

— Тебе повезло… Если б разговора не вышло, тебя бы через два часа нашли на улице или в канализационной трубе, как того шведа… Он попал в такую же автомобильную аварию, как я во дворец японского императора. Он сидел на этом же месте, где и ты, и разговор вели с ним я и Рихтер… Вот такие дела, малыш. Ну ладно, теперь о деле… Ты должен доносить о всех встречах и разговорах своего шефа. О всех… Донесения писать не реже двух раз в неделю. Передавать Рихтеру. О срочном — сообщать ему немедленно. Все! И еще вот что: теперь, когда ты подписал бумагу, тебя не защитит от нас никто. Одно подозрение — и тебя нет на белом свете. А если будешь умницей… у нас карьеру делают быстро. Такие, как ты, парни очень быстро становятся у нас следователями. Только нужно уметь держать нос по ветру. Если понадобится — вот мой телефон. Но это в самом крайнем случае. Ясно?

— Чего уж яснее… — пробурчал Пауль. — Мне бы сейчас пару сотен марок. Я хотел себе костюм новый купить. Как раз две сотни и не хватает…

Зауэр покачал головой.

— Круто берешь! Ну ладно, вот возьми… Это в счет твоего заработка. Получишь четыре сотни, а не шесть. Я не хочу содержать такого субъекта за свой счет. Мне и так за эту лишнюю сотню нагорит…

Он сунул в руки Паулю две бумажки. Встал, допил из стакана водку.

— А ты крепко помотал нас сегодня. Я уж так надеялся за все твои штучки отыграться сейчас… Ну ладно, поработаем пока. Там видно будет. Рихтер, проводи меня.

Он накинул на плечи плащ.

— Пока, парень. Поглядим, какой ты в деле. — Насмешливо хмыкнул. — А ведь ты не такой дурак, как показалось Рихтеру. Не дурак… Либо далеко пойдешь, либо…

Он еще раз хмыкнул, крутнул головой, вышел из комнаты. О чем-то пошептался с Рихтером в прихожей. Потом стукнула дверь, Рихтер вернулся, убрал со стола бутылку.

— Ну вот что, Крейчке, хватит! Иди к себе. Мне надоело с тобой цацкаться. Теперь ты мой подчиненный. Когда никого из посторонних нет, обращайся ко мне: «Господин штурманн». Я ефрейтор войск СС и тарелки за тобой таскать не буду!

— Иди ты к черту… — Пауль встал, завернул в бумажку несколько сосисок. — Я тоже теперь служу в вашей конторе, и мне начихать на твое ефрейторство. Я, может, завтра ротенфюрером буду. Так-то, господин Рихтер. А сейчас я пойду спать, потому что мне все это надоело. А потом я пойду покупать себе костюм. Я не хочу, чтобы эти цветастые птенчики долго пылились в моих карманах. — Он потряс кулаком с зажатыми в нем бумажками.

Рихтер с кривой усмешкой глядел на него.

— Дурак ты, Крейчке.