Александр Насибов - Безумцы (Сборник) Страница 18

А вода прибывает. Она уже по пояс, по грудь…

Впереди, откуда хлещет вода, слабый проблеск. Надо решаться! Несколько глубоких вдохов — и Карцов ныряет в поток. Бешено работая руками и ногами, он пробивается вперед. Вот она, пробоина — большая дыра с вдавленными внутрь краями. За ней пенистый зеленый свет. Это значит: лодка у самой поверхности.

Карцов протискивается в пробоину, извиваясь всем телом, чтобы не коснуться острых лохмотьев разорванной стали.

И вот уже он в вольной воде, а мимо медленно скользит в бездну умирающий корабль. И слышны в нем приглушенные крики, и удары стали о сталь, и резкие пистолетные выстрелы…

Все ближе поверхность моря. Над головой подобие изогнутого зеркала. Оно колышется, отражая всплывающего человека.

Еще мгновение — и Карцов наполовину выскакивает из-под воды.

Солнце!

Солнце, по которому он так истосковался за недели плена, клонящееся к горизонту тяжелое красное солнце! Карцов всей грудью вбирает воздух. Яркий свет, свежий морской ветерок — от всего этого кружится голова, слабеет тело. Он словно пьяный.

Рокот мотора вверху заставляет его поднять голову. В небе беспокойно кружит самолет. Вот кто потопил германскую лодку!

Вокруг вспухают и лопаются огромные пузыри. Вода покрывается пеной. По ней растекается масляное озеро. Это соляр из раздавленного на большой глубине корабля.

С бомбардировщика пятно заметили. Он разворачивается и летит на юг. Карцов кричит, машет ему рукой, хотя понимает — с высоты в триста метров вряд ли заметишь в волнах человека.

А самолет все дальше. Скоро это едва различимая точка на горизонте.

Карцов один в пустынном море.

Первым делом он сбрасывает тяжелые парусиновые брюки, которыми его снабдили на лодке. Он собрался стащить и свитер, но передумал: вероятно, он долго пробудет в воде, и свитер предохранит от переохлаждения.

Несколько минут Карцов плавает над местом гибели лодки в надежде найти спасательный жилет. Поиски тщетны. И тогда его охватывает страх: уже кажется — он утомлен, вода холодна, слишком учащенно бьется сердце. Он убеждает себя не думать об этом. В конце концов, час назад положение его было куда хуже.

И он начинает путь.

Солнце низко над горизонтом. Солнце — это ориентир. Там, где оно садится, запад. Юг левее на восемь румбов.

Курс на юг.

Держаться юга.

В десяти — пятнадцати милях к югу остров, и на нем база военного флота союзников.

Там спасение.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Прямые расслабленные ноги ритмично движутся в воде — вверх-вниз, вверх-вниз. Руки совершают медленные длинные гребки. Это кроль — быстрый и экономный вид плавания.

В большом городе на Каспии, где прошли детство и юность Карцова, были традицией длительные проплывы от причальных бонов городского яхт-клуба до едва приметного на горизонте горбатого острова.

Карцов не раз участвовал в этих проплывах, а однажды даже пришел на финиш вторым. Плыть в холодном бурном Каспии было куда трудней, но катера указывали путь спортсменам, и за каждым двигались лодки с сидевшими наготове спасателями.

И еще: на Каспии нет акул!

А здесь он уже видел одну. Его высоко подняла волна, и с ее гребня он заметил, как мелькнул на поверхности треугольный плавник — грязно-белый, с розоватым отливом.

Акула исчезла. Вероятно, не заметила человека. А вдруг плывет за ним под водой и только ждет случая, чтобы вцепиться…

Карцов подтянул ноги, опустил голову в воду. Вот почудилось: внизу появилась тень. Решившись, он ныряет ей наперерез. Но море, пустынное на поверхности, пустынно и в глубине.

Он продолжает путь.

Мысль об акуле гвоздем сидит в голове. Теперь он убежден, что ее смущает свет, что она, как все хищники, ждет темноты.

А вечер надвигается. Солнце уже коснулось воды. Еще четверть часа — и тьма окутает море.

Он плывет. Шея и руки затекли, бедра отяжелели. Перевернувшись на спину, он разбрасывает руки. Молено и отдохнуть.

Он дремлет в прогретой солнцем воде, и ему мерещится Каспий.

Семилетним мальчишкой он дни напролет просиживал на каменном парапете набережной, таская самодельной удочкой глупых жирных бычков. Год спустя с этого же парапета головой вниз кидался в пенные волны и, на удивление зевакам, всплывал метрах в двадцати от берега.

А потом были дальние шлюпочные походы к островам — за змеями и птичьими яйцами для школьного музея, с длинными, до краев наполненными романтикой ночами у костра.

Однажды знакомый эпроновец подарил ему очки, выкроенные из резинового водолазного шлема. В тот день Каспий был на редкость тих и прозрачен. Любуясь им, Кирилл долго стоял на скале и повторял запомнившиеся ему строки: «О, спокойствие моря! О, уплыть бы в его просторы, удалиться от берегов, уединиться посреди его безмолвия!»

Он подумал: удивительно, как одинаково могут мыслить два совершенно разных человека — французский литератор Пьер Лоти и русский мальчишка. Будто вместе сочиняли эти слова…

Потом он надел очки и кинулся в воду. Он был ошеломлен тем, что внезапно открылось его глазам. Со всех сторон его обступили фантастически яркие краски. Желтый, зеленый, красный, синий, фиолетовый цвета, их оттенки были щедро разбросаны на песке и скалах, на водорослях и проплывавших мимо рыбках. И каждая крупинка краски сверкала и искрилась, будто это был крохотный драгоценный камень.

Так он впервые познакомился с подводным миром. И уже не мог жить без моря.

Он изучил кислородный дыхательный аппарат, совершил с ним десятки спусков под воду.

К этому времени он уже был студентом-медиком. Он решил: став врачом, пойдет служить на корабли, посвятит жизнь изучению моря. Он имел в виду мирные корабли. А вышло так, что он стал врачом на сторожевике…

Стряхнув оцепенение, Карцов делает несколько сильных гребков. Запрокинув голову, глядит в небо. Еще недавно оно было бледно-голубым, теперь стало сиреневым. Надвигается ночь. В этих широтах ночь сменяет день почти мгновенно.

Недели плена не прошли бесследно. Он так утомлен? Так велика потребность хоть на минуту закрыть глаза, отключить сознание, волю!

Если бы не акула! Ему все кажется: она где-то здесь, неподалеку.

Карцов борется изо всех сил, но тщетно.

«Акула рядом», — это была его последняя мысль, перед тем как он впал в забытье.

С этой же мыслью Карцов открывает глаза. Кажется, лишь секунду назад смежил он веки, но теперь над ним чернота и звездная россыпь. И ярче всех сияет большой бриллиантовый ромб — Южный Крест.

Надо продолжать путь.

Он ложится на грудь. Первый гребок, и — о чудо! — руки будто в огне. Жидкое серебро струится с пальцев, растекается по воде, и вскоре все вокруг усеяно крохотными бледными огоньками — они мерцают, приплясывают, пропадая и возникая снова.

Он продолжает путь. Теперь ориентир — Южный Крест.

Изредка он оглядывается. За ним тянется полоса светящейся воды. Волны то заслоняют ее, то вновь открывают, и свет будто пульсирует.

Но ему нельзя отвлекаться, нельзя сбавлять скорость. Плыть вперед, точно на юг. Еще немного, еще пять или шесть часов, и он достигнет цели.

Если бы не акула! Мысль о ней неотступна.

А ее нет.

Неизвестность столь томительна, предчувствие надвигающейся беды так велико, что он ловит себя на мысли, что ждет ее, почти хочет, чтобы она пришла.

И вот акула.

Из глубины скользнула к поверхности тень. Она двигалась наискосок, но вдруг свернула и ринулась к человеку.

Прежде чем Карцов смог сообразить, руки его, взметнувшись над головой, гулко шлепнули по воде. В следующий миг он нырнул и, яростно гребя, помчался к акуле. Он действовал так, будто имел дело с собакой.

Она и была для него собакой. Но — собакой Баскервилей: огромная, мощная, вся в ореоле синих призрачных огоньков, такая же черная и свирепая.

Акула скрылась.

Он вновь увидел ее, когда всплыл.

Она была на поверхности, но держалась в отдалении. Надолго ли?

Надо плыть. Пусть акула, пусть сотня акул вокруг — он все равно должен плыть на юг, строго на юг!

Теперь движения его медленны. Он плывет брассом, ибо с акулы нельзя спускать глаз. И еще: ему хочется быть таким же неслышным, как она, медлительным и неторопливым. Акула не должна думать, что ее боятся. Кто знает, что еще ей взбредет в голову!

Час проходит. И еще час.

Ночное тревожное море. Тишина, изредка прерываемая всплеском волны.

Внезапно акула сворачивает и мчится по дуге, оставляя за собой четкий пунктир света. Вскоре человек заключен ею в огненное кольцо.

Она продолжает чертить круги. Она будто не замечает плывущего. Но Карцов видит: постепенно кольцо сжимается.

Секунда — и плавник исчез. В то же мгновение Карцов бьет по воде руками и погружается. Глаза широко раскрыты, пальцы выставленных рук растопырены.