Андрей Гуляшки - Аввакум Захов против 07 Страница 18

Вскоре лейтенант повернулся к нему спиной, прикрепил у кормы удочку к какому-то выступу, положил на дно лодки шинель и лег — за высоким бортом лодки его не было видно. «То ли парень действительно завалился спать на дне лодки, то ли делает вид, что спит, надеясь обмануть меня, одно из двух. Если второе, значит, он за мной следит сквозь какую-нибудь щель в лодке и дожидается, пока я встану, чтоб своим автоматом превратить меня в решето», — подумал 07. И поскольку ему была отвратительна сама мысль, что его могут превратить в решето, он предпочел и дальше смирно лежать в траве и терпеливо ждать в надежде, что судьба ему улыбнется. И уже несколько минут спустя он смог убедиться, что старый опыт не подвел его и в этот раз: лейтенант поднялся, и, заняв прежнее положение, молча и неподвижно уставился в противоположный берег — старался не шевелиться, чтоб не спугнуть рыбу — пускай клюет.

«А не наблюдает ли он за мной и за этим местом с помощью какого-нибудь зеркала?» — подумал 07. У него богатый опыт, и он не позволит, чтобы его так просто обвели вокруг пальца. Терпение!

Но на сей раз терпение чуть было не отправило его на тот свет. Спас его инстинкт, кровь его далекого предка, жившего десять, а то и все пятьдесят тысяч лет назад. Она текла в его жилах, по-прежнему обладая способностью предчувствовать и бить тревогу.

07 вдруг обернулся, взглянул через плечо и если не вскрикнул, то только потому, что внезапный ужас клещами сдавил ему горло. Появись в этот момент за его спиной тигр, он бы так не оторопел.

В двадцати шагах от него со стороны леса стоял красавчик-лейтенант с усиками, тот самый, который в это же время продолжал сидеть в лодке перед ним и неподвижно наблюдать за поплавком. Он сидел в лодке и в то же время торчал вот тут, на берегу, у него за спиной. Все это могло бы показаться невероятным, можно было подумать, что это галлюцинация, расшалились нервы, если бы лейтенант не крикнул что-то вроде «руки вверх» и угрожающе не направил автомат прямо ему в лицо. Вот тут-то богатый житейский опыт далекого предка, жившего десять или пятнадцать тысяч лет назад — все равно, — снова пришел ему на помощь. И еще его удивительная ловкость, какой в тех местах славился черный медведь.

07 свернулся в клубок, точно змея, на которую наступили ногой, и, дважды перекувырнувшись, плюхнулся в воду, а в эти мгновения автоматные очереди вспарывали место, где он лежал.

Спасла его излучина реки, начинавшаяся шагах в тридцати вниз по течению. Держась почти исключительно под водой, он доплыл до берега, кинулся в кусты и, словно преследуемый тигром, стремглав помчался к тому месту, куда его толкал слепой инстинкт. Отыскав свою маленькую лодку, он, запыхавшийся, кинулся в нее, завел мотор и через несколько минут исчез, скрылся за зелеными гребнями морских волн. А его добыча — снимки вместе с камерой — достались тому. Но стоит ли об этом вспоминать — он спас свою шкуру, она для него всего дороже. Две автоматные очереди, и он мог бы превратиться в решето.

Уже потом, находясь в подводной лодке, он сообразил: ведь этот подкравшийся к нему лейтенант был в плавках, в одних только плавках!.. Вот, оказывается, в чем дело! Обращенное к нему спиной чучело в накинутой на плечи шинели и в фуражке молча и неподвижно следит за поплавком, а лейтенант в экипировке для подводного плавания, с автоматом в чехле спускается под воду, выплывает чуть поодаль от него и, достигнув берега, появляется у него в тылу! Просто, но хитро придумано. Ох уж эти советские пограничники! Чтобы познакомиться с подобным трюком, постичь такую уловку, стоило рискнуть своей шкурой, и не один раз.

Теперь у 07 есть свой надувной двойник, сделанный из тонкой прорезиненной ткани — он хранится в кармане пиджака. Ампула со сжатым воздухом надувает его в течение нескольких секунд.

Вот что потребуется, чтобы околпачить тех, что стерегут на флангах! Вера Белчева будет обнимать надувной манекен. Умрешь со смеху!

Он до такой степени воодушевился, что обнял за талию и привлек к себе горничную, которая вошла подлить в вазу воды; если хочешь, чтобы цветы дольше сохраняли свежесть, приходится добавлять в вазу воду. Девушка сперва особенно не удивилась — продолжала держать в руке пустой кувшин, не роняла его на пол. Затем рука его скользнула к коленному изгибу, задержалась секунду-другую на прохладной коже, потом снова поползла, но уже вверх, к бедру. Кто сказал, что глаже мрамора нет ничего на свете?

Этот живой мрамор был куда приятнее, в нем угадывались мускулы, он чувствовал ладонью, как они подрагивали, ощущал в них биение жизни. Скажи, пожалуйста, у этой девушки в белом фартучке бедра спортсменки! Поскольку он лежал в шезлонге, лица девушки ему не было видно, но в этом не было особой нужды. Он привлек ее еще ближе, от этого пьянящего деревца у него кружилась голова, тугие янтарные грозди были так близко!

Но тут пустой кувшин, холоднее всякого льда, ударил его в грудь. — Он это ощутил хорошо, потому что грудь была голая, кожа под солнцем стала горячей. Какой лед! Это что, грубая шутка? Как знать! Может, и шутка, но девушка сбежала, выпорхнула из комнаты. Никаких янтарных гроздей. Одно лишь ощущение жажды на губах и ничего больше.

Варна, 12 — 19 июля 196… г.

Аввакум уходил из дому редко. Он подолгу расхаживал взад-вперед по своей комнате и без конца курил. Потом выходил на веранду, облокачивался на перила и смотрел на море, на бегущие из-за горизонта волны. А может, и вовсе ни на что не смотрел.

Когда ему надоедало, он спускался на берег, раздевался и залезал в воду. В первые секунды он, казалось, не испытывал от этого никакого удовольствия. Даже морщился. Но он шаг за шагом удалялся от берега, пока вода не доходила ему до плеч. Могучая сила слегка покачивала его, пробовала в шутку свалить с ног, словно львица львенка — аккуратно, бережно, ведь это же игра. Страшные когти втянуты, стальные мышцы расслаблены, мягки. Игра! Но вот он делает еще один шаг, последний — и тут игре приходит конец. Вдруг перед ним разверзается огромная, бездонная пасть, готовая его поглотить, лишить неба, запрятать в безмерную и мрачную пучину. Однако в это мгновение в нем пробуждается сила — он делает взмах одной рукой, затем другой, один за другим уверенно наносит удары по этой алчной пасти, которая норовит лишить его неба, отнять у его глаз свет.

И наступал праздник. Всякий раз, когда воля его должна была противостоять силе, хотя бы равной его собственной, наступал праздник. Ум, знания, мускульная энергия, управляемые инстинкты были теми отлично обученными многоопытными дивизиями, которые его воля бросала в бой. В двух-трех милях от берега море, когда оно было спокойно, противопоставляло ему силу, равную его собственной; борьба велась на равных условиях, и потому наступал праздник.

Под конец силы его начинали иссякать, а морю все было нипочем. Побежденный, он отступал, но мир заключал на почетных условиях — знал, когда начинать отступление, чтобы не выглядеть жалким.

Дважды на протяжении дня капитан Марков докладывал ему о положении дел на академической вилле, о передвижении профессора Трофимова по Варне и ее окрестностям, а он брал все заслуживающее внимания на заметку. Вечером Аввакум связывался с полковником Василевым, и они обменивались несколькими словами относительно поведения 07. Продолжая «бездействовать», 07 встречался с Белчевой, до полуночи катался с ней вдоль берега на лодке, «случайно» взятой напрокат у «случайного» лодочника.

Однажды Аввакум сказал Василеву:

— А почему бы нам не оборудовать несколько «случайных» лодок? Я бы на вашем месте обязательно сделал это. Представьте себе на минуту, что 07 «клюнет» на эту приманку. Тогда мы получим представление о диалоге, который они ведут в лодке.

На следующий день Василев сообщил ему по радио:

«Зря старались! Запись с двадцати одного тридцати до двадцати двух сорока пяти. Он все время говорил об островах Таити и Самоа, об их флоре и обычаях местного населения. Ничего особенного, ни одной настораживающей фразы. Так я и предполагал».

Аввакум ответил:

«Запись чудесная, текст наводит на серьезные размышления. 07 пронюхал про оборудование. Его рассуждения о Таити и Самоа — камуфляж. Не спуская глаз следите за его лодочными прогулками, усильте наблюдение!»

Василев обиделся:

«Почему вы так беспокоитесь, ведь 07 — моя задача! Вы, пожалуйста, заботьтесь о профессоре и вилле».

В последующие дни все шло своим чередом.

Придя домой, Аввакум садился читать либо рисовал фасады домов: тех, что были рядом с ним, — с натуры, а тех, мимо которых проходил, — по памяти, зарисовывал детали оград. Подозвав Маркова, он спрашивал:

— Это откуда?

Если ответ был верным — он угощал его конфетами, а если нет — делал строгое лицо и с видом учителя, недовольного своим учеником, отправлял его «искать»…

Карандашные наброски и этюды были «арифметикой», но подчас он задавал и «алгебраические» задачи — на наблюдательность.