Брайан Аберкромби - Хофманн Страница 18

Винсент и Жанетт медленно шли от музея через Сан-Албан-Грабен и Штайненберг по направлению к Барфюссерплатц. Таким счастливым Винсент давно себя не чувствовал. Куда-то ушли Лондон и семейные проблемы. Он жил этим мгновением, и оно было прекрасно. Они долго стояли у картин Арнольда Беклина. Этот художник ему очень нравился. Особенно его вариации на тему «Вилла у моря». А вот Жанетт считала, что все его работы, за исключением «Одиссея и Калипсо» слишком мрачны и болезненны. Например, «Остров мертвых» производил на нее удручающее впечатление. А ему казалось, что картина просто излучает покой, дает ощущение возвышенного. Они много спорили об этом и одновременно чувствовали нежность и любовь друг к другу. Винсент не решался начать разговор об их взаимоотношениях, об их совместном будущем. У него еще было время, и он хотел насладиться счастливыми мгновениями. Этот вопрос, оттесненный в подсознание, произнесенный, мог навсегда лишить его счастья, и страх заставлял его молчать; тем более что Жанетт сама не предпринимала ни малейшей попытки завести об этом разговор. Она с воодушевлением рассказывала о своих планах снять фильм. Языковые курсы (испанский, португальский и итальянский) она уже окончила, но забросила учебу (политология и история), чтобы заняться съемкой этнографического фильма. Она связалась с Фреди М. Мюрером и Рихардом Диндо и решила снять фильм на тему «Женщины и политика Швейцарии». В Базель она приехала только для того, чтобы успокоить родителей, надеявшихся, что братья окажут на нее хорошее влияние. Беседуя — главным образом говорила она, а он поддерживал разговор репликами, — они подошли к маленькому уютному студенческому кафе «Хазенбург» на Шнайдергассе и решили зайти пообедать. Жанетт уверяла, что здесь подают самую вкусную и самую дешевую в Базеле печень с жареной картошкой.

Наскальные рисунки из Лас-Пальмас, провинции Чиапас в Мексике привели его в совершеннейший восторг. Находки фрау Вебер произвели на него глубокое впечатление. Но чем ближе становилась встреча с адвокатом, тем больше рисунки доиспанского периода уходили на задний план. Слишком многое зависело от этой встречи. Хофманн медленно брел вверх по Шпаленберг, остановился у лотков букинистического магазина справа, поглазел на ковры восточной работы в витрине магазина слева, не торопясь поизучал меню, вывешенные на табличках у входа в кафе «У ястреба» и «Шпаленберг» и так постепенно добрался до улицы Хойберг. Он свернул налево, в эту узкую улочку, и вскоре оказался у симпатичного дома №12. Хофманн удовлетворенно отметил, что память его не подвела. Справа от входа, на фонаре, висела вывеска: «Галерея». Цоколь этого старинного дома обвивал плющ, взбирающийся вверх по водосточным трубам и вьющийся вокруг окон первого этажа. Оконные и дверные наличники были выкрашены в красный цвет. Рядом со входом несколько табличек. На верхней написано: «Д‑р Феликс Арм, адвокат, 3‑й этаж». Хофманн поднялся по каменным ступеням к стеклянной двери, углубленной в арку, и нажал нужную кнопку. Когда зазуммерил автоматический замок, его охватило странное чувство, скорее, мрачное предчувствие, причины коего он не знал. Все шло по плану — пока. Он поднялся по лестнице, по-видимому, недавно отремонтированной. Запах мастики для полов постепенно вытеснялся каким-то другим запахом. Сначала Хофманн не мог определить, каким. Но чем выше он поднимался, тем отчетливей становился запах духов. Их запах показался ему знакомым; он был уверен, что уже однажды обонял его в какой-то важной ситуации, но как ни старался, не мог вспомнить, в какой. Казалось, пахнет немного сиренью. На третьем этаже запах буйствовал вовсю. Хофманн покачал головой — не было никакого смысла вспоминать, с кем или с чем ассоциируется этот запах. Он позвонил в дверь слева, на табличке значилось: «Д‑р Арм». Зуммер замка, и Хофманн толкнул дверь. Он был поражен: настолько открывшаяся ему картина не соответствовала представлениям об офисе, приличествующем такому адвокату, как д‑р Арм. Он вошел в маленькую приемную с голыми стенами, весьма убого меблированную; справа, рядом с входной дверью, скромный круглый столик и два стула. Слева — два передвижных канцелярских шкафа с бумагами, дверь в кабинет Арма — справа.

Лицом к входной двери, за простым старым письменным столом восседала молодая крашенная перекисью водорода блондинка и усердно покрывала лаком ногти. Других дел, по-видимому, у нее не было. Впрочем, на письменном столе полный антураж: черный телефонный аппарат, портативная пишущая машинка, микрофон переговорного устройства и две полупустые корзинки для бумаг — все вместе производило впечатление наспех собранного случайного реквизита. Под потолком светила бледномолочная неоновая трубка. Рядом с пишущей машинкой лежал календарь, лениво взятый блондинкой в руки. Ее высокий и усталый голос еще больше подчеркнул призрачную пустынность и театральную декоративность этой комнаты без окон.

— У вас назначено время?

— Моя фамилия — Хофманн. Доктор Арм просил меня прийти в 16 часов.

Блондинка начала медленно листать календарь. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем она взглянула на Хофманна.

— Мне очень жаль, но вы не записаны.

Она сочла дело исчерпанным, взяла пузырек с лаком и усердно занялась своими ногтями. Хофманн, стараясь сохранить спокойствие, быстро глянул на часы. Было без пяти четыре. Он достал из кармана письмо Арма и протянул секретарше.

— Как видите, доктор Арм сам пригласил меня. Он здесь?

Блондинка небрежно пробежала письмо глазами и, пожав плечами, вернула его.

— Доктора Арма еще нет. Я не знаю, когда он будет. Присаживайтесь.

— Не будете ли вы так любезны и не заглянете ли к нему в кабинет, может быть, он оставил что-нибудь для меня?

Он с трудом сдерживался. Ее выражение лица наглядно демонстрировало, насколько он ей надоел.

— Господин доктор сказал бы мне, если бы он оставил для вас какое-нибудь письмо, но если вы настаиваете…

Она медленно, как при замедленной съемке в кино, встала, неспешно оправила короткую узкую юбку и, покачивая бедрами, направилась в кабинет доктора Арма. У двери она обернулась и бросила:

— Садитесь же, пожалуйста.

Она зашла в кабинет, оставив чуть приоткрытой дверь. Хофманн метнулся к корзинам для бумаг и быстро просмотрел их содержимое. В одной лежало письмо, и он быстро зафиксировал текст. После даты — 25 сентября стояло: «Дорогой Феликс. Тысячу благодарностей за твое известие о Софи. Скажи греку, что я не могу и не хочу для него ничего делать. Твой Макс». В шапке письма обозначено имя отправителя: «Доктор Макс Бургер, федеральный советник, Мюленберг, 13, Базель». Все это, и особенно адрес, Хофманн отметил автоматически. Непонятно почему, но письмо показалось ему странным. Он бросил его назад в корзину и переместился назад, к двум стульям у двери.

Едва он успел сесть, как вернулась секретарша и прикрыла за собой дверь. Хофманну показалось, что на него с новой силой пахнуло сиренью, той, что он почувствовал еще на лестнице. Эта волна запаха пришла от закрываемой двери и докатилась до него из кабинета, где он был, видимо, особенно силен. Этими духами от секретарши тоже не пахло. Следовательно, в кабинете Арма должен был находиться или был там совсем недавно кто-то, пользующийся этими сильными духами. Не успел Хофманн обдумать этот факт, как входная дверь распахнулась и в комнату вошел высокий импозантный мужчина. Он коротко взглянул на секретаршу, указавшую ему глазами на Хофманна. Мужчина тут же направился в его сторону, протянул встающему Хофманну руку.

— Профессор Хофманн? Добро пожаловать в Базель! Я — Арм[3].

Он громко рассмеялся своей шутке, часто, видимо, им используемой.

— Проходите, пожалуйста.

Великан жестом пригласил Хофманна в кабинет. Он действительно был великаном, очень высокого роста, гораздо выше Хофманна. На вид чуть больше пятидесяти лет. Серый в узкую полоску костюм подчеркивал его спортивно-атлетическую фигуру. Густые, слегка вьющиеся, посеребренные сединой волосы, темные усы и толстые очки в роговой оправе дополняли импозантный образ адвоката.

Кабинет Арма был не менее беден, чем приемная: в центре небольшой комнаты стоял обычный, не очень большой, письменный стол, за ним — видавший виды вращающийся стул, перед столом — два небольших дешевых кресла с красной выцветшей обивкой. На шкафу с бумагами виднелась бутылка дешевого коньяка и два не очень чистых бокала. Слева, на стене, висела пожелтевшая гравюра с панорамой Базеля, а за окном, справа, был виден и сам Базель, в натуре. Помещение выглядело достаточно старым, обшарпанным и голым. Как будто попал в голливудские декорации сороковых годов для съемок какого-нибудь из детективов Реймонда Чендлера. Приемная и кабинет смотрелись как-то неестественно и явно не соответствовали ни славе адвоката, ни его броской внешности.