Чарльз Вильямсон - Любовь и шпионаж Страница 19

Все они были в приподнятом настроении, очень оживлены. Дамы были в вечерних платьях и очаровательных накидках, состоявших главным образом из кружев и шифона, а Боб – в костюме английского туриста в Индии. Очевидно, они только что вернулись в отель из какой-то увеселительной поездки. Самое прекрасное в мире, бесконечно дорогое мне лицо Ди было бледно, но при виде меня стало розовым, хотя не могу сказать – от удивления или гнева или того и другого вместе. Лиза лукаво улыбалась, ее кошачье личико выглядело еще более бесовским, чем обычно. А все остальные были страшно удивлены, застав меня в вестибюле отеля.

– Боже, это вы или ваш призрак? – воскликнула леди Маунтстюарт со своим мягким калифорнийским выговором, который ничуть не изменился, несмотря на долгие годы ее супружеской жизни в Англии.

Если б это был мой призрак, он тут же растаял бы, чтобы выйти из замешательства и вихрем лететь к Максине. Но, к несчастью, молодой человек из плоти и крови, прежде чем исчезнуть, должен задержаться на некоторое время ради общепринятых правил приличия – независимо от срочности его дел.

Я сказал каждому «Здравствуйте!» и добавил, что так же удивлен встречей, как и они. И даже дружески подмигнул лорду Роберту Уэсту, хотя встретил его здесь вместе с Дианой, – причем выглядел он таким довольным, что мне захотелось его нокаутировать.

– О, мы это задумали давно, – объясняла леди Маунтстюарт, – я, Маунти (так игриво она называла мужа) и лорд Роберт. Правда, лорд Роберт и Диана собирались пойти сегодня на благотворительный базар герцогини, но тогда мы едва ли смогли бы выбрать другой день для совместной поездки в Париж. Это было бы ужасно! Сегодня и завтра – единственные два дня, когда мы все трое – я, Маунти и лорд Роберт – имеем возможность полюбоваться изумительным, потрясающим авто, сделанным по заказу покойного раджи Гуджарата… забыла его имя, что-то вроде Нагапаттируччи, – я всегда спотыкаюсь, когда приходится произносить эти варварские имена, когда-нибудь они меня уморят! Обычно меня выручает лорд Роберт, он все помнит на зубок. Вы знаете, мистер Дандес, когда он умер – не лорд Роберт, а раджа Гуджарата, – его машину выставили на продажу, об этом писали в газетах, и он любезно согласился поехать с нами в Париж, потому что он – я имею в виду лорда Роберта – разбирается в автомобилях больше, чем кто-либо другой, и он находит, что эта машина буквально создана для меня! Завтра Маунти должен условиться о цене с владельцами фирмы… Боже, Ди, как ты плохо выглядишь! Представьте себе, мистер Дандес, бедное дитя чувствует себя сегодня неважно, у нее с утра ужасная головная боль и потому она не могла пойти на базар: от шума и толкотни у нее еще больше разболелась бы голова, неправда ли, мистер Дандес? Я уговорила ее поехать с нами, ну и Лизу, конечно. Мы сели на дневной поезд через Булонь и Компьен и так хорошо провели в дороге время, что я готова была поехать обедать в Мадрид. Ну разве это не подвиг с моей стороны? А сейчас мы все ужасно устали и выдохлись. Завтра утром мы должны встать пораньше, надо еще раз осмотреть машину, опробовать ее, и Маунти должен будет условиться, – ах, это я уже говорила, – и потом сделать кучу всяких покупок, посетить Парижский дом моделей, ознакомиться там с последними модами весеннего сезона, побывать в Гран-Опера, – и на все это у нас только два дня, единственные два дня, которые мы… впрочем, об этом я тоже говорила…

– Конечно, вы ужасно устали и выдохлись, – ввернул я, воспользовавшись тем, что леди Маунтстюарт на секунду умолкла, переводя дыхание. – Поэтому не смею вас дальше задерживать!..

Я был серьезно встревожен, так как большие часы в холле уже показывали без пяти двенадцать. Бедная Максина, как она сейчас должна переживать!

Ди не смотрела в мою сторону. Отвернувшись от меня вполоборота, чтобы не оставить мне никаких надежд, она разговаривала с Бобом Уэстом, который сиял от радости, что она так любезна с ним и подчеркнуто равнодушна ко мне.

– «Выдохлись» – это, возможно, преувеличение, – засмеялась леди Маунтстюарт, – мне это слово не нравится. Но все же вместо стояния здесь, в холле, давайте лучше пройдем в наш гостиный салон и там поговорим. Я расскажу вам презабавную историю, вы будете смеяться до упаду… Маунти закажет нам немного виски и содовой…

– Да-да, идемте, Дандес, – промямлил ее супруг.

– Благодарю вас обоих, – пробормотал я, стараясь скрыть замешательство; сердце во мне упало. – Но… вы так утомлены, я знаю… и потом… потом…

– И потом мистер Дандес наверняка спешит на приятное свидание, – пропищала насмешливо Лиза.

Леди Маунтстюарт шутливо погрозила мне пальчиком и снова рассмеялась (когда она смеется, она выглядит привлекательной, и она знает это хорошо).

– Респектабельному юному англичанину непростительно так поздно идти на свидание в Париже: здесь такие испорченные нравы! Не правда ли, мистер Дандес? – сказала она.

– Все зависит от того, какое свидание, – попытался я спокойно улыбнуться. Но когда Ди неожиданно повернулась и холодно посмотрела мне прямо в глаза, кровь прилила к моему лицу. Я начал запинаться, словно школьник, не выучивший урока.

– Боюсь, что я… э-е… дело в том, что я вынужден… понимаете, я договорился по важному вопросу… и очень хотел бы отказаться, но… честное слово, не могу, и… э-е… извините, должен сейчас бежать, иначе опоздаю. До свидания, до свидания!

Затем я пробормотал что-то насчет того, что надеюсь увидеться с ними еще раз до их отъезда из Парижа, и почти побежал, сознавая, что своими извинениями вынес сам себе страшный приговор.

Когда я уходил, Ди смеялась на какую-то шутку Боба Уэста, и хотя ее смех и его шутка, конечно, не имели ко мне никакого отношения, уши мои горели, а в груди вместо сердца я ощущал холодный кусок железа. Теперь для лорда Уэста настало самое время сделать предложение Диане Форрест, – теперь, когда она считает меня вероломным и недостойным ее руки, если только Боб знает об этом. И я боялся, что он скоро узнает…

Я вышел на чистый воздух почти ошеломленным. Меня все еще преследовал пристальный взгляд милых синих глаз моей (уже не моей?) Ди…

Один из посыльных отеля по распоряжению портье пошел вызывать для меня кэб и, как мне показалось, слишком долго ходил за ним. Нервничая, я расхаживал взад и вперед по роскошному мраморному порталу отеля и нетерпеливо кусал себе губы, хотя понимал, что найти кэб в полночь не так легко, как в полдень.

Наконец кэб прибыл, и я назвал кэбмену улицу, однако не в том направлении, где жила Максина де Рензи, а в противоположном, так как опасался, что чьи-либо чужие, враждебные уши могут подслушать адрес; и лишь когда мы отъехали подальше от отеля, я уточнил направление.

Но и тут упомянул не саму улицу, а лишь соседнюю с ней. – Поторопитесь! – приказал я вознице, потому что уже просрочил более двадцати минут и теперь, безусловно, не мог прибыть вовремя. Он повиновался и тем не менее тащился как полусонный; немудрено, что квартала, где жила Максина, мы достигли значительно позже полуночи.

Еще по дороге я услышал, как где-то вдали башенные часы пробили половину первого. А когда остановил кэб на углу одной из отдаленных улиц, чтобы дальше идти пешком, я даже боялся взглянуть на свои карманные часы.

…Ах, если б в тот момент я мог предвидеть, какие ужасные события ожидают меня впереди!

Рассказ Максины Де Рензи

Глава 10. Максина играет на сцене и за сценой

Как я сыграла в театре свою роль в тот страшный вечер, я не знаю.

Вскоре после поднятия занавеса, когда я, встреченная громом аплодисментов, вышла на сцену, чтобы произнести мою первую реплику, я ничего не помнила из того, что должна была сказать. И сквозь слепящий туман, застилавший мне глаза, не могла разглядеть Рауля в ложе, где, как я знала, он должен был находиться… если ничего не случилось. И тем не менее я услышала и всем существом ощутила присутствие рук, аплодировавших мне горячее, чем все остальные.

Да, Рауль был здесь. И его любовь донеслась до меня через весь зрительный зал и согрела мое иззябшее сердце, подобно солнечному лучу, пробившему путь сквозь серые облака. Я не должна ослабеть, сдаться. Ради него я должна сыграть роль как можно лучше. Я никогда не проваливалась раньше, не должна провалиться и сегодня – тем более сегодня!

Мысль о Рауле вернула мне мужество. И хотя перед выходом на сцену я не могла припомнить ни слова из моей новой роли и даже опасалась, что не смогу играть, во время долго не смолкавших рукоплесканий я постепенно обрела способность говорить. Нужные слова сами собой появились в моей памяти. Я вошла в образ, забыв обо всех наших неприятностях…

И я овладела зрителями. Я могла делать с ними что хочу – заставить их смеяться, плакать, бурно рукоплескать мне и исступленно вопить «Браво! Браво!»

И все же один раз я вдруг испугалась этой огромной толпы по ту сторону рампы – как укротитель львов иногда вдруг пугается своих хищных питомцев.